За этим занятием их застал комендант. В одной его руке сердито попыхивал чайник, в другой - громоздились кульки. Из-за них проглядывала встревоженная физиономия, она говорила о том, что угроза - сушить для себя сухари, была не пустым звуком. Торопливо сложив все на стол, комендант поспешил оправдаться:
- Извините, товарищ капитан, пришлось к Гончаренко сбегать. У него разжился сгущенкой.
- А наша, чем хуже? - удивился Рязанцев.
- Вчера закончилась.
- А ты тогда на что, если к Гончаренко за каждой мелочевкой бегаешь?
- Закрутился, забыл.
- Михаил Алексеевич, я тебе уже не раз говорил: нельзя жить одним днем, наперед думай! Намотай себе на ус: у нас не богадельня, а Особый отдел. Понял?
- Так точно! Исправлюсь, Павел Андреевич!
- Сейчас проверим, хорошее сало сможешь достать?
- Считайте, что оно на столе! - заверил комендант и ринулся к двери.
- Старательный парень, а организованности пока не хватает, за все дела разом берется, - бросил ему вслед Рязанцев и, разлив кипяток по кружкам, спросил у Петра: - Ты как - с заваркой или со смородиновым листом?
- Лучше со смородиной, - ответил Петр.
- Правильно, аромату больше и пользы, - поддержал Рязанцев и пододвинул к нему коробку из бересты.
В ней горкой лежали подсушенные листья смородины. Петр взял щепотку, опустил в кружку, и в кабинете запахло летним садом. Он глубоко вдохнул и закрыл глаза. Этот довоенный запах на мгновение заставил забыть о ненавистном Струке, Макееве, ужасах отступления и смерти, витавшей над ним до последнего времени.
- Ты сахар, сахар бери, не стесняйся, - напомнил о себе Рязанцев.
- Да, да, - встрепенулся Петр и потянулся к сахарнице.
Не успели они выпить по первой кружке, как в кабинет возвратился комендант и, выложив на стол здоровенный шмат сала, заявил:
- Лучшего сала, Павел Андреевич, не найти!
- Хороший был хряк, случайно не у Гончаренко разжился? - уколол его Рязанцев.
- Не, свои запасы имеем.
- Молодец!
- Разрешите идти? - повеселевшим тоном спросил комендант.
- Да, - отпустил его Рязанцев и, улыбнувшись Петру, заметил: - Под такую закуску грех не выпить.
Не дождавшись ответа, он открыл фляжку со спиртом и, разлив по кружкам, предупредил:
- Чистый, неразбавленный.
Они сдвинули кружки, их взгляды встретились, и на душе у Петра потеплело. Ему казалось, что он снова среди своих бойцов, объединенных бескорыстным духом боевого братства, истинную цену которого определяли дела и поступки.
- С возвращением, Петр Иванович, - буднично произнес Рязанцев и залпом выпил.
Петр кивнул и последовал его примеру. Спирт оказался медицинским - девяносто шесть градусов. Во рту заполыхало, а из глаз брызнули слезы. Он лихорадочно зашарил по столу в поисках кружки. Захлебываясь и расплескивая чай по гимнастерке, Петр выпил до дна, а когда пришел в себя, смахнув слезы, с трудом выдохнул:
- У-у-ух, и крепкий же чертяка, не то что шнапс у фрицев!
- Ты на сальцо, на сальцо налегай! - предложил Рязанцев и принялся кромсать его ножом.
Комендант не подвел: сало, действительно, оказалось отменным и таяло во рту. Под него вторая порция спирта пошла легче. Петр окончательно размяк и прочувственно произнес:
- Как будто и войны нет.
- Будь она трижды проклята! - с ожесточением произнес Рязанцев и поинтересовался: - Тебя она где застала?
- В Ковеле.
- А меня - в Раве-Русской. В первый же день пол-отдела потерял! Эх, какие ребята были! С Вадиком Лихачевым вместе всю финскую прошли, и ни царапины, а тут один осколок, и все - нет человека, - с болью в голосе произнес Рязанцев.
- То же самое в моем полку! Склад ГСМ сразу накрыло! Остались без горючки! Машины стали колом! Связи нет! Никто и ничего не знает, а тут еще командира с начальником штаба снарядом убило! - мучительно вспоминал Петр.
Участливый взгляд Рязанцева располагал к откровенности, и, поддавшись чувствам, Петр излил ему все, что бередило душу. Это была типичная история окруженца. Они - рядовые и командиры - в те первые, полные ужаса и кошмара, июньские дни сорок первого испытали настоящий шок и трепет перед невиданной мощью, казалось, не знающей сбоев военной машины вермахта. Огненно-свинцовый вал безжалостным катком прокатился по ним. Одни остались навечно в земле, другие попали в плен, но были третьи, кто продолжал отчаянно сопротивляться. И, о чудо! Гитлеровская машина начала давать сбой! Эти, пусть маленькие, добытые самой дорогой ценой победы над многократно превосходящим врагом вернули окруженцам веру в себя и дали надежду, что им удастся не только выжить, но и выстоять. Именно там, в гитлеровских котлах сорок первого, начал коваться тот удивительный сплав победителей, которые в ликующем мае сорок пятого поставили последнюю точку в самой кровопролитной и жестокой войне двадцатого века.
Опытный контрразведчик и тонкий психолог Рязанцев разглядел эти качества победителя в старшем лейтенанте Петре Прядко и окончательно утвердился в том, что перед ним - настоящая оперативная находка и прирожденный разведчик. В мирное время хваткий и пробивной интендант, он не потерялся и не сгорел бесследно в безжалостной топке войны. Петр проявил себя прирожденным командиром, за которым подчиненные готовы были идти в огонь и в воду. Война, этот безжалостный экзаменатор, отмеряла каждому его цену, она сметала шелуху повседневности и обнажала внутренний стержень - характер.
"Чего-чего, а характера, тебе не занимать, на двоих хватит. Не зря поговорили по душам. Не ошибся я в тебе - ты настоящий разведчик, но об этом позже", - решил Рязанцев, с теплотой посмотрел на захмелевшего Петра и спросил:
- Может, еще чайку?
- Спасибо, напился, - отказался Петр.
- А сало?
- Не, уже не лезет.
- Тогда отдыхать, а завтра на свежую голову поговорим о деле, - не стал настаивать Рязанцев, снял трубку телефона - ответил дежурный, и распорядился:
- Володя, значить так: определи, где квартировать Петру, на довольствие поставь во взводе охраны, а главное - организуй баньку, чтобы он смыл все "грехи" - те, что есть, и те, каких не было, - с добродушной улыбкой на лице закончил разговор Рязанцев.
- Есть, Павел Андреевич, сделаем все в лучшем виде! - заверил дежурный.
Из кабинета Петр вышел, не чувствуя под собой ног. Его переполняли радость и опьяняющее чувство свободы. Чудовищное обвинение в предательстве отпало. Он спускался по лестнице и не слышал телефона, надрывавшегося в дежурке, не замечал двух затравленных красноармейцев с кровоподтеками на лицах, очередной пары вражеских агентов - диверсантов, захваченных розыскной группой особистов.
"Мне поверили! Я чист!" - повторял про себя Петр. Выйдя во двор, он вдохнул полной грудью бодрящего морозного воздуха, и голова пошла кругом. В эти счастливые мгновения ему казалось, что он заново родился.
- Так как - сначала порубать или в баню, товарищ старший лейтенант? - вернул его к действительности голос дежурного.
- А-а-а? Что? - Петр не сразу понял, о чем идет речь.
- Я говорю: порубать или в баню?
- В баню! В баню!
- Хозяин - барин, - не стал настаивать дежурный и, повернувшись к гаражу, позвал: - Старшина?! Пилипчук?!
В ответ из распахнутых ворот надсадно фыркнул двигатель и снова заглох.
- Пилипчук?! Ну, где ты там?
- Че надо? - наконец отозвался тот, и из гаража появилась коренастая фигура. Хитрющая физиономия старшины говорила о том, что ее хозяин способен не только организовать баню, но и при желании найти в раю даже черта.
- Семеныч, сколько можно ждать? - ворчливо заметил дежурный.
- Та шо, мэни разирватыся?! Машину на колеса поставь! Караул с арэстантамы собери! Сэйф Бондарю достань? Шо, окроме мэни никого бильше нэма?
- Перестань, не бухти! Вот видишь товарища?
- Бачу. И шо? - буркнул Пилипчук и стрельнул в Петра оценивающим взглядом.
- Так вот, Семеныч, тебе особое поручение от начальника: позаботься о нем как о родном сыне. Для начала - банька, потом - напоить, накормить и к хорошенькой вдовушке под бок положить.
- Може, ще свэчку подэржаты?
- Свечку? - хохотнул дежурный и язвительно заметил: - Еще чего, запусти козла в огород, так без капусты останешься.
- Сам ты такый, - огрызнулся Пилипчук и, не став вступать в перепалку, спросил у Прядко: - Рушнык, мыло, чиста нижняя одежка еэ?
- Нет, только воз грязи, - Петр шуткой попытался смягчить разговор.
Она не тронула сурового старшину. Насупившись, он буркнул:
- И дэ я цэ визьму? Я шо, фокусник?
- Семеныч, кончай волынить! Ты старшина или кто? Тебе, че, непонятна задача начальника: старший лейтенант должен сверкать как новая копейка! - надоело сквалыжничать дежурному, и он повысил голос: - Кончай разговорчики и выполняй приказ!
- Развэлось начальникив, сховаться никуды, - огрызнулся Пилипчук и, кивнув Петру, позвал: - Пишлы!
Утопая по колено в грязи, по разбитой грузовиками и артиллерийскими тягачами дороге они добрались до края села и вошли во двор. В нем еще теплилась хрупкая и недолговечная на войне мирная жизнь. В хлеву тяжело ворочался скот, а за тонкой дощатой перегородкой сарая кудахтали невесть как уцелевшие куры. Небольшая, сложенная из самана, хатка с веселыми синими ставенками выглядела беззащитно и одиноко на фоне мрачных развалин.
Пилипчук, отряхнув с сапог комья грязи, поднялся на крыльцо и постучал в дверь. Никто не ответил, он осмотрелся и, не заметив живой души, позвал:
- Зинаида, дэ ты?
- А хтось туточки? - откликнулись из хлева.
- Цэ я, Пылыпчук. Принимай на постой.