Это хладнокровное заявление произвело впечатление на всех членов Совета, за исключением «людоеда», который наклонился вперед и спросил:
— Вы полагаете, знание классических языков будет полезным для молодежи Сиднея, мисс Уоринг?
— Это Совету решать, а не мне, мистер Дилхорн, — огрызнулась Эстер.
Это проявление характера заметно развеселило «людоеда».
— А как насчет арифметики, мисс Уоринг. Каковы ваши познания в арифметике?
— Проценты подсчитать я сумею, мистер Дилхорн.
— В таком случае вы могли бы стать ценным сотрудником в моей конторе. Некоторые из моих клерков имеют очень смутное представление о процентах.
— Я полагала, мне придется обучать маленьких детей, а не ваших клерков, — возмущенно… и неожиданно храбро ответила Эстер.
— Конечно, но надо же узнать о вашем образовательном уровне, мисс Уоринг.
Этот «обмен любезностями» мог бы затянуться, если бы Годфри Баррелл не прервал его, задав очередной вопрос тоном, которым обычно призывал собрание к порядку.
— Кстати, о детях. Мисс Уоринг, надеюсь, вы верите в старое правило: «Пожалеешь розгу — испортишь ребенка»?
Эстер, раскрасневшаяся после перепалки с «людоедом», поторопилась с ответом, и тут же о нем пожалела.
— Я не верю в пользу розги, мистер Баррелл, и придерживаюсь мнения, что любовью можно достичь гораздо большего, чем строгостью.
Как ни странно, этого проклятого Дилхорна развеселили ее слова… если она правильно поняла его улыбку.
Пытаясь исправить положение, судя по выражению лица Роберта Джардина, безнадежно испорченное, Эстер добавила:
— Но, конечно же, я надеюсь, что сумею управлять детьми, с розгой или без розги.
Тому хотелось зааплодировать. Правила вежливости требовали от него сдержанности, но он не мог не отметить, что не ожидал от мисс Уоринг подобного присутствия духа.
Собеседование продолжилось. Эстер чувствовала, что проигрывает. Она вновь возразила Годфри Барреллу, когда тот заявил, что девочки, несомненно, будут отставать в учебе от мальчиков. А затем поспорила с чертовым Дилхорном, когда он задал неожиданно умный вопрос о методах воспитания детей разного возраста и уровня подготовки.
Наконец, собеседование закончилось, и Эстер испугалась при виде выражения лица Джардина и улыбки на лице «людоеда», что потеряла свою последнюю возможность избежать голодной смерти.
Хуже того, Эстер боялась, что, если обсуждение затянется, она может упасть в обморок. Голодные рези в желудке стали почти невыносимыми.
Девушка очень удивилась бы, узнав, что среди членов Совета есть человек, догадывающийся о ее состоянии. Он притворялся безразличным, зная, что Эстер была бы оскорблена его жалостью.
Эстер встала, чувствуя, что ее сердце ушло в пятки, поклонилась и вышла из комнаты. В памяти Тома навсегда отпечатался ее облик в конце собеседования. Она сидела перед членами Совета, такая несчастная, опустив голову, сжав покрасневшие руки. Она казалась воплощением молчаливого отчаяния.
Барелл заявил, что поведение мисс Уоринг ему не понравилось.
— У нее нет здравого смысла. Она же с детьми не справится. И такая дурнушка, — недовольно заметил Фитцджеральд.
Том, внутренне согласившись с его отзывом о внешности Эстер, не мог понять, какое это имеет отношение к преподавательской работе.
— Она голодает, — откровенно ответил он. — Поэтому она такая костлявая, изможденная, и с плохим цветом лица.
Все уставились на него. Но Том прекрасно знал, что такое истощение, и видел его признаки у Эстер. Тонкие руки, впалые щеки, выступающие ключицы, глаза в пол-лица, безучастный взгляд, землистая кожа и тусклые волосы. Судя по ее виду, она недоедала на протяжении нескольких лет. Неприязнь Тома к остальным членам Совета стала еще сильнее. Любящие хорошо поесть и выпить, они не способны узнать умирающего с голоду человека, даже если он свалится мертвым к их ногам.