28 июля Австро-Венгрия объявила Сербии войну. В Вене и Будапеште это вызвало общее ликование. Горожане заполонили улицы, пели песни, дамы засыпали цветами военных, которым предстояло побить проклятых сербов. Война воспринималась как недолгая и, без сомнения, победоносная прогулка. 29 июля на Белград посыпались снаряды с кораблей Дунайской флотилии и с батарей крепости Землин, расположенной на другом берегу Дуная.
В этот же день германскому послу в Брюсселе привезли пакет с ультиматумом для Бельгии. Но вскрыть его следовало позже, по особому указанию. А Франции и России Бетман-Гольвег направил угрожающие ноты. В Париж - что "военные приготовления, которые Франция собирается начать, вынуждают Германию объявить состояние угрозы войны". А нота в Петербург "очень серьезно уведомляла" - "если Россия будет продолжать свои военные приготовления, даже не приступая к мобилизации", эти меры "заставят нас мобилизоваться, и тогда едва ли удастся избежать европейской войны". Немцы в открытую задирали соседей.
Важную роль в развитии событий могла сыграть Англия. Министр иностранных дел Сазонов и президент Пуанкаре неоднократно обращались к ней, просили сделать официальное заявление и твердо поддержать союзников. Глядишь, подействовало бы на немцев или хотя бы австрийцев, как это уже бывало в прошлых кризисах. Но нет, на этот раз Грей разводил руками: "Мы должны сохранять полнейшую свободу действий". В кабинете министров и парламенте развернулись нескончаемые дебаты, консультации с США - стоит ли вспоминать о взятых обязательствах или лучше забыть о них? Немцы оценили эти колебания по-своему, и канцлер Бетман-Гольвег открытым текстом предложил Англии купить ее нейтралитет. Уже подразумевалось, что будет война с Францией, хотя она никак не была причастна к "сербскому вопросу", и канцлер обещал - если британцы не вмешаются, Германия не станет присоединять собственно французские территории, а французские колонии согласна поделить.
Лишь первый лорд адмиралтейства У. Черчилль уже серьезно опасался, как бы грянувшая война не застала корабли врасплох. Он приказал флоту перебазироваться на север, в Скапа-Флоу, подальше от баз немецких миноносцев и подводных лодок, уговорил премьер-министра Асквита подписать приказ о "предварительном военном положении". Во Франции такое же беспокойство проявлял начальник генштаба Жоффр. По французским законам, солдатам предоставлялись отпуска на время жатвы, половина армии разъехалась по деревням. Жоффр доказывал, что немцы могут ворваться без единого выстрела, убеждал начать мобилизацию. Но даже вчерашние сторонники войны в правительстве осаживали его. Стоит ли спешить, навлекать на себя удар? Может, немцы и австрийцы навалятся на сербов и русских? Жоффру разрешили лишь отозвать солдат из отпусков и изготовить 5 приграничных корпусов. Но одновременно приказали отвести их на 10 км от границы. Показать - Франция не будет атаковать первой.
А в Петербурге, когда загрохотали австрийские пушки, Николай II решил припугнуть Вену военной демонстрацией. Распорядился начать частичную мобилизацию Киевского, Одесского, Казанского и Московского округов, но не Варшавского, граничившего и с Австро-Венгрией, и с Германией. Однако такого плана в генштабе не существовало - все военные и политики прекрасно понимали, что в одиночку, без немцев, австрийцы против России не выступят. А сами русские нападать на них не собирались. Но на полную мобилизацию царь не согласился. Если частичная была невозможной, решил пока вообще не объявлять мобилизации.
К государю стекалась самая противоречивая информация. Прикатилась вызывающая и оскорбительная нота канцлера Бетман-Гольвега, но и после этого германский посол в Петербурге Пурталес передавал миролюбивые заявления, одна за другой приходили обнадеживающие телеграммы от Вильгельма II: "Я прилагаю последнее усилие, чтобы вынудить австрийцев действовать так, чтобы прийти к удовлетворительному пониманию между вами. Я тайно надеюсь, что Вы поможете мне в моих стремлениях сгладить трудности, которые могут возникнуть. Ваш искренний и преданный друг и брат Вилли". Особо кайзер просил не начинать военных приготовлений - это, мол, помешает его посредничеству. Царь отвечал, благодарил за помощь, предлагал вынести конфликт на рассмотрение Гаагской конференции.
Но Австрия после всех виляний отказалась от любых переговоров. В следующих телеграммах тон кайзера изменился, он повторял ту же ноту Бетман-Гольвега. А от русских дипломатов и военных хлынули тревожные сведения, что в Германии военные мероприятия идут полным ходом, немецкой флот из Киля перемещается в Данциг на Балтике, к границе выдвигаются кавалерийские соединения, уже в полевой форме. А России для мобилизации требовалось на 10–20 дней больше, чем немцам. Становилось ясно, что они просто морочат голову, хотят выиграть еще и дополнительное время… Когда неутешительные выводы доложили царю, он задумался. Сказал: "Это значит обречь на смерть сотни тысяч русских людей! Как не остановиться перед таким решением". Но потом, взвесив все факты, добавил: "Вы правы. Нам ничего другого не остается, как ожидать нападения…"
31 июля Россия объявила мобилизацию. При этом российский МИД разослал разъяснения, что она будет сразу остановлена в случае прекращения боевых действий и созыва конференции. Но Германия как раз и ждала этой зацепки. Кайзер телеграфировал Николаю II, что царь еще может "предотвратить конфликт, если отменит все военные приготовления". Ждать ответа Вильгельм не намеревался, через час после отправки телеграммы он въехал в Берлин на коне и под восторженный рев толпы объявил с балкона, будто его "вынуждают вести войну". Тотчас были направлены два ультиматума, Франции и России. А одновременно с ультиматумами утвердили тексты объявления войны. Зачем лишний раз собирать правительство, если все решено?
От французов потребовали в течение 18 часов ответить, останется ли Франция нейтральной в случае войны с Россией, а если да… то передать Германии "в залог" мощные крепости Туль и Верден, "которые сначала будут оккупированы, а после окончания войны возвращены". В общем, не хотите воевать - пустите в свою страну оккупантов. От такой наглости ошалело не только французское правительство, а даже германский посол, вручавший ультиматум. А об ультиматуме России в Петербурге сперва узнали… из прессы. Его опубликовали в немецких газетах, но посол Пурталес получил инструкцию вручить его в только полночь с 31 июля на 1 августа, чтобы русским было невозможно что-либо предпринять. Требовалось отменить мобилизацию и "дать нам четкие разъяснения по этому поводу", но немцы все еще темнили и слова "война" избегали: "Если к 12 часам дня 1 августа Россия не демобилизуется, то Германия мобилизуется полностью".
Среди ночи пытались консультироваться с союзниками. Но в Лондоне Грей заявлял, что "конфликт между Россией, Австрией и Германией не затрагивает интересов Англии". Оставалось неясным даже то, поддержит ли русских Франция - ведь союзный договор не был ратифицирован французским парламентом. В Париже царил полный разброд. В одном из кафе патриот застрелил лидера пацифистов Жореса, призывавшего сорвать мобилизацию. Правительство впало в панику, ждало восстания левых. Готовилось ввести в действие план "Карне-Б", арестовать по спискам всех левых социалистов, анархистов, экстремистов.
Но позицию Франции определили не ее союзные обязательства, а немцы. Утром 1 августа они без всякого объявления войны вторглись в нейтральный Люксембург. Французы в этот день отклонили ультиматум о сдаче крепостей, объявили мобилизацию. Вторжение обеспокоило и Бельгию. По международным договорам 1839 и 1870 г. она обязана была соблюдать полный нейтралитет, а гарантами выступали все великие державы. Теперь ее правительство обратилось к немецкому послу фон Белову за разъяснениями по поводу Люксембурга. Оно получило заверения: "Бельгии нечего опасаться Германии". "Может гореть крыша вашего соседа, но ваш дом будет в безопасности".
А Николай II все еще делал попытки избежать столкновения. Направил в Берлин заявление, что мобилизация - это еще не война, настаивал на переговорах. Но по истечении срока ультиматума к Сазонову явился Пурталес, официально спросил, отменяет ли Россия мобилизацию, услышал "нет" и вручил ноту: "Его Величество кайзер от имени своей империи принимает вызов" и объявляет войну. Хотя посол допустил грубейшую накладку. Дело в том, что ему из Берлина передали две редакции ноты, в зависимости от ответа России. Война объявлялась в любом случае - варьировался только предлог. А Пурталес переволновался и отдал Сазонову обе бумаги сразу…
Между тем, в Берлине шли споры. Мольтке и Тирпиц настаивали, что вообще нельзя заниматься глупыми формальностями с ультиматумами, объявлениями войны. Надо напасть - и все. А противники ответят, тогда-то и назвать их "зачинщиками". Иначе получается глупо, Германия провозглашает себя миротворцем, хочет возложить вину на Россию, а объявляет войну первой. Но кайзер слишком любил красивые жесты, и эти соображения отверг. Он лишний раз покрасовался перед публикой и торжественно провозгласил войну. Со 2 августа начиналась мобилизация.