"Эту трагическую катастрофу окутывает мрак какой-то тайны. Во всех инстанциях, куда я ни обращался – и в областной архив, и в прессу, и даже в архив Министерства обороны, никто ничего об этой катастрофе не знает. Как же так, в центре города стоит памятник героям, а люди о них ничего не знают… Но ведь такого не может быть, по крайней мере, не должно быть" (письмо от 9.1.1988 г.).
"…Что же я знаю по этому делу? (Правда, хочу оговориться, все это из рассказов очевидцев.) 18 июля 1938 г. (кажется, был выходной день) с территории Ворошиловской больницы (ныне областная клиника им. Калинина) увидели снижающийся предмет, который при подлете оказался аэростатом. Наблюдавшие за снижением ясно видели свисавших в странных позах нескольких человек, они были неподвижны. Аэростат, вернее, стратостат, упал в городском парке им. Щербакова. В парке было много людей… произошло замыкание линии электропередачи, началась паника. Говорят, были даже жертвы. Парк был оцеплен, жертв катастрофы увезли… Через день в клубе им. Балецкого (ныне клуб Ленина) были выставлены гробы для прощания… Это был настоящий день траура. Шли целые демонстрации людей, представителей всех организаций. Траурные венки, гирлянды, музыка. У гробов в почетном карауле стояли руководители партии и городских властей. Очевидцы утверждают, что были и родственники погибших.
А дальше началось самое загадочное. Героев похоронили в сквере, недалеко от кинотеатра "Комсомолец" Спустя несколько дней после похорон, ночью по тревоге была поднята военизированная пожарная охрана. Братская могила была вскрыта, а тела погибших были увезены в неизвестном направлении! Все покрыл мрак неизвестности на долгие годы. И только в пятидесятом году вспомнили о людях, отдавших свои жизни ради науки…
В то время выпускалась единственная местная газета "Социалистический Донбасс". И когда я взял подшивку в областной библиотеке, то в ней не оказалось именно этих номеров, вернее сказать так, что если катастрофа произошла 18.07.38 г., то статья о ней должна быть, по идее, 19, пусть 20 числа. Но именно этих номеров в подшивке не оказалось… Работники библиотеки никак по-другому не могли объяснить, как то, что в то время газеты могли подшиваться нерегулярно. Но беглого взгляда было достаточно, чтобы определить, что номера этих газет попросту из подшивки изъяты. Вопрос – кем?" (Письмо от 27.01.1988 г.).
"Да, вот еще новости. Это из ряда нехороших. Архив Министерства гражданской авиации ответил, что сведений об экипаже у них не обнаружено. А также в Центральном архиве Народного хозяйства сведений не имеется. Я написал еще два запроса в Центральный архив ДОСААФ и Центральный архив Советской Армии, но ответа пока нет… Уже пять архивов сообщили о том, что сведениями они не располагают. Впечатление такое, как будто четыре человека построили где-то в чулане суперстратостат, вдали от людских глаз, самостоятельно взлетели с какого-нибудь пустыря и в конце концов поплатились жизнями за свои ошибки" (письмо от 27.11.1989 г.).
Через газету "Правда" и знаменитого советского дирижаблиста, теперь уже ветерана, В.А. Устиновича, А.В. Болдырев вышел на сына командира погибшего субстратостата. Вот что ему сообщил Ф.Я. Украинский: "…История эта так и осталась до конца не раскрытой. Следствие показало, что экипаж погиб в воздухе от удушья вследствие нехватки кислорода. Причины же эти выяснены не были, и о них можно только догадываться. Существует также версия, согласно которой в баллоне вместо кислорода был какой-то другой газ".
Содержание писем в буквальном смысле слова поразило Павлушенко. Захотелось приоткрыть и эту страничку истории отечественного воздухоплавания. Кое-что о полете он нашел в своем домашнем архиве.
Действительно, рано утром 18 июля 1938 года в окрестностях Звенигорода, что под Москвой, поднялся субстратостат. В его открытой плетеной корзине находились командир экипажа Яков Украинский, пилот-аэронавт Серафим Кучумов, врачи Петр Батенко и Давид Столбун. В задачу полета входили медико-физиологические исследования жизнедеятельности человека на больших высотах. Кто-то из ученых-генетиков передал на борт субстратостата пробирки с плодовыми мушками-дрозофилами. Вполне возможно, что ученых тех лет, создающих высотные самолеты, интересовало влияние различных дыхательных смесей на жизнедеятельность человека.
Как подарок судьбы взял Михаил Иванович в руки рукописный рассказ С.Г. Трухина, лежавший до поры невостребованным в одной из папок. Сергей Григорьевич как раз в 1938 году был уже опытным эксплуатационником воздухоплавательной техники. Вместе с Я.Г. Украинским он проходил службу в одной воинской части – Опытно-исследовательском воздухоплавательном дивизионе. Дивизионом командовал комбриг Прокофьев – наш первый стратонавт. Вот что писал С.Г. Трухин о запуске субстратостата: "…Наш лагерь расположен недалеко от Саввино-Сторожевского монастыря в лесу, где как гигантские часовые, на возвышенностях стоят вековые стройные сосны. В двухстах – трехстах метрах от расположения лагеря протекает Москва-река. Шли дни. Ежедневно проводились обычные подъемы привязанных аэростатов наблюдения и заграждения, а также плановые тренировочные полеты на сферических аэростатах в открытых гондолах".
Далее Сергей Григорьевич вспоминает, что в 1935 году к ним в дивизион после окончания Военно-воздушной инженерной академии им. профессора Жуковского пришел инженер Яков Украинский. Он был назначен в конструкторский отдел, которым руководил Ю. Прилуцкий. Основным направлением его работы было конструирование более совершенной материальной части аэростатов и средств их наземной эксплуатации. Принимал инженер Украинский активное участие и в свободных полетах.
"Яков Украинский, – продолжает С.Г. Трухин, – параллельно занимался созданием нового высотного скафандра, который сам решил испытать в стратосфере. Это был один из первых и далеких предков современных космических скафандров. Но он совсем не похож на нынешний… Эластичный, герметичный комбинезон из прорезиненной ткани и шлем из плексигласа. Гофрированный на сгибах, он позволил бы пилоту свободно делать в полете необходимые движения. Электрические провода внутри ткани, получая ток от аккумуляторов, должны были поддерживать необходимую температуру внутри комбинезона. От специальной установки через шланг подавался кислород. Опытный высотный костюм делался в единственном экземпляре именно на него, и кроме Украинского провести это испытание никто не мог.
Уже было все готово к испытательному полету. Почти был готов и костюм. Раз все готово, еще несколько дней на окончательную тщательную проверку скафандра на земле и – в полет!
Но… неожиданное новое задание, причем не менее ответственное, отложило экспериментальный полет с испытанием скафандра в стратосфере.
Экипаж был составлен и началась его энергичная подготовка. Метеорологи круглосуточно следили за погодой и докладывали экипажу…
Утро старта выдалось тихое, безветренное. Лес вокруг оглашался птичьими голосами, особенно по берегу реки раздавались соловьиные трели. В деревне слышалось мычание коров и крики петухов. Все вокруг просыпалось.
Экипаж еще и еще раз проверил расположение груза, приборов, балласта, продуктов, документов. И когда командир экипажа доложил, что к полету готовы, начальник старта подал команду: "Ослабить поясные"! Произвели взвешивание аэростата, то есть статически уравновесили подъемную силу водорода в оболочке с весом всего снаряжения, гондолы, экипажа и балласта.
"Внимание на старте"! "В гондоле"! "Есть в гондоле", – отвечает командир экипажа. "На поясных плавно сдавай!" Мы плавно отпускаем поясные, но удерживаем аэростат. "Освободить поясные"! Команда отпускает поясные, и аэростат уходит в синеву неба. "В полете"! "Есть в полете"! – кричит из гондолы командир.
Все мы, участники старта и наблюдатели, под бурные аплодисменты пожелали экипажу счастливого полета и благополучного возвращения на родную землю. Аэростат начал постепенно округляться за счет внутреннего увеличения объема водорода с подъемом на высоту и уходил все выше и дальше. Мы наблюдали за ним, пока он был виден"…
Далее С.Г. Трухин пишет, что на борту субстратостата была радиостанция; аэронавты (их позывной был "Свет") периодически выходили на связь с землей. И вдруг через три часа полета радиосвязь прекратилась. Было ясно: что-то случилось. Несмотря на тревогу, на земле думали, что все окончится хорошо, ведь командир и пилот аэростата были опытными воздухоплавателями, все снаряжение перед стартом тщательно проверено, а радиостанция была надежной… На следующее утро из Донецка пришло сообщение, подтвердившее худшие опасения.
Рассказ Сергея Григорьевича особенно ценен, ведь он являлся членом стартовой комиссии. Но, к сожалению, Трухин ничего не говорит о причинах катастрофы. В то время по своему служебному положению С.Г. Трухин был младшим автомобильным техником ОИВД. Он не входил в круг должностных лиц, допущенных к акту, в котором излагались причины катастрофы. Но задание экипажу он помнил: "Провести медико-физиологические исследования, изучение воздействия больших высот на жизнедеятельность человека в открытой корзине с применением кислородных приборов. Кроме того, в полет воздухоплаватели взяли пробирки с плодовыми мушками-дрозофилами".