В этом письме благоразумно упоминалось имя жены Юстина, "самой благочестивой женщины". Бывшая Люпицина, теперь ставшая императрицей с благозвучным именем Юфимия, осознала: самое лучшее, на что она способна, - помогать церкви. Юфимия заявила, что политика вызывает у неё головную боль, и редко появлялась на придворных церемониях. Став религиозной затворницей, она начала строить в городе женский монастырь. Юстиниан оставался по-прежнему в тени, став старшим над слугами во дворце. Это место раньше принадлежало злосчастному Феокриту, казнённому вместе с Амантием по обвинению в заговоре.
Итак, в 518 году выстоявшая под натиском врагов Римская империя перешла в руки величественного человека шестидесяти восьми лёг от роду, который был когда-то известным солдатом. Его помощником стал Юстиниан, с единственной сильной стороной - способностью упорно учиться.
Глава 2
ДОМ ФЕОДОРЫ
В бытность Феодоры в Константинополе у неё было много друзей, и она никогда не испытывала голода, потому что рыночные торговцы, сворачивая в конце дня свои палатки, угощали жизнерадостную девушку, которая всегда передавала им последние новости с улицы Мезе, чёрствым хлебом из кунжутных зёрен и другими остатками. Лишённая в Африке своих излюбленных мест - рыночных площадей, - городская жительница Феодора часто голодала. Каждый день она, грязная, не умывшись, ложилась спать и вскоре перестала даже мыть еду, потому что из городских акведуков уже не текла вода. Когда-то Феодора часами мылась в общественных термах, нежась в душистом пару, а затем наслаждаясь освежающей прохладой.
Юная циркачка с младенцем на руках не могла сводить концы с концами в пустыне. Там было великое множество тощего скота и чернокожих кочевников, больше всего на свете боявшихся попасть в рабство. Караваны, идущие через пустыню, требовали у Феодоры серебряных монет; в отличие от африканских женщин, она не могла долго идти пешком, неся ребёнка. Чтобы добраться до ближайшего крупного города, она разделила ложе с главой каравана, но в первую же ночь выскользнула из палатки, испугавшись, что её могут продать в рабство в конце пути. Она заблудилась в бескрайних песчаных просторах, там, где земля никогда не знала плуга и не была превращена в кирпичи человеческими руками.
Феодора направилась к квадратному пласту красного камня, приняв его за пограничную крепость, но вскоре обнаружила, что выбоины в камне - не что иное, как пещеры. В трещинах стояла зловонная дождевая вода. В пещере жила одна-единственная женщина, спавшая на циновке и в конце дня съедавшая лишь несколько виноградин и немного чечевицы. Женщина настаивала на том, что её зовут Цезария, патриция; у неё сотни рабов, и она заказывала себе любые блюда. Теперь её иссохшие руки и грудь обжигало палящее солнце, кожа стала подобна древнему пергаменту, а пальцы превратились в скрюченные когти.
Однако Цезария жила в пещере по доброй воле, веря, что, подвергая истязаниям свою плоть, сможет обрести жизнь вечную; она предвкушала наступление поста, когда сможет полностью отказаться от пищи. Феодора в страхе слушала её, удовольствовавшись лишь частью скудной трапезы, предложенной ей отшельницей. Скорее всего, в пустыне жило немало таких людей, бывших аристократов, которые собирались уморить себя голодом. Но Феодоре казалось, что легче и быстрее умереть, бросившись в море или купив у врача гранулированный смертельный вирус. Она втайне думала, что мода на затворническую жизнь в пустыне пошла от фанатичных последователей христианского учения в Александрии, а Цезария продолжала рассказывать, что по улицам этого города сотни лет назад ходила без сопровождения, совсем одна, некая молодая и красивая Гипатия, которая просвещала людей, собиравшихся вокруг неё. Получив прекрасные знания математики и астрономии, Гипатия быстро отвечала на все вопросы, задаваемые ей, и стала ученицей епископа, разглядевшего в этой девушке доброго гения. Однако Гипатия превратилась в мученицу, потому что однажды разъярённая толпа забросала её камнями.
Феодоре казалось, что отшельница рассказывает ей о прекрасной Гипатии с каким-то тайным смыслом. Странно, но эта женщина глядела на неё с почти нескрываемым ужасом, словно видела в грациозной светлокожей Феодоре отъявленную язычницу, бродящую по пустыне. Так же странно глядела отшельница и на младенца, неуклюже пытаясь устроить для него на песке постель из свежего тростника. У этой женщины в мешковатых одеждах, высохшей, словно египетская мумия, никогда не было детей.
В огромном порту Александрии, названном в честь легендарного покорителя мира, Феодора оставила дитя в чужом доме, запомнив фамилию семьи и номер дома. Ею овладела слабость от долгих скитаний по пустыне. Она даже не могла петь в тавернах, где изящные смуглые девушки гремели кастаньетами перед матросами, зарабатывая медные монеты. На дымных улицах перед палатками, торгующими едой, стенали нищие; Феодора же ещё не опустилась настолько, чтобы просить, и с присущим ей упрямством решила, что никогда не протянет руку за милостыней.
Избегая зловонных улиц, она направилась к городскому каналу. В тени моста качался на воде привязанный плавучий дом, Феодора с трудом перелезла через борт и легла на мешки, пахнущие восточными пряностями.
Купец, ухаживавший за бредившей Феодорой и приносивший чищеные гранаты и козье молоко, казался ей мимолётным волшебным видением. Поблагодарив его за помощь и превозмогая боль, Феодора узнала, что купец решил увидеть весь мир. Она недоумевала, как можно это сделать, не имея багажа, слуг и денег. Купец объяснил, что хочет написать книгу обо всех известных странах. На своей лодке он плавал по Нилу, чтобы узнать, отчего река течёт.
Этого купца звали просто Козьма-купец, но никто не слышал про его книгу, потому что она ещё не была написана. Козьма не имел денег, так как на своём пути он останавливался в монастырях и на постоялых дворах. Люди помогали ему, ведь он так много мог рассказать и написать о чудесах света. Теперь купец направлялся на восток, чтобы увидеть место, где восходит солнце. По мнению Козьмы, солнце не встаёт каждый день из океана, как говорили Феодоре в Константинополе, и с наступлением тьмы не погружается вновь во всепоглощающие волны. Нет, на рассвете солнце появляется из-за высокой горы и там же исчезает к вечеру.
Видел ли эту гору сам Козьма?
Нет, признался загорелый странник, к сожалению, пока не видел. Но он уверен, что она существует. Разве не служит доказательством то, что зимой солнцу требуется больше времени, чтобы появиться из-за горы, ведь оно висит низко в небе? А летом, когда солнце поднимается высоко, ему нужно намного меньше времени, чтобы подняться к вершине.
Феодора не совсем понимала купца. Козьма оказался очень неумелой нянькой: он спотыкался о палубу и молился, когда Феодора что-нибудь выкрикивала в бреду. Она смеялась над его стремлением описать в книге всю землю, поскольку он не мог дать ей молока без того, чтобы не разлить его. Однако Козьма уверял, что знает, где находится рай. За самой последней большой рекой, за Индией и Страной шелка тянется огромный канал, намного шире каналов Александрии, ведущих к морям. У дальнего берега этого канала лежит остров, где находится райская гора.
И что же Козьма собирается делать, оказавшись в раю? - злорадно спросила Феодора.
На этот счёт у Козьмы был готов ответ. Он не может войти в ту дверь, откуда ангел с пылающим мечом изгнал Адама и Еву, потому что грехи человечества ещё не искуплены. Поэтому ни один смертный ещё не узрел рая, небес, где среди звёзд поют ангелы.
В неуклюжем Козьме было что-то притягательное, как и в отшельнице Цезарии: оба верили в силу более могущественную, чем их смертное тело и разум. Они словно искали за невидимым поворотом прекрасное жилище с садом. И вероятно, они собирались умереть, так и не увидев его, подобно прекрасной Гипатии.
Когда с берега слабо донеслись весёлая мелодия флейт и гром труб, Феодора поняла, что в разгаре праздник, и решила сойти на берег в надежде, что ей улыбнётся удача. В Константинополе в толпу по праздникам бросали деньги. Она поблагодарила Козьму за фрукты и молоко и ласково сказала:
- Уверена, ты найдёшь гору, где восходит солнце.
Феодора нашла лодку, которая отвезла её туда, где северный ветер разгонял зловоние и мух и где по берегу морской гавани выстроились стройные ряды белокаменных вилл чиновников и богачей с пришвартованными у портиков яхтами.
На яхтах подняты яркие паруса, и Феодора почти физически ощущала роскошную обстановку с нежащимися на прохладных палубах женщинами в красивых шёлковых платьях, облегающих тело, звонкий смех и бормотание мужских голосов. Все были оживлённы, торопясь на своих императорских галерах туда, откуда доносились звуки музыки. Босые ноги Феодоры в нетерпении постукивали по усыпанному песком днищу лодки, и она живо поинтересовалась, что за большой военачальник возвращается в город на такой роскошной яхте.
Подобно всем сирийским рыбакам, не знающим толком ответа, другие лодочники эхом повторили её вопрос, на который отозвались солдаты с пограничного ялика. На корабле находился Порфирий, шестидесятилетний прославленный возница, возвращавшийся со скачек на императорском ипподроме в родную Александрию. Закрыв глаза, женщина увидела мраморные ярусы ипподрома, где на стороне и венетов и прасинов красовалась золотая статуя несравненного Порфирия.
Кто на этот раз устраивал скачки?
Великолепный Виталиан, прокричали солдаты, которого в этом году назначили консулом по указу божественного Юстина, императора.