Рослая, длинноногая, на первый взгляд тощая, хотя… Фини знал, какие сильные мускулы скрываются под ее кожаной курткой. А еще у Евы была светлая голова, что гораздо важнее мускулов. И живое сердце.
– Та еще история, Даллас…
– Могу себе представить. Кто убит?
– Шерон Дебласс, внучка сенатора Дебласса.
Эта фамилия была для Евы пустым звуком.
– Ты же знаешь, в политике я не сильна, Фини.
– Джентльмен из Виргинии, очень богат, крайне правый. А внучку несколько лет назад понесло влево: перебралась в Нью-Йорк, получила лицензию на профессиональное занятие сексом, с семьей, кажется, порвала.
– Шлюха?
Ева оглядела комнату. Обстановка подчеркнуто модерновая: стекло, хром, авторские голограммы на стенах, ярко-красная стойка бара в нише, за баром – экран в абстрактных разводах приглушенных тонов.
«Аккуратность девственницы и холодность шлюхи», – подумала Ева.
– Недаром купила квартиру в таком районе…
– Итак, проблема номер один: ее дед – известный политик. Белая женщина двадцати четырех лет. Умерла в постели.
Ева небрежно приподняла бровь.
– Поразительное совпадение: именно там, где зарабатывала. Как это произошло?
– А вот это – проблема номер два. Лучше взгляни сама.
Пересекая гостиную, оба достали по баллончику и опрыскали себе руки, чтобы не оставлять отпечатков. Перед дверью Ева еще побрызгала себе на подошвы, чтобы не унести из спальни ни одной ниточки, волоска, чешуйки кожи.
Ситуация была явно неординарной. На месте преступления, помимо детективов, полагалось работать еще двум следователям, ответственным за аудио – и видеозапись. А в затылок их четверке должны были дышать судмедэксперты, примчавшиеся снимать отпечатки.
То обстоятельство, что к ней приставили одного Фини, говорило, что вокруг этого трупа надлежит ходить на цыпочках.
– Вестибюль, лифт и коридор оборудованы камерами слежения, – напомнила Ева.
– Знаю. Я уже затребовал диски с записями, – Фини открыл дверь спальни и пропустил ее вперед.
Картина была малосимпатичной. Еве почти никогда не приходилось сталкиваться с благообразной смертью. Любого – и святого, и грешника – ждал одинаково неприглядный конец. Но здесь все свидетельствовало о намерении вызвать у того, кто войдет в комнату, приступ тошноты.
Огромная кровать была гладко застелена атласной простыней цвета созревшего персика. Луч света с потолка был направлен в центр кровати, где на мягко колеблющемся водяном матрасе распласталась обнаженная женщина. Матрас вздымался нежными волнами под музыку, льющуюся откуда-то из изголовья. Сейчас это механическое движение выглядело верхом непристойности.
Она так и осталась красавицей: точеное личико в обрамлении густых огненно-рыжих волос, изумрудные глаза, безразлично уставившиеся в зеркальный потолок. Длинные молочно-белые руки и ноги, колеблющиеся в такт движениям матраса, воскрешали в памяти «Лебединое озеро».
Увы, вместо того чтобы изысканно изгибаться, застывшие члены были бесстыдно разбросаны в стороны, так что труп посреди кровати казался крестом на прерванной жизни.
Во лбу трупа, в груди и между ног зияло по дыре. Кровь стояла лужицами на атласной простыне, стекала на пол. На лакированных стенах тоже почему-то красовались кровавые пятна, словно здесь потрудилось обезумевшее от вида и запаха крови дитя.
Такое количество вытекшей крови – большая редкость. Ева еще не отошла от зрелища кровопролития накануне вечером, поэтому, как ни старалась, не сумела сохранить спокойствие. Она сделала судорожный глоток. Не хватало только вспомнить того несчастного ребенка…
– Ты все заснял?
– Все.
– Тогда выключи эту дрянь!
Фини нашел пульт и нажал на кнопки. Музыка смолкла, колебания матраса прекратились, и Ева облегченно перевела дух.