– Естественно. Помню в 1989 году готовились выборы в народные депутаты СССР, и по московскому избирательному округу был выдвинут Борис Ельцин. Его соперником был Евгений Браков, тогдашний директор ЗИЛа. Власть была, само собой, на стороне Бракова: Ельцин был на тот момент в жесткой оппозиции. Как и принято, на московском телеканале прошли теледебаты, и расклад был явно несимметричным: Бракову зрители задавали вопросы "с подачей", а его оппоненту достаточно неприятные. На следующий день мне позвонил шеф ельцинского штаба Михаил Полторанин и попросил подъехать. Я знал его и раньше как главного редактора "Московской правды" (с 1987-1991 гг. – секретарь правления Союза журналистов СССР, 1990-1992 гг. – министр печати и информации Российской Федерации, 1992 г. – одновременно заместитель Председателя Правительства Российской Федерации – Е.Д .). Не как человека из окружения Ельцина, а как смелого редактора. И неординарно мыслящего журналиста, публикующего бунтарские материалы. И Полторанин ознакомил меня с документами, которые тянули на сенсацию: людей, задававших каверзные вопросы Борис-Николаичу, в природе не существовало. Во всяком случае, по заявленным координатам: среди адресов не было ни одного реального – все сплошь прачечные, булочные, химчистки. Так себе эти ребята подготовились. Полторанин объездил все эти адреса, все это засняли на камеру. Скандал, короче. Ну мы и решили пригласить его в студию "Взгляда". Он честно предупредил: "Учтите, это может довольно печально, особенно для тебя, Сережа, кончиться. Потому что ты – штатный работник ЦТ".
Программа, как помнишь, делалась в двух вариантах. Сперва днем в пятницу шел прямой эфир на Дальний Восток (в Москве это было обеденное время, а там – полночь). Потом "чукотский" вариант эфирили в других часовых поясах (на Сибирь и Урал). А вечером все снова собирались в студии и делали московский выпуск, как правило, ударный. Так вот, на "Орбиту" мы мирно поговорили с Полтораниным про демократию, бла-бла-бла, а вот на Москву отыграли всю историю с подставными звонками в полный рост. В субботу утром на парковке "Останкино" было зарегистрировано рекордное число "членовозов", черных бронированных лимузинов, возивших членов ЦК КПСС. Члены Политбюро слетелись на спецпросмотр нашего выпуска в кабинете ТВ-руководства, а возглавляли тогда "Останкино" Председатель Государственного комитета СССР по телевидению и радиовещанию Александр Аксенов (сменивший Тихона Киселева) и его первый зам Владимир Попов. Приехали в тот день Лев Зайков, Николай Слюньков и Вадим Медведев (как секретарь по идеологии).
И программа, которую мы вели тогда с Артемом Боровиком, была названа антисоветской: "Ярко выраженная антисоветская программа, сделанная в провокационном стиле". Тогда казалось, что это финал карьеры. По итогам разборок, созвали "останкинское" партбюро. Со свойственной ему самоиронией наш шеф Анатолий Григорьвич Лысенко, отправляясь туда сказал: "Ну что ж, пи…ц жиденку… меня, наверное, выгонят…".
Но как-то обошлось. Хотя свой первый инсульт он тогда и заработал. А в воскресенье по всей стране прошли манифестации в поддержку Ельцина. И в понедельник мне было сказано, что я отстраняюсь на три месяца от эфира, и дело мое выносится на объединенное заседание коллегии парткома. В эфире я появился лишь через четыре месяца: французская телекомпания "АТ-2" обратилась с предложением записать в студии "Взгляд" программу из Москвы в прямом эфире. Синдром абсолютного наива.
– Насколько помню, ты дважды брал интервью у Ельцина.
– Один раз – еще когда работал во "Взгляде", и это интервью запретили, оно не пошло в эфир.
– Приведу цитату: "Телевизионный цензор, впрочем, был не только внутренним – даже уже в более свободные годы расцвета перестройки. В 1988 году журнал "Огонек" опубликовал статью кинорежиссера Эльдара Рязанова "Почему в годы гласности я ушел с телевидения". Рязанов жаловался на то, что из его документального фильма о Владимире Высоцком без объяснения причин вырезали стихотворение "Мой черный человек в костюме сером". О цензуре вспоминает и Лысенко: "Когда начальство вмешивалось и просило снять какой-нибудь сюжет, который уже вышел на "Орбиту", мы иногда соглашались, а сами в выпуске для европейской части страны ставили новый сюжет, еще более скандальный с точки зрения начальства. Это была очень хитрая борьба, со своей специфической стратегией и тактикой". Одной из жертв этой борьбы весной 1988 года стал и Александр Любимов – после публикации статьи Нины Андреевой "Не могу поступаться принципами" в Политбюро обострилась борьба между секретарями ЦК КПСС Александром Яковлевым и Егором Лигачевым, и во "Взгляде" поменяли ведущих – вместо Любимова/Листьева/Захарова программу стали вести Мукусев и Ломакин, выглядевшие более умеренными". Это к слову о цензуре и трактовке. Ну, а второе интервью с Ельциным?
– А второй опыт (на этот раз в режиме прямой трансляции) оказался весьма неудачным для моей профессиональной судьбы. В 1991-м году я ему уже как Председателю Верховного Совета РСФСР задавал по-"взглядовски" жесткие вопросы, и он был явно не в восторге и на многие не смог ответить. Так я оказался в "черном" списке. Ведь всегда кто-то должен быть в "черном" списке, а кто-то – в "розовом". У нас в стране по-другому быть не может…
Борис Николаевич всем интервьюерам потом твердил, что вот, мол, Сережа Медведев правильные вопросы задает, "а вот у вас есть другой Сережа, так он плохо, очень плохо интервью берет". Я работал потом во "Времени" диктором в паре c Галей Зименковой. И с Татьяной Веденеевой, и с Еленой Коваленко. Поразительно, какими сосредоточенными и серьезными девчонки были до эфира и какими веселыми становились после. Мы так хохотали… Но после того, как я был провозглашен "врагом демократии" – мне было не до смеха.
Вскоре после августовского путча меня стали планомерно "сливать" из всех редакций. Доходило до смешного: как придет новый начальник – первым делом меня увольняет. На самом деле в СССР, при Горбачеве свободы на ТВ было больше…
– Да, я помню, что, когда я сам сел в кресло ведущего, меня больше всего поразило именно отсутствие явного контроля. Это было головокружительно. Ведь даже в профсреде ходили нелепые слухи о том, что эфир как бы не вполне прямой и идет с задержкой в какие-то там две минуты, а кабели якобы проложены на Лубянку и Старую площадь.
– Ну, "Взгляд" в конце концов и закрыли… И нас все время пытались направлять, но свобода слова просто обрушилась на нас в период "гласности", и какой-то там совсем свирепой цензуры не было. К тому же уже эфирились "Прожектор перестройки" и молчановская "До и после полуночи".
– Но Владимир Молчанов выходил раз в месяц, а не еженедельно, и там никогда не было настолько жестких заяв, как во "Взгляде".
– Нам повезло. Удачей для нас было само время – нахрапистое такое.
– Кроме того, "Взгляд" эксплуатировал закономерный интерес публики к социальному року…
– …И показал массовой публике лучшие команды: ДДТ, "Наутилус Помпилиус", "Кино". Это была настоящая гражданская поэзия, и мы пробили этой музыкой брешь в цензурной стене. Параллельно с нами и с нашей помощью на музыкальные площадки страны прорывались подпольные музыканты. На т. н. "большой" планерке в Останкино один из музыкальных редакторов однажды сказал: "Огромное спасибо "Взгляду" за то, что он открыл стране советский рок". Бутусов, Цой, Шевчук – это литература неравнодушных людей. Именно литература, просто текстами это не назову. И их помнят и слушают по сию пору. Будет ли кого-нибудь через 20 лет интересовать сегодняшняя эстрада? Сомневаюсь. Тогда музыка делала революцию…
– Но не только этим силен был "Взгляд".
– Ну да, мы первыми подняли вопрос о наших военнопленных в Афганистане. Помню, Саша Бархатов поехал в Пакистан и показал крупным планом этих ребят, еле передвигающих ноги. Программа "Время" этот сюжет не дала, а "Взгляд" дал. Мы же занимались "афганскими" инвалидами.
"Взгляд" также открыл тему безопасности атомных электростанций. Начальство болезненно отреагировало на наш репортаж про строящуюся Воронежскую АЭС: еще про Чернобыль не забыли… Помню, мы проникали через все кордоны. Запредельными, партизанскими, недоступными способами. Залезли в воронку-фундамент атомного реактора, показали, как все это выглядит, пальцами крошили бракованный бетон. После эфира в Воронеже начались демонстрации.
Именно в моем эфире режиссер "Ленкома" Марк Захаров впервые сказал о необходимости захоронения Владимира Ильича Ленина. Грандиозный был скандал.
– Да. Позволю себе мега-цитату: "Формальным поводом для отставки председателя Гостелерадио СССР Александра Аксенова стало выступление режиссера Марка Захарова во "Взгляде" – Захаров призывал похоронить Ленина, а эта тема по меркам 1989 года еще считалась табуированной. На место Аксенова пришел Михаил Ненашев, который в конце семидесятых был главным редактором газеты "Советская Россия" и пользовался уважением фрондирующей интеллигенции. Ненашев говорит, что "пришел не подавлять, а в какой-то мере унять телевидение", но это ему уже не удалось. По мнению Ненашева, всеми переменами, которые произошли в конце восьмидесятых, страна обязана именно телевидению: "Получилось так, что коммунистическая партия перестала быть партией политической. Она стала административным органом и утратила многие свои политические качества. И телевидение во многом заменило партию, прежде всего в ее политической работе. Партия не смогла объяснить ни одной из существовавших тогда проблем, и эту роль пришлось брать на себя телевидению".