А немец, может, он теперь
К зиме остепенится…
А он опять:
– Ну, что же, верь
Тому, что нам годится.
Один хороший капитан
Со мной блуждал вначале.
Еще противник по пятам
За нами шел. Не спали,
Не ели мы тогда в пути.
Ну, смерть. Так он, бывало,
Твердил: идти, ползком ползти —
Хотя бы до Урала.
Так человек был духом зол
И ту идею помнил.
– И что же?
– Шел и не дошел.
– Отстал?
– От раны помер.
Болотом шли. А дождь, а ночь,
А тоже холод лютый.
– И не могли ничем помочь?
– И не могли, Анюта…
Лицом к плечу его припав,
К руке – девчонкой малой,
Она схватила за рукав
Его и все держала,
Как будто думала она
Сберечь его хоть силой,
С кем разлучить одна война
Могла, и разлучила.
И друг у друга отняла
В воскресный день июня.
И вновь ненадолго свела
Под крышей этой пуни.
И вот он рядом с ней сидит
Перед другой разлукой.
Не на нее ли он сердит
За этот стыд и муку?
Не ждет ли он, чтобы сама
Жена ему сказала:
– Сойти с ума – идти. Зима.
А сколько до Урала!
И повторяла бы:
– Пойми,
Кому винить солдата,
Что здесь жена его с детьми,
Что здесь – родная хата.
Смотри, пришел домой сосед
И не слезает с печи…
А он тогда сказал бы:
– Нет,
Жена, дурные речи…
Быть может, горький свой удел,
Как хлеб щепоткой соли,
Приправить, скрасить он хотел
Таким геройством, что ли?
А может, просто он устал,
Да так, что через силу
Еще к родным пришел местам,
А дальше – не хватило.
И только совесть не в ладу
С приманкой – думкой этой:
Я дома. Дальше не пойду
Искать войну по свету.
И неизвестно, что верней,
А к горю – в сердце смута.
– Скажи хоть что-нибудь, Андрей.
– Да что сказать, Анюта?
Ведь говори не говори,
А будет легче разве
Сниматься завтра до зари
И пробираться к Вязьме?
Никем не писанный маршрут
Распознавать на звездах.
Дойти до фронта – тяжкий труд,
Дойдешь, а там – не отдых.
Там день один, как год, тяжел,
Что день, порой минута…
А тот – он шел и не дошел,
Но все идет как будто.
Ослабший, раненый идет,
Что в гроб кладутся краше.
Идет.
«Товарищи, вперед.
Дойдем. Настанет наше!
Дойдем, иному не бывать,
Своих достигнем линий.
И воевать – не миновать.
А отдыхать?
В Берлине!»
На каждом падая шагу
И поднимаясь снова,
Идет. А как же я могу
Отстать, живой, здоровый?
Мы с ним прошли десятки сел,
Где как, где смертным лазом.
И раз он шел, да не дошел,
Так я дойти обязан.
Дойти. Хоть я и рядовой,
Отстать никак не волен.
Еще добро бы он живой,
А то он – павший воин.
Нельзя! Такие вот дела… —
И ей погладил руку.
А та давно уж поняла,
Что боль – не боль еще была,
Разлука – не разлука.
Что все равно – хоть наземь ляг,
Хоть вдруг лишись дыханья…
Прощалась прежде, да не так,
А вот когда прощанье!
Тихонько руку отняла
И мужние колени
С покорным плачем обняла
На том угретом сене…
И ночь прошла у них.
И вдруг
Сквозь кромку сна на зорьке,
Сквозь запах сена в душу звук
Вошел ей давний, горький:
Коси, коса,
Пока роса,
Роса долой —
И мы домой…
ГЛАВА 7
Все сборы в путь любой жены
И без войны не сладки.
И без войны тревог полны
Все сборы в жизни краткой.
Но речь одна, когда добром, —
Не по нужде суровой
Мы край на край и дом на дом
Иной сменить готовы.
Другая речь – в годину бед
Жене самой, без мужа,
Из дома выйти в белый свет
И дверь закрыть снаружи.
С детьми из теплого угла,
С гнезда родного сняться,
Где, может быть, еще могла
Ты весточки дождаться.
С котомкой выйти за порог —
И, всей той мукой мучась,
Брести…
Но если на восток, —
То как бы ни был путь жесток, —
Бывает горше участь.