Пример? Извольте: на целый свет Хрущёв, например, голосит нецензурно.
Как видим, обстановка становилась все напряженней и напряженней, все явственней и явственней проявлялись признаки приближавшейся бури. Как же правильно назвать характер происходившего в нашей стране на сухом языке социологической науки, например марксистской, – ведь Хрущёв сам себя считал выдающимся марксистом всех времен и народов? Если устроить инвентаризацию взглядов классиков, в особенности В.И. Ленина, то среди прочего нам попадется на глаза понятие "революционной ситуации". Ленин выделял три ее признака. Первый признак – это кризис верхов (когда верхи не могут, а низы не хотят жить по-старому). Второй признак – это резкое падение жизненного уровня населения. Наконец, третий признак – это активизация массовых выступлений обездоленных низов. Как видим, в СССР генезис всех этих трех признаков зашел уже довольно далеко.
Во-первых, у Хрущёва уже не получалось по-прежнему лихо насаждать безропотно молчавшему обществу свои безответственные решения, а само общество, причем во всех своих важнейших сегментах, уже устало терпеть над собой тупое экспериментаторство. Во-вторых, люди были недовольны своим материальным положением. Условия жизни населения в течении хрущевского десятилетия, конечно, постоянно менялись, временами даже улучшались. Но прирост общественного богатства шел гораздо быстрее, чем повышение личного благополучия. А ведь давно установлено, что наиболее существенные социальные взрывы происходят не там, где общество во всей своей совокупности переживает кризис, а там, где наступает пора справедливо распределять плоды хозяйственного подъема, а кто-то по справедливости делиться не желает (об этом, например, в одном из своих тюремных писем рассуждал опальный олигарх М. Ходорковский, знающий о профилактике трудовых конфликтов не понаслышке). При Хрущёве ситуация усугублялась еще и тем, что даже при позитивной динамике экономического роста случались такие пиковые моменты, когда жизненный уровень людей падал стремительно. И, в-третьих, как мы только что видели, протестная энергия всех слоев населения становилась все более и боле весомым фактором внутриполитической жизни.
Тем самым, на марксистском языке, происходившее в СССР в последние годы правления "марксиста" Хрущёва, который, правда, на самом деле никаким марксистом не был, следует оценивать как вызревание революционной ситуации. Да и не только на марксистском, на любом ином языке социологической науки, тем более на языке здравого смысла, ситуация могла быть названа если и не революционной, то предгрозовой – верхи были уже ни на что способны, а низы хотели – очень хотели – есть! И пускай историки стыдливо бояться называть вещи своими именами (советские историки не могли допустить самой мысли, что в "стране победившего социализма" могла сложиться революционная ситуация, а либеральным историкам "политическая целесообразность" не позволяла признать, что кризис тех лет был вызван вовсе не "провалом советского эксперимента", а вторжением западнического либерализма в традиционное и солидарное жизнеустройство нашего народа), суть выявленного нами явления остается неизменной.
Конечно, из истории нам известно, что далеко не каждая революционная ситуация перерастала в революцию. Например, за сто лет до Хрущёва свои реформы проводил еще один либеральный деятель – Александр II. На рубеже 50-60-х годов XIX века он также сумел довести Россию до возникновения в ней революционной ситуации. Но тогда революции так и не произошло. Почему? Потому, что для революции недостаточно только объективных факторов, необходимы еще и субъективные, а именно наличие значимой политической силы, способной аккумулировать недовольство низов и повести за собой большинство общества. В XIX веке таковой не нашлось. А в XX веке? В аналитических сводках КГБ засвидетельствовано, что в стране то тут, то там возникали локальные политические группы. Объединение подобных "тайных обществ" во всесоюзном масштабе было лишь делом времени, особенно если учесть "доброжелательное" внимание к нашим внутренним проблемам со стороны наших "друзей" – прежде всего американцев.
Многие в высшем партийном руководстве не только чувствовали, что страна все ближе приближается к пропасти, но и отдавали себе отчет в том, что главная причина происходящего – Хрущёв, полностью потерявший способность адекватно воспринимать критику. Члены его ближайшего окружения, боявшиеся, что субъективизм и метания реформатора подорвут основы советской системы, вынуждены были согласиться принести Хрущёва в жертву ради сохранения стабильности. Перед ними стоял выбор: либо революция снизу, либо революция сверху. В партийном руководстве шла кристаллизация ядра антихрущевской оппозиции, своеобразной "партии революционеров" в "партии чиновников". И не столь важно, что входившие в нее люди сами являлись сановниками самого высокого ранга, а их целью была революция, которая на языке современной геополитики называется консервативной революцией. Главное, что в тот момент в КПСС еще нашлись силы, способные самостоятельно, без указаний начальства, противостоять крушению базовых принципов советского проекта.
Выбор, который предстояло совершить каждому, кто пополнял ряды оппозиции, требовал немалого мужества, поскольку Хрущёв был скор на расправу, мстителен и злопамятен. В тридцатые годы одним росчерком пера он отправлял на эшафот десятки тысяч часто ни в чем не повинных людей, устроил кровавую резню обвиненных по "ленинградскому делу". Оказавшись у кормила власти, он цинично издевался над своими поверженными противниками. Берия был бессудно расстрелян. Молотова – политика, которого знали и ценили во всем мире, сослали послом в Монголию, которая в те годы, по сути, являлась чем-то вроде еще одной республики в составе Союза ССР. Булганина удалили в Ставрополь руководить местным совнархозом. Кагановича сделали управляющим трестом "Союзасбест" на Урале. Особенно по-иезуитски Хрущёв обошелся с главным своим соперником Маленковым, которого низвели до должности директора рядовой электростанции за тысячу верст от Москвы.
Кроме того, многих сдерживали от вступления в антихру-щевскую оппозицию соображения морального плана – ведь для большинства "мятежников" Хрущёв являлся тем человеком, благодаря которому они получили, что называется, "путевку в жизнь", выбились на самые высокие должности в партийном и государственном аппарате… Но интересы страны наконец перевесили страх, нерешительность и нравственные колебания.
Кто же стал инициатором отстранения "кукурузного диктатора" от власти и возглавил революционную партию принципиально "нового типа"? Некоторые историки приписывают лидерство в этой группе главному советскому идеологу тех лет М.А. Суслову.
Суслов и в самом деле был сильным политиком, особенно в интригах. Ему поручались самые щепетильные поручения – именно он произносил на пленумах ЦК обличительные речи против очередных "антипартийных групп". Он всегда оказывался на стороне победителей и генеральной лини партии. Но в силу этих своих качеств Суслов вряд ли мог решиться на самостоятельные действия, связанные с риском падения с самой вершины власти.
Имеются и другие точки зрения на этот счет. Одна из них принадлежит А.Н. Шелепину. Свою карьеру Шелепин начинал в комсомоле, затем перескочил в кресло председателя КГБ, а вскоре возглавил Комитет партийно-государственного контроля ЦК КПСС и Совета Министров СССР, что фактически превращало его во второго человека в государстве. К мнению Шелепина присоединяется его соратник по комсомолу, впоследствии сменивший его на посту председателя КГБ Семичастный. Оба они принимали непосредственное участие в политической борьбе того времени. С одной стороны, это придает их словам, как словам очевидцев, больший вес. Но с другой стороны, как лица заинтересованные, они могли сознательно пойти на фальсификацию событий, с тем чтобы обелить себя. Поскольку и Семичастный, и Шелепин делились своими воспоминаниями уже в период крушения советской системы, им могло показаться более выгодным оградить себя от обвинений в консерватизме, недемократизме, сталинизме и прочих, с точки зрения перестроечных и ельцинских времен, "преступлений". В частности, Шелепин даже пытался заверить, что искренне сожалеет о случившемся (хотя, если он в действительности о чем-то и сожалел, то вовсе не о том, как поступили с Хрущёвым, а о том, что на освободившееся место усадили не его, а Брежнева, но об этом – позже).
Что же по интересующему нас вопросу пишут бывшие комсомольцы? Они, с той или иной степенью убежденности, утверждают, будто бы главную роль в проведении акции по "зачистке" Хрущёва сыграл Л.И. Брежнев, а также Н.В. Подгорный, оба – креатуры Хрущёва еще со времени его работы на Украине. Эту версию некритически поддержали некоторые историки, в частности Аксютин. По его мнению, подготовка изменений кремлевского политического ландшафта началась вскоре после пленума ЦК КПСС 18–21 июня 1963 года, когда Хрущёв освободил от обязанностей второго секретаря – слегшего по его вине с инсультом Ф.Р. Козлова, а исполнение его обязанностей поручил Брежневу (с переходом на работу в секретариат вскоре потерявшего пост председателя Президиума Верховного Совета СССР) и бывшему лидеру украинских коммунистов Подгорному. По замыслу Хрущёва, оба его ставленника должны были соперничать и фискалить друг за другом. Тем самым он рассчитывал предотвратить появление у себя за спиной сильного, самостоятельного политика.