Диоген зашел к богатому человеку на пир; ему налили там большой кубок вина. Диоген взял его и вылил на пол. И хозяин, и гости напустились на Диогена, зачем он даром погубил столько дорогого вина. Диоген отвечал им на это. – "Если бы я его выпил, оно так же погибло бы, да еще и меня бы попортило. А теперь оно погибло, не причинив мне вреда".
У греков было в обычае награждать того, кто вышел победителем на скачках или в кулачном бою, – лавровым венком. Раз в собрании народа Диоген надел на себя такой венок. Это было нарушением Закона и обычая, и многие стали ругать его за то, что он преступает закон.
– Почему же другим вы надеваете венки, а мне не хотите позволить носить его? – спросил их Диоген.
– Потому что ты не победитель, – отвечали ему.
– Разве вы не знаете, что я тоже победитель, – сказал Диоген. – Вы награждаете победителей на скачках и в кулачном бою, но ведь там борются из-за корысти и честолюбия. Я же без этих низких целей победил гораздо сильнейших врагов во имя правды. Я в самом себе победил рабство и завоевал свободу; я одолел гнев и позор; пересилил болезни, жадность и страх, наконец, я победил самое опасное и неприступное животное, лукавое и гордое, я победил "наслаждение".
Много сохранилось таких рассказов и метких слов Диогена. Здесь приведены только некоторые из них.
Как Диоген защитил невинного
Лежал раз Диоген под деревом, скрываясь от зноя, и размышлял о жизни. И видит, идет к нем человек. Сначала досадно стало Диогену. "Помешает он моему любезному занятию", подумал так про себя – и устыдился. – А какое я право имею, – сказал он себе, – досадовать, что ко мне гость идет? Разве гость может знать, что мне сейчас не хочется говорить с ним? Ах ты, Диоген, Диоген, сын Ицессия, много еще тебе, дураку, учиться надобно!"
Он часто так останавливал себя, когда ему в голову приходила какая-нибудь скверная мысль.
А человек, между тем, подошел ближе, здоровается. Это был Клиний, богач н кутила. Доставалось таким людям от учителя. Знал он, скольких слез стоило их веселье.
– Как поживаешь, Диоген? – спросил Клиний.
– Ничего, живу понемножку, – отвечал Диоген.
– Я хочу е тобой посидеть.
– Садись, коли другого дела нет.
– Да вот же и нет другого. Ах, нет, забыл, есть дельце: надо бы в город на площадь идти.
– Зачем?
– Да там сегодня одного человека, ни в чем не повинного, засудит хотят. А жена его вчера ко мне приходила, защиты просила. Я того человека хорошо знаю.
– Так что ж ты думаешь?
– Да так, не охота. Вчера пообещал, а сегодня раздумал.
– Как раздумал? Как не охота! Ведь человек-то погибнет.
– Ах, Диоген! знаешь, я вчера был на пиру у приятеля, ну, выпил лишнего, теперь с похмелья голова как чужая, мысли путаются, никуда я не годен. Да, вчера она меня разжалобила, так умильно просила. С ребятишками двумя приходила. Пожалей, говорит, их-то, ведь по миру пойдем, как отца засудят. И ребятишки захныкали к матери прижались, – даже меня слеза прошибла. И баба такая пригожая. Ну, слаб человек, я ей того, намекнул, что от тебя, мол, сударыня, зависит. Так нет, озлилась. – Прощай, говорит, не поминай лихом. А нам, говорит, видно, судьба такая, помереть придется.
– Что ты, Клиний, опомнись! – вскричал Диоген. – Неужели в такое время, когда пред тобой мать с малыми детьми плакала, ты об этаком деле подумал?!
– Ну, ну, ты все меня учить хочешь, а мне теперь совсем не до этого. Пойду, погуляю, тут у меня приятель живописец: такую мне картину пишет, что просто загляденье! Не хочешь ли, Диоген, и ты посмотреть? Пойдем со мной!
– Нет, брат, спасибо, ты у меня все нутро повернул, теперь у меня из головы не выйдет эта семья. Подумай, Клиний, легко ли?
Богач ушел, а Диоген остался сам не свой; ребятишки плачущие, за отца просящие, так и стоят перед глазами, покоя не дают.
"Эх, бедняга, – думает он, – не пойти ли мне попытаться защитить его? Хотелось бы пособить, да на одном хотении далеко не уедешь. Я не начальник судьям, знакомства не вожу с ними, на меня и не посмотрят… Нет, все-таки пойду, попытаюсь!"
И пошел Диоген в город. Приходит на площадь, суд еще не начинался. Увидал он одного из судей, подошел к нему и попросил рассказать, в чем состоит дело.
– Да, жаль человека, – сказал судья: – ни за что пропадает. И вина-то вся выеденного яйца не стоит.
– Что же он сделал?
– Да были у него деньги казённые на храненье сданы. Человек он твердый, честный, зря не швырял ими. Ну, забрала одного человека на него зависть: захотелось ему погубить его. Пришел к нему с Фальшивой запиской от управы; в записке говорилось, что требуются деньги по казенной надобности. Тот по простоте и отдай, а деньги-то в трубу улетели. Тут другие приятели выискались, давай казну поверять – не хватает, – ну и засадили его, сегодня покончат.
Еще жальче стало Диогену несчастного.
"Что моей силы хватит, буду отстаивать, – сказал он себе. – Иной раз, как начну говорить, у меня хорошо выходить".
Начался суд. Привели заключённого. Он стоит, робеет, слова выговорить не может; чует, что не ради правды собрался суд, что помешал честный человек разбойникам. Не уйти воробью от стаи коршунов.
Обсудили дело судьи и, для порядка, вызвали защитника.
– Кто скажет слово в его оправдание?
Тогда выступил Диоген и обратился к судьям.
– Господа судьи, – начал он, есть ли в вас совесть? Ведь вас хотят заставить загубить человека, ни в чем не повинного. Посмотрите, вот жена его, молодая хозяйка, стоит, а ребятишки за платье её держатся, взгляните-ка, ведь на них люду нет!
И затих говор на площади, и опустили головы судьи. А Диоген продолжал, и рассказал все, что знал он доброго об этом человеке, просил, умолял судей смиловаться, показать справедливость свою. Не словами он донял их – чистым сердцем своим, любовью, которая чувствовалась в его словах. Растопил он этой любовью железные сердца их и победил противников.
Стали совещаться судьи, и оказалось большинство на стороне несчастного. Старший судья объявил, что подсудимый оправдан.
Бросились жена и дети к нему, обнимаются. Народ загалдел, зашумел, а Диоген, сделавши свое дело, вышел из толпы да потихоньку выбрался из города и пошел домой.
Легко и радостно было у него на душе. В тот вечер он был счастлив так, как никогда не бывал.
Диоген и Вакхид
Раз Диоген пошел в рощу, стоявшую на морском берегу. Идет Диоген по этой роще и видит: сидит на дороге человек, бедно одетый, и принимается ужинать.
Развернул человек котомочку, вытащил хлебца сухого да корешков каких-то и принялся жевать.
"Что за чудо?" – думает Диоген, всмотрелся пристальнее и вспомнил, что видел и знавал этого человека еще в Афинах.
Знал Диоген, что было у этого человека богатство несметное, и жил он с безумною роскошью. Не помнил, как его звали и поздоровался:
– Здравствуй, Вакхид. Ты куда это?
– Я, я, Диоген! Вот хорошо, что мы встретились. Ведь я иду к тебе из Афин, хочу поступить в твою школу.
– Да у меня нет школы.
– Ну, что ж, я буду твоим первым учеником.
– Да чему тебе учиться от меня? Когда я уезжал из Афин, ты был так доволен и счастлив.
– Ах, Диоген, это время миновалось; видишь, я нищий прошу тебя, научи меня, как мне теперь стать счастливым?!
– Куда же девалось твое богатство? С тобою случилось какое-нибудь несчастье?
– Нет, несчастья со мной никакого не было, в 10 лет я прожил все, что получил в наследство. Зато как я жил! Ты помнишь, Диоген, ведь я был первым богачам в Афинах, у меня были дома, поместья, Фабрики, заводы, свои корабли, а в доме, где я жил, какие у меня были статуи, картины, сколько золота и драгоценных камней. Рабы и рабыни исполняли всякую мою мечту! Сколько людей мне завидовало! Я наслаждался всем этим, сколько мог, и потратил все мое богатство на великолепие, пышность, на праздники и пиры. За то теперь отчаяние берет, когда подумаю, что со мною будет!
– Ну, а когда ты так швырял деньгами во все стороны, ты, верно, много нажил себе друзей?
– Друзей? Да, у меня было много друзей тогда, когда я пировал с ними, а теперь все от меня отступились. Помоги мне хоть ты, Диоген; научи, что мне делать?
– Что ж мне с тобой делать, Вакхид? А хотел бы ты, чтоб тебе опять вернулось твое богатство?
– Еще бы, конечно! Только разве это возможно?
– Можно-то можно, только если так, то жалею тебя: трудно тебе стать счастливым.
– Да кто же мне возвратит мое богатство?
– Трудом, прилежанием, умеренностью можно все добыть. Золото в земле лежит. Копай и найдешь.
– Так-то, так, Диоген, да беда в том, что копать я не люблю. А если б и захотел, не умею. Всякой работе надобно научиться, а я ничему ее учился.
– Ну, так поступи куда-нибудь на службу, тебя возьмут, – ведь ты знатного рода.
– Куда же я поступлю? Хорошего, высокого места мне не дадут, ведь и для этого надо что-нибудь знать, а маленького я и сам не возьму. Вот еще – чтоб я стал на посылках бегать у какого-нибудь жирного барина! Нет, лучше в каторгу пойду, а туда не согласен!
– Ну, не много же тебе осталось честных путей добывать себе хлеб насущный!
– Все это я знаю, Диоген, и не о том прошу тебя; научи, как в этом моем положении стать счастливым, как в нужде счастливо жить, как быть таким бедным и вместе с тем таким счастливым, как ты, Диоген.