Бродбент. Но он разговаривал, он вел себя совсем как ирландец!
Дойл. Как ирландец! Да неужели вы не знаете, что все эти добра с утра и силы да мочи - это такая же английская продукция, как и концерты ирландской музыки в Альбертхолле? В Ирландии ни один ирландец так не говорит - никогда не говорил и не будет говорить. Но когда какой-нибудь совершенно никчемный ирландец приезжает в Англию и видит, что тут полным-полно наивных дурачков вроде вас, которые позволяют ему лодырничать, и пьянствовать, и хвастать, и попрошайничать, лишь бы он льстил их чувству морального превосходства, корча из себя шута и унижая себя и свою родину, - тогда он очень быстро выучивает все эти штучки, на которые вы так попадаетесь. Он подхватывает их в театре или мюзик-холле. А кое-чему Хаффиган научился от своего отца, - старик был родом из наших мест. Я знал обоих его дядей - Матта и Энди Хаффиганов из Роскулена.
Бродбент (все еще недоверчиво). Но его говор!
Дойл. Говор! Много вы понимаете в ирландском говоре! Вы и дублинский акцент - такой, что в нос бьет, - считаете ирландским говором. Господи! Да вы уроженца Коннемары от уроженца Ратмайнза не отличите. (С внезапным раздражением,) Ах, к черту этого Хаффигана. Довольно. Не стоит он, чтобы мы из-за него ссорились.
Бродбент. Что с вами сегодня, Ларри? Отчего вы так раздражены?
Дойл смотрит на него в смущении, медленно подходит к письменному столу и, раньше чем ответить, усаживается с той стороны, которая ближе к камину.
Дойл. Ваше письмо меня расстроило, вот в чем дело.
Бродбент. Почему?
Дойл. Признаться, меня огорчило ваше решение подать ко взысканию роскуленскую закладную и выгнать старика Ника Лестренджа из его дома. Я любил старого негодяя, еще когда был мальчишкой и он позволял мне играть и бегать у него в парке. Я вырос в его поместье.
Бродбент. Но ведь он не платил процентов. Я должен был подать ко взысканию в интересах синдиката. И вот теперь еду в Ирландию, хочу сам заняться этим поместьем. (Садится к письменному столу против Ларри и прибавляет развязно, но бросив неуверенный взгляд на своего компаньона.) Вы, конечно, едете со мной?
Дойл (нервно подымаясь и возобновляя беспокойную ходьбу по комнате). Вот именно. Вот этого я и боялся. Вот это меня и расстроило.
Бродбент. Но разве вам не хочется побывать на родине после восемнадцатилетнего отсутствия? Повидать родных? Посетить дом, где вы родились?..
Дойл (нетерпеливо перебивает его). Да, да, да! Я все это и сам знаю не хуже вас.
Бродбент. О, если так… (Пожимает плечами.) Тогда простите.
Дойл. Не обижайтесь на мою резкость - она не к вам относится, пора бы уже вам это знать. (Снова садится, немного пристыженный; несколько секунд сидит в горькой задумчивости, потом вдруг страстно.) Я не хочу ехать в Ирландию. У меня отвращение к этой поездке. Я бы куда угодно с вами поехал, хоть на Южный полюс, только не в Роскулен.
Бродбент. Как! Вы принадлежите к народу, который славится своим горячим патриотизмом, которому присуще такое неискоренимое чувство родины, и вы говорите, что поедете куда угодно, только не в Ирландию! Не воображайте, что я вам поверю. В глубине сердца…
Дойл. Оставьте мое сердце в покое; сердце ирландца - это его воображение - и только. Из тех миллионов, что покинули Ирландию, многие ли вернулись назад или хотя бы стремились вернуться? Но что толку с вами говорить! Для вас три строчки слащавого стишка об ирландском эмигранте, как он "сидит, тоскуя, у плетня, о Мэри, Мэри", или три часа ирландского патриотизма в Бермондсейе убедительней, чем все факты, которые лезут вам в глаза. Да посмотрите вы на меня! Вы знаете, как я всегда брюзжу, и придираюсь, и все браню, и всех критикую, и никогда ничем не доволен, и испытываю терпенье моих лучших друзей.
Бродбент. Ну что вы, Ларри, не будьте к себе несправедливы. Вы умеете быть очень милым и любезным с чужими.
Дойл. Да, с чужими. Будь я немного пожестче с чужими и поласковей со своими, как это делают англичане, я, пожалуй, был бы для вас более приятным компаньоном.
Бродбент. Мы и так неплохо ладим. Конечно, вам свойственна меланхоличность кельтской расы…
Дойл (вскакивая с места). О ч-черт!!!
Бродбент (лукаво)…а также привычка употреблять сильные выражения, когда для этого нет никакой причины.
Дойл. Никакой причины! Когда люди начинают говорить о кельтской расе, я готов весь Лондон сжечь дотла. Эта бессмыслица причинила нам больше вреда, чем десять биллей об отмене конституционных гарантий. Вы думаете, необходимо быть кельтом, чтобы испытывать меланхолию в Роскулене? Бросьте! Основное население в Ирландии было то же самое, что и в Англии, и смешивалось оно с теми же самыми завоевателями.
Бродбент. Отчасти вы правы. Все способные люди в Ирландии - англичане по происхождению. Меня часто поражал тот замечательный факт, что единственная партия в парламенте, которая обнаруживает старинный, истинно английский дух и характер, - это ирландская партия. Ее независимость, ее непоколебимость, ее протест против дурных правительств, ее сочувствие угнетенным народам всего мира! Как это по-английски!
Дойл. Не говоря уже о торжественности, с которой они декламируют всякую старомодную чепуху, сами прекрасно понимая, что она отстала на целое столетие. Это вот по-английски, если хотите.
Бродбент. Нет, Ларри, нет. Вы говорите о современных гибридах, которые сейчас монополизировали Англию. Лицемеры, очковтиратели, немцы, евреи, янки, иностранцы, хозяева особняков на Парк-лейн, космополитическая накипь. Не зовите их англичанами. Их породил не наш добрый старый остров, а эта проклятая новая империя, и - честное слово! - они ее достойны; пусть в ней и живут. На здоровье!
Дойл (на которого эта тирада не произвела никакого впечатления). Ну? Теперь вам легче стало?
Бродбент (вызывающе). Да, легче. Гораздо легче.
Дойл. Милый мой Том, поживете немного в ирландском климате, и вы станете таким же дураком, как и я. Если всю мою ирландскую кровь перелить в ваши жилы, это ни на йоту не изменит ни вашего телосложения, ни вашего характера. Но женитесь вы хоть на самой англичанистой англичанке, а потом вырастите вашего сына в Роскулене, и характер вашего сына будет так похож на мой и так не похож на ваш, что все заподозрят меня в том, что я его отец. (С внезапной тоской.) Роскулен! О господи боже мой, Роскулен! Тупоумие! Безнадежность! Невежество! Ханжество!
Бродбент (трезво). В деревне везде так, Ларри. И у нас то же самое.