Если холод ничего не значит, то отчего тогда умерли те девушки, которых маньяк привязал в лесу?
- От страха. Если человек покоряется холоду, то он умирает от переохлаждения. Мороз съедает его силы, а на закуску и его самого. Но если человек борется с холодом, то он продолжает жить. Тело может выдержать долго пока не сдастся разум. Иди сюда.
- Я не сумасшедшая.
- Зато ты уже который день пытаешься меня соблазнить. И у тебя появился шанс. По крайней мере, один горячий поцелуй я тебе обещаю. Здесь, на балконе.
- А если нет?
- Тогда я приду к мысли, что ты не можешь быть женщиной тен-тая. Знаю, это тебя огорчит. Но поделать ничего не могу.
Лена усилием воли заставила себя оторваться от батареи и войти в струю холодного воздуха, текущую из открытой балконной двери. Чтобы перешагнуть через порог, потребовалось еще большее усилие, но Лена все же сделала это и, взвизгнув, вступила босыми ногами в снег.
Костя соскочил с перил, и Лена стремительно прильнула к нему. Он источал не меньше тепла, чем батарея.
Когда их губы в очередной раз разъединились, Костя сказал:
- Ты на балконе уже пятнадцать минут.
- Мне плевать на воспаление легких,- голосом, полным восторга, ответила Лена.
Еще через некоторое время она совсем скинула давно уже расстегнутый халат, чтобы отдаться Косте прямо тут, на балконе, на одеяле из снега, устилающего заледенелый бетон. Но когда это намерение проявилось достаточно явно. Костя произнес любимую фразу своего учителя тентай-де:
- Ты хочешь получить слишком много, приложив к этому слишком мало усилий.
- Я ведь могу и обидеться,- сказала по этому поводу Лена, поднимая со снега халат.
- Нет ничего более бессмысленного, чем обижаться на воина тентай-де.
Лена молча отошла к другому краю балкона, не спеша надела и застегнула халат, а потом задумчиво сказала:
- Странно. Мне совсем не холодно. Даже ноги ничуть не замерзли.
- Полчаса. А температура, между прочим, двадцать восемь градусов ниже нуля.
- Откуда ты знаешь, что двадцать восемь? - как Лена уже успела заметить, в этой квартире не было уличного термометра.
- Учись быть женщиной тен-тая и не удивляться таким мелочам.
19
- Номер машины, вы, конечно, не заметили?
- Это удивляет меня больше всего. Я должен был запомнить лицо этого типа и должен был запомнить номер машины.
- Но не запомнили.
- Понимаете, вообще-то у меня фотографическая память...
- А вы сколько выпили перед тем, как все это произошло?
- Умеренно. То есть я был в здравом уме и твердой памяти. Дело-то не в этом. До определенной стадии опьянения все чувства обостряются...
- И вы уверены, что не перешли эту грань?
- Уверен. У меня такое впечатление, что у этой машины вообще не было номеров. И сама она выглядела как новая. Знаете, как бывает.
- Знаем. Значит, "шестерка".
- Да. Красная "шестерка".
- Ну, хорошо. Вернемся к мужчине. Вы его не разглядели, но, может быть, хоть что-то запомнили?
- Я не то что не разглядел, я просто не смотрел на него. Не обращал внимания. Я смотрел только на нее. Когда у меня идея и мне требуется натура, я не обращаю внимания больше ни на что. Так что про рост, вес и телосложение ничего не могу сказать.
- А был ли он в таком случае вообще?
- Знаете, если вам неинтересно, то я сейчас уйду и не буду занимать ваше драгоценное время.
- Прошу прощения. Мне интересно. Продолжайте, пожалуйста.
- Когда он чуть не задавил Марину, я отчетливо увидел его лицо через ветровое стекло. Но никак не могу его вспомнить. И это меня угнетает...
Когда за художником Арцеуловым, добровольно пришедшим в милицию с важным сообщением, закрылась дверь, следователь прокуратуры Туманов откинулся на спинку стула и констатировал:
- Вяло текущая белая горячка. Или глюки старого наркомана.
- Он моложе тебя,- заметил Ростовцев задумчиво.
- Какая разница? Это все равно бред.