Теперь же ему предоставлялась возможность вновь вернуться на сцену, и он начал вспоминать, каким захватывающим и увлекательным было это занятие: секретность, азарт переговоров, столкновения характеров, осторожное применение методов убеждения и угроз, вплоть до угрозы войны. Как ему помнилось, с русскими нелегко было иметь дело - они частенько бывали капризны, упрямы и заносчивы. Но с Алексом можно будет справиться. Когда Уолден женился на Лидии, Алекс присутствовал на бракосочетании, такой десятилетний мальчуган в матросском костюмчике, а позднее он провел пару лет в университете в Оксфорде и на каникулы приезжал в имение Уолденов. Отец мальчика умер, и Уолден уделял ему гораздо больше времени, чем обычно уделял бы подростку, но зато был вознагражден дружбой с юным пытливым умом.
Все это являлось превосходной основой для ведения переговоров. Может быть, мне действительно удастся добиться успеха, подумал Уолден. Вот это будет триумф!
- Должен ли я сделать вывод, что вы согласны? - спросил Черчилль.
- Конечно, - ответил Уолден.
Лидия поднялась.
- Нет, не вставайте, - сказала она, когда мужчины поднялись вместе с ней. - Я вас покину, вы сможете спокойно поговорить о политике. Вы останетесь на обед, мистер Черчилль?
- К сожалению, у меня деловая встреча в Лондоне.
- Тогда я с вами прощаюсь. - Она пожала ему руку.
* * *
Она вышла из восьмиугольного зала-гостиной, где они обычно пили чай, прошла через большой зал в маленький, а оттуда в цветник. В это же самое время один из младших садовников, имени которого Лидия не знала, вошел туда из сада с охапкой розовых и желтых тюльпанов, предназначенных для украшения обеденного стола. Одной из вещей, что нравились Лидии в английской жизни и в поместье Уолденов особенно, было обилие цветов, она всегда распоряжалась, чтобы их срезали свежими каждое утро и вечер, даже зимой, когда их приходилось выращивать в оранжереях.
Садовник дотронулся до своей фуражки - снимать ее он не был обязан, если только к нему не обращались, ведь комната-цветник формально считалась частью сада, - положил цветы на мраморный столик и вышел. Лидия села, вдыхая прохладный, напоенный ароматами, воздух. Это было подходящее место, чтобы прийти в себя, а разговор о Санкт-Петербурге выбил ее из колеи. Она вспомнила Алексея Андреевича совсем маленьким, хорошеньким мальчиком на своей свадьбе, и вспомнила, что этот день был самым несчастным днем ее жизни.
С ее стороны это какая-то извращенность превращать комнату-цветник в свое убежище, подумала она. В этом доме имелись комнаты для любых целей: разные комнаты для завтрака, обеда, чая и ужина; комната для игры в бильярд и для хранения оружия; специальные комнаты для стирки, глажения, приготовления джема, чистки серебра, взвешивания дичи, хранения вин, приведения в порядок костюмов... Ее часть дома состояла из спальни, туалетной комнаты и гостиной. И тем не менее, когда ей хотелось посидеть в тиши, она приходила сюда, усаживалась на жесткий стул и смотрела на раковину из необработанного камня и чугунные ножки мраморного столика. Она заметила, что у ее мужа тоже было неофициальное убежище: когда Стивена что-то беспокоило, он отправлялся в комнату, где хранилось оружие, и читал там книгу об охоте.
Итак, Алекс будет гостить у них весь лондонский сезон. Они станут разговаривать о доме, о снеге, о балете и о бомбах, и присутствие Алекса напомнит ей о другом молодом русском, за которого она не вышла замуж.
Она не видела того человека уже девятнадцать лет, но даже простое упоминание о Санкт-Петербурге сразу же вызывало в памяти его образ и по ее коже под муаровым шелковым платьем для чая пробегали мурашки. Ему тогда было девятнадцать, столько же, сколько и ей, тому голодному студенту с длинными черными волосами, лицом волка и глазами спаниеля. Он был худ, как жердь.