- Как вы считаете, откуда пошло "стариковство"?
- Неуставные отношения… - встревоженно повторил Косулич. - Вас это интересует в связи с конкретной ситуацией или теоретически?
- Чисто научный интерес! - успокоил я насторожившегося взводного.
- Вы знаете, - посерьезнел он и поправил очочки, - я тоже часто об этом думаю. Говорят, все началось после сокращения сроков службы в шестьдесят седьмом году. Давайте смоделируем: вы служите три года, а новые призывы - только два!
- Жуть! - возмутился я.
- Не надо драматизировать! - возразил лейтенант.
- Конечно, не будем! - согласился я, потому что офицер, изначально заряженный на двадцать пять лет, никогда не поймет, что значит для солдата прослужить лишний год!
- Но обстоятельства сложились так, - продолжал взводный, - что "трехлетки" стали срывать зло на "двухлетках"… А дальше нечто вроде цепной реакции…
- Я свое огреб, а теперь ты получи! - подсказал я.
- Примерно… - согласился лейтенант. - Но я думаю, что тут дело посложней. Начнем с того, что разделение на возрастные касты было во все времена характерно для замкнутых коллективов, каковыми являются не только армейские подразделения. Так, в пажеском корпусе перед революцией бытовала жестокая шутка: старший воспитанник подходил к младшему и спрашивал: "Каково расстояние от меня до тебя?" - "Аршин…" - отвечал молодой. "А каково расстояние от тебя до меня?" - снова спрашивал экзаменатор. "Оно настолько велико, что не поддается измерению!" - должен был ответить тот, в противном случае его ждало жестокое наказание…
- Надо запомнить!
- Я рад, Купряшин, что вас тоже волнует эта проблема! - Лейтенант прямо-таки расцвел. - Знаете что, давайте-ка проведем грамотно подготовленное собрание с повесткой "Армейский комсомол - воспитатель молодого пополнения". Попросим замполита выступить, корреспондента из "дивизионки" позовем… Договорились? И вы выступите как член бюро батареи. Значит, я в план включаю? - И Косулич полез в стол за красиво оформленной папкой…
Собрание мы, разумеется, провели, а в "Отваге" о нем поместили заметочку под названием "Мужской разговор". Дело было так: мы с песней подошли к казарме, по команде старшины Высовеня забежали в ленкомнату и расселись. Избрали в президиум Осокина, Уварова, Косулича и поручили вести собрание недавно пришедшему из учебки младшему сержанту Хитруку, который и на полигоне-то ни разу не был, а постоянно курсировал между штабом и клубом. Зато ночевать он приходил в батарею, поэтому отлично понимал, что значит его сомнительное сержантское звание в сравнении с высоким титулом "старика". Хитрук что-то замямлил, опасливо поглядывая в сторону ветеранов батареи, устроившихся на "Камчатке", но они с нарочитым одобрением захлопали, и младший сержант с облегчением передал слово майору Осокину.
Замполит хорошо говорил об отдельных фактах неуважительного отношения к молодежи, о совсем уж единичных случаях издевательства над призывниками. Он подчеркнул, что эти негативные явления, в принципе не свойственные нашей армии, серьезно сказываются на боевой и политической подготовке личного состава, подрывают атмосферу товарищества в подразделениях - поэтому с ними нужно бороться всем жаром комсомольских сердец, активно прибегая как к критике, так и к самокритике…
Лейтенант Косулич ловил каждое слово замполита и даже что-то записывал в блокнот, а комбат равнодушно пересчитывал награды на мундирах наших отцов-маршалов, чьи портреты теснились на стене. Неожиданно слово попросил Валера Чернецкий, встал, раскланялся, точно конферансье, и начал:
- Товарищ майор, если не ошибаюсь, везде у нас пишут о наставничестве. Так?
- Так.
- Должен опытный воин наставлять призывников?
- Должен.
- А опыт закрепляется как? На практике. Значит, чем больше "салабон"… простите… чем больше молодой воин сделает, тем быстрее освоится, переймет опыт. Правильно?
- Н-ну, правильно… - насторожился Осокин.
- Ну а раз правильно, то это никакие не издевательства, а обыкновенное наставничество. И лучших "стариков"-наставников нужно даже поощрять! Я вот, например, еще ни разу в отпуску не был. Правильно?
В ленкомнате раздалось одобрительное хихиканье. Косулич сокрушенно покачал головой, младший сержант Хитрук помертвел, а комбат Уваров нехотя улыбнулся.
- Нет, неправильно! - дернув головой, сердито ответил замполит. - Во-первых, ты забыл, как год назад жаловался, что у тебя старослужащие деньги отбирают. Было? Молчишь. Ну-ну… А во-вторых, в Вооруженные силы вас, товарищ рядовой, призвали не педагогические таланты выказывать, а Родину защищать! Без армии нет Родины, а без дисциплины нет армии! И ничто так не разъедает дисциплину, как неуставные отношения!
- Товарищ майор, это же просто красивая традиция! - начал оправдываться Валера. - Так время быстрей идет, веселее…
- Нет, Чернецкий, это не забавная традиция, не веселая игра… Это ржавчина, разъедающая армию изнутри! Ведь, не дай бог, что-то случится - в бой вы пойдете все: и молодые, и "старики" сопливые… На войне, знаете, наставник тот, кто уцелел. Кстати, там "стариками" и называются те, что выжили. Ясно?
- Ясно! - отозвался Чернецкий, всем видом демонстрируя свое уважение к афганскому опыту майора.
- И вот еще: если что-нибудь узнаю про ваши "дембельские" художества, виновный в лучшем случае за ворота части выйдет 31 декабря, ровно в 23.59. Это я вам говорю как наставник.
Кстати, угроза майора была вполне реальна. Общеизвестный рядовой Мазаев долго бродил в своей пушистой шинели по городку и пропал в самом деле лишь под Новый год.
Выступая в заключение, младший сержант Хитрук пел о том, что после такого собрания по-старому жить невозможно, что, обновляясь со всем народом, мы каленым железом выжжем скверну неуставных отношений из наших сплоченных рядов, что в эпоху тотальной борьбы за мир особо важны бдительность и боевая готовность… При этом он с извинением поглядывал на "Камчатку", где сидели "старики".
Сначала я тоже хотел выступить на собрании, даже несколько дней обдумывал и мысленно произносил свою речь, суть которой, как я теперь понял, сводилась в основном к призыву кота Леопольда: "Ребята, давайте жить дружно!" В общем, детский лепет на лужайке. Но когда лейтенант Косулич показал глазами - мол, сейчас твоя очередь, я так замотал головой, что чуть не свернул себе шею.
6
…Выбегая на улицу, я слышу, как комбат Уваров глухо обращается к замполиту:
- Товарищ майор, разрешите…
- Не разрешаю! - обрывает Осокин.
Дрожа от возбуждения, я мчусь в сторону автопарка и вскоре нагоняю Зуба. Он курит на ходу, и ночной ветер выбивает искры из его сигареты. Заметив меня, Зуб хочет заговорить, даже поворачивается в мою сторону, но тут, конечно, вспоминает приговор ночного суда. Не положено: я ведь теперь снова "салага"! Но блюстителю суровых "стариковских" законов страшно наедине с мыслями об исчезнувшем Елине, и он прибавляет шагу ровно настолько, чтоб не отстать от меня и одновременно не идти рядом с презренным парией, между прочим поощренным недавно благодарственным письмом на родину.
- Эй, подождите! - Из чердачного окна выныривает чья-то голова, раздается грохот на лестнице, и перед нами возникает Цыпленок. Он тут же сообщает, что почти все чердаки и подвалы проверены и что в городке ловить больше нечего, а искать нужно в автопарке, где недавно под самоходкой спрятался и уснул парень из батареи управления, обидевшийся на своего старшину.
Может быть, Елин выплакался и тоже дрыхнет где-нибудь под ракитовым кустом, не зная, какая каша заварилась из-за него. С молодыми такое бывает.
По пути задыхающимся голосом осведомленный папа Цыпа рассказывает нам, что, собственно, произошло. Оказывается, лейтенант Косулич, выполнявший вчера обязанности вождя и учителя кухонного наряда, заметил, что рядовой Елин не работает, но сидит в углу, уткнувшись лицом в колени. На вопрос: "Кто обидел?" - Серафим ответил: "Никто". - "Заболел, что ли?" - встревожился добросердечный взводный. "Да, живот схватывает…" И тогда Косулич отправил Елина в санчасть, гуманно рассудив: если заболел - вылечат, а если притворяется, то начальник медслужбы капитан Тонаев быстро мозги вправит…
Цыпленок раздувает ноздри, изображая свирепого начмеда, и возобновляет рассказ: Елин предупредил ребят, что только примет лекарство и сразу вернется. В ответ ему горячо порекомендовали в качестве надежного лечебного средства двухведерную клизму с патефонными иголками. Елин печально улыбнулся, ушел, и больше его не видели.