Дмитрий Щедровицкий - Стихотворения и поэмы стр 4.

Из книги "Кленовый клан"
1974–1976

"Сокрытой гранью глаза зрел я гурий…"

Сокрытой гранью глаза зрел я гурий.
Тот сад – вне мира, ибо в скорлупе
Любая часть захвачена орехом.
И жаркие слова, подобно рекам,
Стекались к ним, когда отшельник пел.
Их слушали, безмолвно брови хмуря.

1974

"И если встречаешься с деревом сонным…"

И если встречаешься с деревом сонным,
Желая к заре пробужденья ему, –
Оно, не ответив, как воинством конным,
Умчится листвой в безвозмездную тьму.

И часто, событьем скользя плоскодонным
По водам забывчивым скраденных стран,
Сухой донесётся до берега гомон –
Покровом дороге и в пищу кострам.

Его собираем на память, но кто нам
Легчайших частиц распахнёт естество?
А он, истолчённый, рассыплется звоном
И стоном – и больше в нём нет ничего…

1974

Мотылёк

О, не летавший вовсе не жил,
И ждёт бурлящая смола
Иль холод ждёт его. Но где же
Душа осуждена была
Летающая? Даже реже,
Чем в глаз вонзается игла,
Случится то, что с Силой Зла
Произошло.

Недвижны межи
Меж тварью, что во тьме ползла, –
И той, что дни считала те же,
Раскинутые веси нежа
Под перекладиной крыла:
Такая, лишь смежила вежды –
Из тьмы в нетленье перешла.

Простором медленного взлёта
И ты, погибший, одарён:
Тебя носил счастливый сон
Из края в край, в ночах без счёта,
И обо всём земном заботы
Ты оставлял внизу, лишён
Телесной тягостной дремоты.

Но был убит однажды кто-то
Тобой, и жил на свете он
Лишь день. Ты вышел на охоту,
Бежал и медлил, ослеплён
Той полнотой ожившей ноты,
Тем бытиём двойного счёта,
Каким убийца наделён…

Бессрочно, как подруга Лота,
К вине солёной пригвождён, –
Как склеп под слоем позолоты,
Ты канешь в тёмный Аваддон!..

1974

"С ног сбивает, грозою разогнанный…"

С ног сбивает, грозою разогнанный,
Лучших снов услаждающий гул.
Даже вылететь шумными окнами,
Даже с тучей влететь – не могу.

Но какие фигуры выделывал
Сумасбродно танцующий гром…
Скрой меня, непостижное дерево,
Под обманным зелёным крылом!

1974

"Во мгле заграждали чешуйчатой грудью…"

Во мгле заграждали чешуйчатой грудью,
Встречались зимою – и было теплей,
Мостами легли, берегли перепутья,
Ловили с обрыва, скрывали в дупле.

И слух, оглушённый первичной виною,
Очистился жертвой раскинутых рук
Великих деревьев, увиденных мною
В садах городских, и во сне, и в жару.

Приближу к губам умолкающим палец –
И слышу, как бодрствует в мире ветла,
В молчанье зеркальной горой рассыпаясь
И Бога святя в сердцевине ствола.

1974

"Незримых, перелётных, многоногих…"

Незримых, перелётных, многоногих,
И кротких, и тоскующих по мне,
Намеченных в бесчисленных прологах
К незавершённой веренице дней –

Существ, сонаблюдающих со мною,
Душе моей соседство всё слышней,
В нас сад – единой мыслию сквозною –
Как предреченье листьев в глубине

Его ствола, в таящей сердцевине. –
Да не погибнет по моей вине
Никто из тех, чьим зреньем сад раздвинут
И чьи зрачки – дворцы его теней.

1974

Стихи

– Зачем бегут в чужие страны
Из тёплой памяти жилой?
– В её ворота гроздью пьяной
Природа смотрит тяжело –

И шепчет: "Я тебя разрушу,
Но сохраню твои слова". –
И им не терпится наружу,
Туда, где речь всегда жива.

1974

Детское

– Полосатый, застывший в полёте,
Золотой и усатый страж,
Разрешите спросить: что несёте?
Где медовый владыка ваш?
Что за нитки в накидке бальной
У одной из жужжащих дам?

– Это тайна. А вы, случайно,
Не из вражеских ульев к нам?

1974

Тополь

…Ты пас, ходя в хитоне выцветшем,
Туман, и облако, и дым.
Когда же флаг восстанья вывешен
Над горизонтом крепостным,

И над ступающими ливнями
Сад, вовлечённый в торжество, –
Не хижина, но залы длинные
Колонн, лепнины дождевой, –

Уж ты изгнанником не кажешься:
Тебя на трон вернул мятеж,
И ты царишь в зелёной тяжести
Своих наследственных одежд.

1974

"…Когда судьбу его листали…"

…Когда судьбу его листали –
Как лист, он в осень был внесён.
Его одели в горностаи,
И в багряницу, и в виссон.

Там выступать ему велели
Надменным шагом короля,
Там успокаивали ели,
Ветвями плавно шевеля.

Там жёлтой завистью болели
Среди пылающей хвалы,
Там титульные листья тлели
И родословные стволы.

Но цел ещё средь кружев рваных
Закатной гордости рубин.
И он здесь – первый среди равных
И зритель гибельных глубин.

1974

"Иссохшие в упряжи солнечной…"

Иссохшие в упряжи солнечной,
С дороги уставшие росной –
Зрачки, распряжённые полночью,
Притягивал ствол венценосный.

И, каждым натянутым волосом
Участвуя в пении чисел,
Луну поднимала над возгласом
Древесная царственность выси.

То милует ночь, то горчит она
И тянет пыльцою болотной.
Ты слышал, как иглы сосчитаны
И судьбы подогнаны плотно.

1974

"Там бегут заката нити…"

Там бегут заката нити –
Красный облачный клубок,
Там в незнанье и наитье
Чуток сон и неглубок.

Там в прихожей мирозданья
Рано память не спала –
Пережито всё заранее
И оплакано сполна.

Там про будущее шепчут,
И багульник на лугу –
Я вослед звезде сошедшей
По поляне побегу.

1974

"Без ветра я не вижу. Это он…"

Без ветра я не вижу. Это он
Несёт навстречу полдень и размеры –
Всех ароматов тайный эталон,
Рождающий в невидимое веру.

Едва к незримой скважине прильну,
Я слышу: он, подобно пьющей лани,
Подталкивает мелкую волну
Из глубины в каналы обонянья.

Фигуры возникают к сентябрю
Избытых судеб – поредевшей бронзы,
И я на них сквозь изгородь смотрю,
Особенно – когда темно и поздно.

1974

"В нотных и высоких классах птичьих…"

В нотных и высоких классах птичьих
По опавшим и плывущим дням
Удивлённых учат безразличью
Облака, к безумию клоня.

Ветер – неуёмный сборщик дани –
Обегает сеть начальных школ.
У калитки ждёт похолоданье
И уводит в прошлое пешком.

Всё, что летом вслушаться мешает
И по зренью бьёт, как футболист, –
Отлетает, как настольный шарик,
Этикетка и осенний лист.

1974

Хранитель
Из цикла

[1]

Острые иглы составили нежную хвою,
Полдни опали, и памяти мягко пройти.
В этой дороге за всё воздаётся с лихвою,
Выбери цель, а иначе недвижен твой тир.

Выбери образ, чтоб ожил и двигался долго,
Лишь не разбей скорлупу ледяную стрельбой, –
Пусть он глядит, словно волк из глубокого лога,
Пусть, словно коршун, висит высоко над тобой.

Много за лето настрижено в гнездах стрижиных
Птичьего пуха. Теперь снизойдёт на меня
Шестиконечное благословенье снежинок,
Благословение дивного Божьего дня.

1974

[2] Одиссей

Мне мысли жёг, томил мне жилы страх –
С бесформенной стихией породниться,
Но я повис над морем на руках –
И пробужденье было, как зарница.

Ты яви светлой в чашу мне долей,
А вы цветами ложе уберите:
Покуда день взошёл – я одолел
Седьмую часть блужданий в лабиринте.

1974

[3] Сон

Ещё я сам не испытал,
Лишь слышал, как другие…
Но нарастала высота,
Гремела литургия,

И дух, безбрежно воспарив,
Летя сильней и дальше,
Верша безудержный порыв, –
Насторожился вдруг, открыв
В звучанье ноту фальши,
Но поздно: сумрак – и обрыв…

1974

[4]

Напоите её мускатным вином,
Умастите её мускатом.
И сокройте её под песчаным дном,
В той реке за холмом покатым.

Слишком бурно бил сок из стволов молодых,
На коре было много знаков,
И невиданно зрели в тот год плоды,
Напоив её – и оплакав.

1974

"Полуночи сладка феерия…"

Полуночи сладка феерия,
Но в ней болотные огни:
Не покидай меня в безверии,
В топь золотую не гони,
Но клятвой зреющей свяжи меня,
И удержи, и заверни
В заветы роз нерасторжимые,
В бутонные льняные дни.

1974

"И выходит юноша из моря…"

И выходит юноша из моря –
Он едва дорогу отыскал,
И в зрачки – в чернеющие норы –
Возвратилась смертная тоска.

Утвердись на суше, всадник пеший,
Потерявший пенного коня.
Ты – морской, но я тебя утешу,
Брат мой, отлучённый от меня.