Старик
Уже светло, поет сирена
В седьмом часу утра.
Старик, похожий на Верлена,
Теперь твоя пора!В глазах лукавый или детский
Зеленый огонек;
На шею нацепил турецкий
Узорчатый платок.Он богохульствует, бормочет
Несвязные слова;
Он исповедоваться хочет -
Но согрешить сперва.Разочарованный рабочий
Иль огорченный мот -
А глаз, подбитый в недрах ночи,
Как радуга цветет.А дома – руганью крылатой,
От ярости бледна, -
Встречает пьяного Сократа
Суровая жена!
Петербургские строфы
Н. Гумилеву
Над желтизной правительственных зданий
Кружилась долго мутная метель,
И правовед опять садится в сани,
Широким жестом запахнув шинель.Зимуют пароходы. На припеке
Зажглось каюты толстое стекло.
Чудовищна – как броненосец в доке -
Россия отдыхает тяжело.А над Невой – посольства полумира,
Адмиралтейство, солнце, тишина!
И государства жесткая порфира,
Как власяница грубая, бедна.Тяжка обуза северного сноба -
Онегина старинная тоска;
На площади Сената – вал сугроба,
Дымок костра и холодок штыка.Черпали воду ялики, и чайки
Морские посещали склад пеньки,
Где, продавая сбитень или сайки,
Лишь оперные бродят мужики.Летит в туман моторов вереница;
Самолюбивый, скромный пешеход -
Чудак Евгений – бедности стыдится,
Бензин вдыхает и судьбу клянет!
* * *
От легкой жизни мы сошли с ума:
С утра вино, а вечером похмелье.
Как удержать напрасное веселье,
Румянец твой, о пьяная чума?В пожатьи рук мучительный обряд,
На улицах ночные поцелуи -
Когда речные тяжелеют струи
И фонари, как факелы, горят.Мы смерти ждем, как сказочного волка,
Но я боюсь, что раньше всех умрет
Тот, у кого тревожно-красный рот
И на глаза спадающая челка.
* * *
Дев полуночных отвага
И безумных звезд разбег,
Да привяжется бродяга,
Вымогая на ночлег.Кто, скажите, мне сознанье
Виноградом замутит,
Если явь – Петра созданье,
Медный всадник и гранит?Слышу с крепости сигналы,
Замечаю, как тепло.
Выстрел пушечный в подвалы,
Вероятно, донесло.И гораздо глубже бреда
Воспаленной головы
Звезды, трезвая беседа,
Ветер западный с Невы.
Бах
Здесь прихожане – дети праха
И доски вместо образов,
Где мелом, Себастьяна Баха,
Лишь цифры значатся псалмов.Разноголосица какая
В трактирах буйных и в церквах,
А ты ликуешь, как Исайя,
О рассудительнейший Бах!Высокий спорщик, неужели,
Играя внукам свой хорал,
Опору духа в самом деле
Ты в доказательстве искал?Что звук? Шестнадцатые доли,
Органа многосложный крик -
Лишь воркотня твоя, не боле,
О несговорчивый старик!И лютеранский проповедник
На черной кафедре своей
С твоими, гневный собеседник,
Мешает звук своих речей!
* * *
В спокойных пригородах снег
Сгребают дворники лопатами;
Я с мужиками бородатыми
Иду, прохожий человек.Мелькают женщины в платках,
И тявкают дворняжки шалые,
И самоваров розы алые
Горят в трактирах и домах.
* * *
Мы напряженного молчанья не выносим -
Несовершенство душ обидно, наконец!
И в замешательстве уж объявился чтец,
И радостно его приветствовали: "Просим!"Я так и знал, кто здесь присутствовал незримо!
Кошмарный человек читает "Улялюм".
Значенье – суета, и слово – только шум,
Когда фонетика – служанка серафима.О доме Эшеров Эдгара пела арфа.
Безумный воду пил, очнулся и умолк.
Я был на улице. Свистел осенний шелк…
И горло греет шелк щекочущего шарфа…
Адмиралтейство
В столице северной томится пыльный тополь,
Запутался в листве прозрачный циферблат,
И в темной зелени фрегат или акрополь
Сияет издали, воде и небу брат.Ладья воздушная и мачта-недотрога,
Служа линейкою преемникам Петра,
Он учит: красота – не прихоть полубога,
А хищный глазомер простого столяра.Нам четырех стихий приязненно господство,
Но создал пятую свободный человек.
Не отрицает ли пространства превосходство
Сей целомудренно построенный ковчег?Сердито лепятся капризные медузы,
Как плуги брошены, ржавеют якоря;
И вот разорваны трех измерений узы,
И открываются всемирные моря!
* * *
В таверне воровская шайка
Всю ночь играла в домино.
Пришла с яичницей хозяйка;
Монахи выпили вино.На башне спорили химеры:
Которая из них урод?
А утром проповедник серый
В палатки призывал народ.На рынке возятся собаки,
Менялы щелкает замок.
У вечности ворует всякий,
А вечность – как морской песок:Он осыпается с телеги -
Не хватит на мешки рогож -
И, недовольный, о ночлеге
Монах рассказывает ложь!
Кинематограф
Кинематограф. Три скамейки.
Сантиментальная горячка.
Аристократка и богачка
В сетях соперницы-злодейки.Не удержать любви полета:
Она ни в чем не виновата!
Самоотверженно, как брата,
Любила лейтенанта флота.А он скитается в пустыне,
Седого графа сын побочный.
Так начинается лубочный
Роман красавицы-графини.И в исступленьи, как гитана,
Она заламывает руки.
Разлука. Бешеные звуки
Затравленного фортепьяно.В груди доверчивой и слабой
Еще достаточно отваги
Похитить важные бумаги
Для неприятельского штаба.И по каштановой аллее
Чудовищный мотор несется.
Стрекочет лента, сердце бьется
Тревожнее и веселее.В дорожном платье, с саквояжем,
В автомобиле и в вагоне,
Она боится лишь погони,
Сухим измучена миражем.Какая горькая нелепость:
Цель не оправдывает средства!
Ему – отцовское наследство,
А ей – пожизненная крепость!
Теннис
Средь аляповатых дач,
Где шатается шарманка,
Сам собой летает мяч,
Как волшебная приманка.Кто, смиривший грубый пыл,
Облеченный в снег альпийский,
С резвой девушкой вступил
В поединок олимпийский?Слишком дряхлы струны лир:
Золотой ракеты струны
Укрепил и бросил в мир
Англичанин вечно юный!Он творит игры обряд,
Так легко вооруженный,
Как аттический солдат,
В своего врага влюбленный!Май. Грозо́вых туч клочки.
Неживая зелень чахнет.
Всё моторы и гудки -
И сирень бензином пахнет.Ключевую воду пьет
Из ковша спортсмен веселый;
И опять война идет,
И мелькает локоть голый!
Американка
Американка в двадцать лет
Должна добраться до Египта,
Забыв "Титаника" совет,
Что спит на дне мрачнее крипта.В Америке гудки поют,
И красных небоскребов трубы
Холодным тучам отдают
Свои прокопченные губы.И в Лувре океана дочь
Стоит, прекрасная, как тополь;Чтоб мрамор сахарный толочь,
Влезает белкой на Акрополь.Не понимая ничего,
Читает "Фауста" в вагоне
И сожалеет, отчего
Людовик больше не на троне.
Домби и сын
Когда, пронзительнее свиста,
Я слышу а́нглийский язык -
Я вижу Оливера Твиста
Над кипами конторских книг.У Чарльза Диккенса спросите,
Что было в Лондоне тогда:
Контора Домби в старом Сити
И Темзы желтая вода.Дожди и слезы. Белокурый
И нежный мальчик Домби-сын;
Веселых клерков каламбуры
Не понимает он один.В конторе сломанные стулья;
На шиллинги и пенсы счет;
Как пчелы, вылетев из улья,
Роятся цифры круглый год.А грязных адвокатов жало
Работает в табачной мгле -
И вот, как старая мочала,
Банкрот болтается в петле.На стороне врагов законы:
Ему ничем нельзя помочь!
И клетчатые панталоны,
Рыдая, обнимает дочь.
* * *
Отравлен хлеб и воздух выпит.
Как трудно раны врачевать!
Иосиф, проданный в Египет,
Не мог сильнее тосковать!Под звездным небом бедуины,
Закрыв глаза и на коне,
Слагают вольные былины
О смутно пережитом дне.Немного нужно для наитий:
Кто потерял в песке колчан,
Кто выменял коня, – событий
Рассеивается туман;И, если подлинно поется
И полной грудью, наконец,
Всё исчезает – остается
Пространство, звезды и певец!
* * *
Летают валькирии, поют смычки.
Громоздкая опера к концу идет.
С тяжелыми шубами гайдуки
На мраморных лестницах ждут господ.Уж занавес наглухо упасть готов;
Еще рукоплещет в райке глупец,
Извозчики пляшут вокруг костров.
Карету такого-то! Разъезд. Конец.
* * *
На луне не растет
Ни одной былинки;
На луне весь народДелает корзинки -
Из соломы плетет
Легкие корзинки.На луне – полутьма
И дома опрятней;
На луне не дома -
Просто голубятни,
Голубые дома -
Чудо-голубятни…
Ахматова
Вполоборота – о, печаль! -
На равнодушных поглядела.
Спадая с плеч, окаменела
Ложноклассическая шаль.