Верно только одно. Указательный палец Стрэнна не коснулся спуска, а револьвер безвольно повис в его руке. Джерри сделал шаг назад, идиотски улыбаясь, и красное пятнышко расплылось на его груди. Затем он упал на пол лицом вниз.
Глава 10
"ДОРОГАЯ АДЕЛИНА"
Толстяк Мэтьюз запыхавшись вбежал в салун. Он принадлежал к людям, сочетавшим телосложение бездельника с чисто американской страстью к действию, поэтому всегда спешил и всегда задыхался. Если Мэтьюз ехал верхом, пот сочился из каждой поры его тела; а после стакана виски он едва переводил дыхание. И это при том, что помощник шерифа обладал достаточной выносливостью, в чем пришлось убедиться многим мужчинам в "Трех "Б". Он стеснялся своей полноты. Представьте себе душу орла в теле свиньи, и тогда вы поймете Толстяка Мэтьюза. Жир заполнял его сапоги, словно вода, и когда толстяк шествовал, то его сопровождал чмокающий звук. Жир перекатывался вдоль его челюстей, сделал дряблым лоб, почти затопил глаза. Но ничто не могло скрыть ястребиного носа и сверкания наполовину похороненных в жиру глаз. Все это обрамляла коротко подстриженная седая щетина. Толстяк привык мурлыкать себе под нос, чтобы скрывать одышку. Итак, Мэтьюз вошел в бар, его маленькие заплывшие глазки пристально рассматривали лица в салуне. Затем он опустился на колени возле Джерри.
Мэтьюз мурлыкал, рассматривая рубашку Стрэнна, мурлыкал, когда доставал из сумки бинт и вату. (Вдобавок к профессии шерифа, шулера, рудокопа и ковбоя, толстяк еще располагал и талантом врача. ) Заинтересованные ковбои столпились вокруг. По указанию шерифа кто-то принес воду, остальные подняли и перевернули Джерри, пока Мэтьюз делал перевязку. Парень не приходил в сознание. Толстяк начал перемежать мурлыканье репликами.
- В тебя стреляли спереди, моя прелесть, верно? - проговорил он и начал мурлыкать, обматывая бинтом грудную клетку раненого: - Милой Аделине, моей Аделине подарю ночью сердце свое… Куда смотрел Джерри, когда его подстрелили? - спросил Толстяк. - О'Брайен, может, ты видел?
Бармен откашлялся.
- Я ничего не видел, - спокойно отозвался он и стал протирать стойку, без того отполированную до блеска.
- Ладно, - пробормотал Мэтьюз. - Все эти птички получают свое. А Джерри даже несколько запоздал. Лью, ты видел?
- Да.
- Какой-нибудь пьяный громила?
Лью нагнулся к уху стоявшего на коленях Толстяка и коротко что-то прошептал. Мэтьюз широко открыл глаза и принялся ругаться до тех пор, пока одышка снова не заставила его замурлыкать.
- Выстрелил ему в лицо? - выдохнул он наконец.
- Джерри уже достал свой револьвер, прежде чем чужак пошевелился, - заявил Лью.
- Это невозможно, - выдавил Толстяк и спокойно продолжал напевать: - Всегда в мечтах твое лицо… - Мэтьюз быстро добавил, закончив перевязку: - Куда он пошел?
- Никуда, - ответил Лью, - он только что вышел.
Мэтьюз снова выругался, а затем сообщил:
- Похоже на самозащиту, верно?
О'Брайен перегнулся через стойку.
- Послушай, Толстяк, - серьезно сказал он. - В этом нет сомнений. Джерри первым начал. Он пытался пристрелить волка, принадлежавшего этому парню Барри.
- Волка? - перебил шериф.
- Собаку, полагаю, - уточнил бармен. - Не знаю. Как бы то ни было, Джерри сам виноват. Этот Барри просто закончил дело. Я думаю, парня не стоит арестовывать. Или ты хочешь подержать его здесь для Мака Стрэнна?
- Такова моя работа, - проворчал блюститель порядка. - Эй, ребята, возьмите Джерри и отнесите его в комнату. Через минуту я поднимусь.
Пока выполнялись его указания, Мэтьюз тяжело протопал через зал и вышел на улицу. Там он увидел только одного человека - седлавшего черного коня. Толстяк направился к нему, но огромная черная собака, появившаяся неизвестно откуда, преградила дорогу. Пес молчал, но зубы и глаза выглядели достаточно красноречиво, чтобы остановить любого храбреца.
- Вы Барри? - спросил Мэтьюз.
- Да, так меня зовут. Иди сюда, Барт.
Большая собака отступила, но глаз с Толстяка не спускала. Мэтьюз осторожно приблизился к всаднику. Совершенно очевидно, что тот не торопился уезжать.
- Барри, - начал Толстяк, - не пытайся сыграть со мной шутку, когда я назову тебе свое имя. Я не собираюсь причинять тебе вреда. Но меня зовут Мэтьюз. И… - Он отвернул лацкан жилета, чтобы Барри смог увидеть блестящую звезду. Тем временем его маленькие бусинки-глаза изучали чужака с настоящим птичьим вниманием. Всадник не пошевелился. Теперь Мэтьюз разглядывал женственное изящество Барри, большие безмятежные глаза. Он подошел ближе и доверительно положил руку на луку седла. - Сынок, я слышал, что ты играл честно. Ну и я знаю Стрэнна и его характер. Он, безусловно, не прав. В этом нет сомнений, и если я тебя задержу, будет доказано, что ты только защищался. Поэтому я не собираюсь тебя арестовывать. Ты свободен. Но имей в виду, уезжай отсюда - слышишь? - скачи на север от "Трех "Б". У тебя такой конь! Поверь мне, он тебе понадобится. - И Мэтьюз уже тише добавил: - Нахлестывай его, скачи без остановок, пока выдержит твой красавец. А затем слезай со своего жеребца и садись на другого. Сынок, через три дня Мак Стрэнн пойдет по твоему следу. - Толстяк отступил назад и махнул рукой. - А теперь уноси ноги!
Черный жеребец прижал уши и отшатнулся, но всадник не пошевелился.
- Я никогда не слышал о Маке Стрэнне.
- Ты никогда не слышал о Маке Стрэнне? - эхом отозвался Мэтьюз.
- Но я хотел бы с ним встретиться, - продолжал Барри.
Толстяк быстро заморгал, словно стремился получше разглядеть собеседника.
- Сынок, - прохрипел он. - Вижу, ты игрок. Но не играй в проигранную игру. Если Мак доберется до тебя, то разорвет на части. У тебя не будет даже шанса. Ты справился с Джерри, верно. Но Джерри и Мак - домашняя кошка и горный лев. Приятель, вижу, что ты здесь чужой, но спроси у меня, и я расскажу тебе, как поступить.
Барри соскользнул с седла:
- Я хочу знать, куда лучше поставить моего коня.
Мэтьюз потерял дар речи.
- Впрочем, полагаю, - продолжил Барри, - что могу разместить его вон там, за отелем.
Мэтьюз снял сомбреро и почесал в затылке. Гнев и изумление переполняли его душу, но он все-таки сумел сдержаться и продолжал атаку:
- Барри, я тебя не понимаю. Может, ты хочешь подождать, чтобы Мак появился в городе раньше, чем ты отсюда уедешь? Или ты думаешь, что твой жеребец обгонит кого угодно? Может, ему это и под силу. Но послушай меня: Мак не идет по следу быстро, но он никогда не теряет следа! Ты пройдешь под дождем через скалы, но никогда не сбросишь его с хвоста. Он не забудет твой запах!
- Спасибо, - отозвался Барри. - Полагаю, с ним все же стоит познакомиться.
Затем он повернулся и спокойно направился к конюшне позади отеля, за ним следовали черные конь и собака. Мэтьюз облизнул пересохшие губы, чтобы засвистеть, но не смог издать даже звука. Тогда Толстяк направился в салун, отсутствующе глядя перед собой и неясно мурлыча:
- Милой Аделине, моей Аделине подарю ночью сердце свое… - В салуне Мэтьюз крепко взялся за стойку пухлыми руками и прохрипел: - О'Брайен, горлодер! - Толстяк отодвинул маленький стакан, поставленный перед ним барменом, и пододвинул ему кружку для воды. - О'Брайен, - пояснил он, - мне нужна сила, а не воодушевление.
И, наполнив кружку до краев, Мэтьюз осушил ее одним глотком.
Глава 11
СТЕРВЯТНИК
Большинство животных имеют двойников среди людей. В комнате, где упал Джерри, прихотливый наблюдатель мог бы назвать Стрэнна с его рыже-коричневой гривой львом, О'Брайена за стойкой - лохматым медведем, а Мэтьюза - росомахой, жирной, но опасной. Здесь же стоял экземпляр уродливый и выносливый, как индейская лошадь. А еще там был Дэн Барри - гибкая и подвижная пантера. Среди прочих тот же наблюдатель, скорее всего, выделил бы еще одну личность, огромного роста, но не отличавшуюся полнотой. Строение костей и сухожилий обещало высокую скорость передвижения, длинная узкая голова, клювоподобный нос, маленькие глазки, близко посаженные и сверкавшие, словно медные пуговицы, внушительных размеров кадык перекатывался по длинному горлу. Такому персонажу больше приличествовала бы роль призрака голода в старинной пьесе, но каждый обитатель гор счел бы уместным назвать его стервятником. Из-за своего ужасающего безобразия человек получил прозвище Весельчак Лэнгли, так как при смехе издавал совершенно неописуемый звук - нечто среднее между криками мула и карканьем вороны. Но Весельчак обычно молчал, часами просиживая без единого слова, только пока его глаза рассматривали окружающие лица, поворачивал голову, словно что-то склевывая. Вся горечь горной пустыни поместилась в Весельчаке Лэнгли. Если его внешний вид напоминал стервятника, то в душе он все же оставался ястребом. Поэтому, повсюду сопровождая Джерри, Лэнгли кормился остатками со стола предводителя, а страсть к приключениям питал опасностями, встречавшимися на пути Стрэнна.
В баре Весельчак смотрел то на Джерри, то на Барри, то снова на Джерри. Когда прозвучал выстрел, подобие ухмылки появилось на тонких губах Весельчака, а когда на груди пошатнувшегося дружка расплылось красное пятно, глаза Лэнгли сверкнули, словно отблеск всепожирающего огня. Затем он помедлил, даже не пытаясь помочь упавшему, но при виде серьезной раны и кровавых пузырей на губах Стрэнна повернулся и украдкой вышел из салуна. Его глаза светились, а душа переполнялась плохими новостями.
У коновязи он вскарабкался в седло тщедушной лошаденки, направил ее по улице и глубоко всадил шпоры в бока несчастного животного. Бедная тварь фыркнула и взбрыкнула, но Лэнгли только крепче сжал ее бока и снова хлестнул плетью.