Пуста еще арена, а как много
Здесь всяких лиц! Все здание полно;
Призывного еще не слышно рога,
Меж тем уж мест свободных нет давно…
Все гранды тут; наносят раны взгляды
Красивых дам; но так добры они,
Что жертв им жаль; они помочь им рады,
На холод донн, не знающих пощады,
Поэтов жалобы бессмысленны вполне.
LXXIII.
Но вот умолкло все. В плюмажах белых
Отряд въезжает всадников лихих;
Они готовы к ряду схваток смелых;
Гремят их шпоры, блещут копья их
И шарфы развеваются. Собранье
Поклоном встретив, мчат они коней…
Их ждут, когда удастся состязанье,
Улыбки дам, толпы рукоплесканья…
Не так ли чествуют героев и вождей?
LXXIV.
В блестящем платье, в мантии нарядной
Стоит средь круга ловкий матадор;
Ему вступить в борьбу с врагом отрадно,
Но он пред тем вокруг бросает взор:
Спасенья нет, коль встретится преграда!
Лишь дротиком одним вооружась,
Он издали с царем сразится стада;
Ведь пешему остерегаться надо…
В бою как часто конь от бед спасает нас.
LXXV.
Вот подан знак; уж трижды протрубила
Сигнальная труба, разверзлась дверь;
Все смолкло и, кнутом ударен с силой,
Ворвался в цирк дышащий злобой зверь…
Его глаза, что кровию налиты,
На всех наводят страх: он на врага
Бросается не вдруг; его копыта
Вздымают гневно пыль; рыча сердито,
Он бедра бьет хвостом, к земле склонив рога.
LXXVI.
Но вот он стал, свирепый взор бросая;
О юноша, беги иль приготовь
Свое оружье, ловкость в ход пуская,
А иначе твоя прольется кровь!..
Вокруг быка снуют, ловки и смелы,
Тореадоры. Кровь быка течет;
Он носится, покрытый пеной белой;
В него летят и дротики, и стрелы;
Объятый бешенством, от боли он ревет.
LXXVII.
Остановить его не в состояньи
Кровавые уколы стрел и пик;
На всадников не обратив вниманья,
Вперед летит рассвирепевший бык…
Один им конь убит, другой изранен;
Потоками теряя кровь свою,
Плетется конь, страданьем отуманен;
Ужасный вид! Коль пикадор сохранен,
Спасением своим обязан он коню.
LXXVIII.
Измученный, врагами окруженный,
Теряя кровь из сотни тяжких ран,
Ударами без счета пораженный,
Все бык опасен, гневом обуян.
Вертясь вокруг него, плащом багряным
И градом стрел его тревожит враг;
Собрав остаток сил, в порыве рьяном,
Он на него несется ураганом,
Но, ослеплен плащом, склоняется во прах.
LXXIX.
Почуяв сталь меж шеей и лопаткой,
На месте замер он и задрожал,
Не отступая. Миг пронесся краткий -
И грозный зверь без стонов муки пал
Перед толпой, победой опьяненной.
На этот вид глядеть отрадно ей.
Увозится затем колосс сраженный
На колеснице, пышно запряженной
Лихою четверней гарцующих коней.
LXXX.
Глядят на это зрелище с любовью
Испанки и испанцы. С детских лет
Сродняют их с дымящеюся кровью, -
Вот отчего в них состраданья нет
И месть отрадна им. Удар кинжала
Дает испанцам средство счеты свесть
С врагами. Хоть пора борьбы настала,
Все ж дома их осталося не мало:
А там союзницей обид и распрей месть.
LXXXI.
Но ревность здесь, как встарь, царить не может.
Замков, цепей, дуэнь уж не найти,
И старый муж, хоть страх его тревожит,
Держать жену не может взаперти.
Сроднилася с испанкой молодою
Свобода. До тяжелых дней войны
Как весело, с распущенной косою,
Чуть до земли касаяся ногою,
Кружилася она в сиянии луны!
LXXXII.
Не раз Гарольд любил иль был уверен,
Что любит всей душой: любовь – лишь сон;
Но он теперь был безучастью верен:
Не утолял, ведь, жажды в Лете он.
Гарольд узнал, что лучшим украшеньем
Амуру служат крылья; что без слез
Краса и юность, вняв его веленьям,
Не могут упиваться наслажденьем;
Отраву может он сливать с дыханьем роз.
LXXXIII.
Гарольд все ж не был слеп и, созерцая
Красу, лишь как мудрец пленялся ей;
Не потому, что, грешных дум не зная,
Ценил он чистоту, но пыл страстей,
Нас утомив, приносит в дар забвенье;
Порок себя хоронит, грез и сил
Лишая нас. Под гнетом пресыщенья
Гарольд, скорбя, не ведал упоенья;
Проклятье Каина он на челе носил.
LXXXIV.
Гарольд сойтись с толпою бессердечной
Не мог, хотя к ней злобы не питал;
Искать утех он стал бы, если б вечно,
Улыбкам чужд, глубоко не страдал.
На все и всех глядел он без участья;
Однако раз борьбу ему пришлось
Вести с коварным духом сладострастья;
Красавицу он встретил, что дни счастья
Напомнила ему, и песнь он ей поднес.
ИНЕСЕ
1.
Полны тоски мои мечты;
Мне не дари улыбки страстной;
Дай Бог, чтоб слез не знала ты,
Чтоб ты не плакала напрасно.
2.
Немая скорбь, во цвете лет,
На век мое сгубила счастье;
Увы! помочь мне средства нет;
Бессильно и твое участье.
3.
Поверь, не ненависть, не страсть,
Не честолюбья злое жало
Меня заставили проклясть
Все то, что встарь меня пленяло.
4.
Я пресыщенья яд вкусил;
Всегда я полон дум унылых;
Мне красоты рассвет не мил;
Меня пленить и ты не в силах.
5.
Страдаю я, как вечный жид,
Что несся в даль, тоской убитый;
Мне только смерть покой сулит,
Ее ж от смертных тайны скрыты…
6.
Изгнанник, где бы ни был он,
От мук своих бежать не может;
Везде звучит мой скорбный стон…
И демон дум меня тревожит.
7.
Меж тем других проходят дни
В веселье; счастье – сновиденье;
Пусть не изведают они,
Как я, весь ужас пробужденья.
8.
Не мало я изъездил свет,
Но мне забвения он не дал;
Я не страшуся новых бед, -
Уж я все худшее изведал.
9.
Оставь меня! Не узнавай,
Какая скорбь мне душу точит;
Нет, с сердца маски не срывай, -
Под нею целый ад клокочет!
LXXXV.
Прости, прелестный Кадикс! Долго стены
Ты защищал свои, и горд и смел;
Хоть вкруг тебя дышало все изменой,
Свои права ты отстоять сумел.
Геройский город – первым ты свободу
Стяжал, последним пав! Ты умертвил
Вождя, что изменить хотел народу.
Тогда как чернь дралась, – врагу в угоду
Оружье клала знать, лишась от страха сил.