- Улыбнись, - приказала она тихим шепотом. Он раздвинул губы. Она провела пальцем по его зубам. - Ты зверь, - сказала она. - Молодой, клыкастый, но совсем не злой. Почему ты совсем не злой, а? Ой! Злой! - тихо вскрикнула она. Он обнял ее уверенно, властно, и она затихла, прижимаясь головой к его груди.
- Одиннадцать, - прошептала она, поднеся к глазам его тяжелую руку с часами. - Проклятое время! Оно летит, падает в пропасть, когда ты счастлив, и ковыляет, ползет, когда тебе плохо!
- Ничего не поделаешь, - вздохнул он.
- Ну уж нет! Теперь я не позволю, чтобы оно властвовало надо мной вместе с Робертом Ивановичем и всей его кодлой. - Лиза обняла его, зашептала: - Папа учил меня, что существует всего одна ценность, которая стоит дороже жизни, - это свобода. Свобода, а значит, и честь. Потом - жизнь. Дайте мне свободу или дайте смерть, - сказал один великий американец.
- Не слышал, но здорово…
- Смерть, а не Колыма, не голод, вши, команды, команды, команды!
- Успокойся, глупышка! - испугался он ее тона. - Ты невиновна, я знаю. Война кончилась, скоро обязательно будет амнистия. Сталин простит всех… Ведь Победа! Вот увидишь - еще полгода - и ты будешь на свободе. И мы встретимся, будем вместе всю жизнь.
- Дурачок… - прошептала она, глядя в его лицо. - Какой дурачок. Хочешь узнать о Сталине - поговори с теми, кто сейчас в ваших трюмах… Они-то знают цену ему.
- Небось фашисты! - поугрюмев, возразил он.
- Ладно, не надо, - проговорила она протрезвевшим голосом. - Давай-ка, майн либер, выпьем чаю еще - и тебе пора собираться на вахту. - Он попытался обнять ее, но Лиза решительно высвободилась. - Нет, нет, пожалуйста, мне ведь тоже пора.
Он принес ей высохшую теплую одежду, она переоделась, вновь заставив его отвернуться.
- Спасибо… Проводи меня. - Она сунула под полу своего нового, просторного полушубка завернутый в его тельняшку хлеб и перешагнула высокий комингс каюты.
- Мы еще увидимся, Лиза, - говорил он, прижимая к себе ее. - Вот увидишь, я с ним договорюсь. Это сейчас, а через несколько месяцев будет амнистия, поверь мне. Сталин не такой, вот увидишь… - Он довел ее до тамбучины. Гошка вышел из-под навеса, коротко кивнул ей на вход.
- Вниз! А ты, матрос, - на левый борт, - приказал он таким тоном, словно впервые в жизни видел Николая.
* * *
Капитан Берестов брился в ванной, когда в дверь каюты постучался и вошел боцман, впустив с палубы клубы холодного утреннего тумана. Смяв шапку, боцман прибил ладонью к макушке вздыбленные седые пряди.
- Извините, Анатолий Аркадьевич, еще и семи нет…
Раздетый до пояса Берестов остановился перед ним, держа в руках бритвенный станок. Одну щеку и подбородок у него покрывала мыльная пена.
- Без вводных, боцман, - сказал он тем подчеркнуто спокойным тоном, каким всегда говорил в напряженных и критических ситуациях, одна из которых, суля по всему, и привела к нему в столь неурочный час начальника палубной команды, подчиненного в обычное время старшему помощнику. - Вы докладывайте, а я буду слушать и приводить себя в порядок.
- Там они опять собрались на корме хоронить… Вчера вечером троих сбросили, теперь еще принесли троих… Каждого надо обмотать брезентом, я им раз дал, второй, но больше его у меня нет, а они говорят, боцман, готовь еще.
- Сколько же у них покойников? - спросил капитан.
- Я ж докладываю: вечером троих проводили, теперь - еще три. Обещают, дескать, есть еще на подходе. Боцман, шутят, не скупись на саваны.
- Это кто же конкретно шутит? Майский? - Капитан надел китель и, сев в свое кресло перед рабочим столом, кивнул боцману на диван у двери. - Присаживайтесь, Роман Романович, и спокойно, по порядку.
- Фельдшер Касумов у них за главного похоронщика, но и Майский при деле - шныряет, вынюхивает, как говорят, руками водит, несмотря, что весь зеленый, укачался.
- И в кают-компанию не пожаловал, хотя буфетчица приглашала, - отметил капитан. - Значит, погибает народ, Роман Романович?
- Жутко смотреть, Анатолий Аркадьевич. Конечно, преступники, а все же люди. Жалко их. Что им там дают - баланду раз в сутки да хлеб плесневелый.
- Так… - Капитан рассматривал свои ногти. Взглянул коротко на выжидательно напрягшегося боцмана. - А мы тоже хороши, Роман Романович. Не то чтобы людям помочь - брезента стало жалко для их последнего шага. Может, и гудки не давать, чтоб пар не тратить, а?
- Так я что, Анатолий Аркадьевич, я всегда пожалуйста, - помрачнел боцман. - Если б свое, а то оно ж не мое, сами с меня спросите. Что списано - я отдал, за остальное в Сан-Франциско валюту платили, вы знаете…
Капитан слушал, рассеянно поглядывая в темный иллюминатор, покрытый снаружи каплями брызг.
- Давайте так, Роман Романович. Люки трюмов у вас надежно задраены, остальной брезент, что есть - отдать до последнего сантиметра, если потребуется. Договорились?
- Есть выдать, - поднялся со своего места боцман. Лицо его от прихлынувшей крови приобрело кирпичный оттенок, отчего ярче стали выделяться на нем васильковые глаза.
- И вот еще что: передайте артельщику, пусть выдаст сахар для дополнительного питания зэкам. Сколько у них суточная норма?
- По-моему, пятнадцать грамм на брата.
- Выдать по пятьдесят грамм на сутки. И столько же муки и растительного жира, сколько там положено, исходя из нормы.
- Я-то передам, Анатолий Аркадьевич, - боцман покомкал в руках шапку. - Лишь бы мимо рта не получилось, товарищ капитан. У них там свои законы. Не охрана присвоит, так блатняки, сами знаете, аристократия, под себя гребут, отчего народ и мрет.
Капитан вскочил, зашагал по каюте. Остановился перед боцманом.
- Как всегда вы правы, Роман Романович. Значит, будем кипятить чай в нашем титане. Нагрузка дополнительная Верочке, подумайте, как ей помочь. И галушки тоже варить в наших котлах, выдавать в готовом виде, авось не обопьется "аристократия". А брезент выдавать по первому требованию.
* * *
В предрассветной темноте за борт упали и закружились в кильватерной струе три брезентовых кокона. Трижды всхлипнул судовой тифон. Роберт Иванович Майский, засунув руки в карманы, наблюдал за работой похоронной команды - четырьмя заключенными и Касумовым.
- Что они у вас не идут на дно?
- Груза слабоваты, товарищ начальник. Простите, гражданин начальник, какой же вы товарищ, - поправился один из зэков. - Кочегары говорят: мы на такое счастье, чтоб хоронить на конвейере, не рассчитывали, у нас, говорят, не фабрика смерти. - Зэк закашлялся, прижимая ко рту грязный шарф.
- Кто такой, статья? - повернулся к нему Майский.
- Тюрин, Михаил, пятьдесят восемь - десять, восемь лет, - проговорил сквозь кашель зэк. - Учитывая объективные обстоятельства, гражданин прокурор выдал мне явно лишнего, загнусь значительно раньше.
- Болтлив ты Тюрин, оттого и сел на баланду, - сурово сказал Майский.
- Так точно, гражданин начальник, - зэк поднял прищуренные ненавидящие глаза. - Столько схлопотал - и за что? За этот бы срок я мог хоть одно доброе дело для людей сделать.
- И какое же, интересуюсь? - подвинулся к нему Майский. Глаза их встретились.
- Испугался, гражданин начальник? Совершенно правильно догадался, - показал зубы заключенный. - За этот бы срок на воле пришил кого из ваших. Хотя бы одного такого, как ты, с земли счистил и то благо. Да поздно хватился - сил не осталось. Только и всего, что хоронить добрых людей.
- Гражданин начальник, у него скоротечная чахотка, - поспешно вмешался фельдшер, уловив настроение Майского. - Воздуха ему не хватает в твиндеке. Ну я и сказал: хочешь подышать - выходи хоронить.
- Ну, дыши пока дышится, - проговорил Майский, с заметным облегчением отступив от группы следящих за ним в упор людей. Мгновением раньше он готов был выхватить пистолет и сделать то, что, в принципе, ему было дозволено. Но он сдержался и был благодарен за это фельдшеру. Зачем осложнять положение из-за паршивого болтуна, которому, по всей видимости, итак пришел срок уйти из жизни?
Заключенные цепочкой втянулись в тамбучину, а Майский, морщась от приступа одолевающей его тошноты, торопливо прошагал в корму и, опершись одной рукой о флагшток, опростался над бурлящей внизу волной. Вытерся носовым платком, осмотрелся - не заметил ли кто? Охранник топтался в предутренних сумерках у трюма спиной к начальнику. Присмотревшись, Майский окликнул его.
- Эй, Сидоренко, поди сюда! - Охранник подбежал, вытянулся под сверлящим взглядом Майского. - Как дежурство, никаких происшествий?
- Навроде никаких, только, разве что… - охранник наклонился и понизил голос. - Гошка мудрит, к кому-то из судовых лазит да Лизку Потапову к матросам пускал, она в новом полушубке. Заработала! - поднял он палец.
- Та-ак, молодец. К матросам, говоришь, пускал? За бдительность хвалю, этого я так не оставлю. А фитиля слышал?
- Так точно, товарищ начальник этапа! - пристукнул сапогами автоматчик. - Да вы не обращайте внимания: собака лает - не кусает.
- Лишнее лает, - сказал Майский. - И вообще - опасен. Передай по смене, чтоб смотрели особо.
- Штоб не сбежал? - гыгыкнул охранник. - Понятно, товарищ начальник, у нас глаз - алмаз!