Только что кончился обед. На столе, застланном белой скатертью, в специально приспособленных на время качки гнездах, стояли недопитые бутылки с разными винами, рюмки из тонкого хрусталя, вазы с фруктами. Капитан, толстяк на кривых ногах, с бритым лицом бульдога, в круглых роговых очках откинувшись на спинку кресла, курил сигару. Он был в одной рубашке с засученными рукавами, обнажившими здоровые мускулы. Старший штурман Сайменс, одетый в полную морскую форму, с золотыми позументами, посасывал коротенькую трубку. На его помятом лице с тупым подбородком, с короткими седеющими усами не было того выражения заискивающей почтительности к старшему, какое обыкновенно бывает у штурманов. Наоборот, он смотрел на своего патрона сурово, как бы прощупывая его своими тусклыми и много знающими глазами. В душе он ненавидел капитана. Сайменс уже два года плавал на "Орионе" старшим помощником, и когда уволился прежний капитан, он должен был бы занять его пост. Но пароходная компания решила по-иному: в самый последний момент назначила командующим судном Кента. И теперь он, Сайменс, может сидеть за этим столом только по приглашению капитана.
- Нам лишь бы проскочить через Гибралтар, - заговорил капитан, глядя выпуклыми глазами на помощника. - А там мы наверняка пройдем благополучно в Марсель. И даже не встретимся ни с одной субмариной.
- Это меня мало беспокоит, сэр. Если и встретимся, так что же из этого? Мы идем под нейтральным флагом. В вахтенном журнале у нас официальный курс - в Барселону. И вообще все документы в порядке.
Капитан Кент возразил:
- Все-таки лучше будет, если мы этих бошей совсем минуем.
Затем он покосился на прикрепленный к переборке барометр, стрелка которого перестала падать.
- Завтра должна быть хорошая погода.
Помощник кивнул головой и растянул губы в кривую улыбку.
Капитан помолчал, пыхнув сигарой, и снова заговорил:
- Да, мистер Сайменс. Вы сами отлично понимаете, что у каждого капитана есть свои привычки. Есть они и у меня. И я прошу вас с ними считаться. Я, например, не люблю торчать на мостике. Это занятие я предоставлю вам с полной свободой действий. Но вы каждое утро, после завтрака, должны являться ко мне с подробным докладом. Конечно, и вечером - после вашей вахты. Приносите с собою астрономические вычисления. Затем в круг вашего доклада должна входить вся судовая жизнь до настроения команды включительно. Кстати, как у вас боцман - надежный человек?
Сайменс, сощурившись, внимательно посмотрел на капитана. У него сложилось впечатление, что начальник его недалекий человек и любит, очевидно, повластвовать. Он перевел взгляд на безымянный палец левой руки, как будто впервые увидел свой золотой перстень с драгоценным изумрудом. А капитану ответил машинально:
- Вполне, сэр.
- Тем лучше. Пусть он присматривает за матросами. Нам важно знать, кто чем дышит, ибо рейс у нас слишком серьезный.
Постучали в дверь.
- Войдите! - крикнул капитан Кент.
Через порог неслышно переступил стюард, крупный чернокожий человек, и, почтительно поклонившись, обратился к капитану:
- Простите, сэр. С вами хочет поговорить один матрос.
- О чем?
- Не могу знать. Но что-то хочет сообщить важное, и только вам одному.
Капитан, бросив властный взгляд на Сайменса, словно желая этим подчеркнуть свое величие, крикнул:
- К черту! Если что нужно, пусть разговаривает с моим помощником!
- Есть, сэр! - ответил стюард и, повернувшись, хотел было уйти.
- А впрочем, какую новость может сообщить мне матрос? Скажи, стюард, - пусть войдет.
- Есть, сэр!
В салон вошел долговязый человек и уныло остановился около двери. Широко расставленные ноги его неуклюже переступали, словно из-под них выдергивали палубу. Чтобы не упасть от толчков, он ухватился за мраморную полку камина. Капитан, сверкая очками, посмотрел на него долгим упрямым взглядом выпуклых глаз.
- Чем могу служить? - насмешливо спросил он.
- Сэр, я по недоразумению попал к вам матросом. Я католический священник.
- Вы такой же священник, как я зулусский король.
- Я вам серьезно говорю, сэр, и могу свой документ показать.
- Лучше мы вам покажем. Мистер Сайменс! Будьте любезны, достаньте судовую роль. Посмотрим, в чем тут дело.
Сайменс, не торопясь, подошел к шкафу из красного дерева, выдвинул ящик, порылся в бумагах и через полминуты положил на стол перед капитаном документы.
- Как ваша фамилия? - спросил капитан.
- Себастьян Лутатини.
- Так. Здесь приложен и контракт с вашей подписью. Вы нанялись из расчета сорок долларов в месяц. Для такого нелепого матроса, который не умеет как следует стоять, цена эта слишком высокая. Что еще вам нужно?
- Не в цене дело, сэр. А я вам заявляю, что не могу плавать, и прошу высадить меня на берег.
- Зачем же подписывали контракт?
- Я находился в состоянии невменяемости. Это произошло в кабаке.
Капитан густо рассмеялся:
- Понимаю. Вы из таких священников, которые шляются по вертепам и доходят до состояния невменяемости, не так ли?
Лутатини почувствовал себя уязвленным.
- Я зашел в кабак, как проповедник, чтобы спасти своих братьев от нравственного падения.
Капитан перебил его:
- И сами бухнулись в омут разврата, как якорь на морское дно. Впрочем, разговоры наши окончены. Можете идти и выполнять обязанности матроса.
Лутатини едва удерживался от качки. Ноги его дрожали, а бледное и растерянное лицо выражало отчаяние. Он повысил голос:
- Я требую сэр, чтобы вы немедленно отправили меня на берег! Я не хочу оставаться на вашем судне ни одной минуты!
Капитан встал. Полнотелое туловище его закачалось на коротких, кривых ногах. Он заговорил строго, скосив на матроса выпуклые глаза:
- Когда ты сядешь на мое место, а я буду стоять у порога в такой же вот дурацкой позе, как стоишь ты, только тогда что-либо ты можешь требовать от меня. А теперь в продолжение шести месяцев буду требовать от тебя я. Запомни это правило, как "Отче наш". Сейчас же становись на работу.
- В продолжение шести месяцев! - выкрикнул Лутатини рыдающим голосом. - Я заявлю аргентинскому консулу. Найдутся и против вас законы. Я не раб, чтобы меня могли держать на судне против моего желания.
- Если бы ты заявил даже самому президенту, все равно это нисколько не поможет тебе.
Капитан сделал шаг вперед, сжав здоровенные кулаки, разъяренный и страшный.
Лутатини испуганно моргнул.
Старший штурман Сайменс сразу насторожился.
- Впрочем… Стюард! - рявкнул капитан громовым голосом.
А когда вбежал, как очумелый, чернокожий человек, капитан, показывая на свои кулаки, прогремел:
- Я боюсь за них: они могут раздробить человеческий череп. Стюард, покажи этому джентельмену выход!
- Есть, сэр!
Лутатини съежился, словно от холода… На бледном лице того изогнулись черные брови. Он почувствовал на себе тяжелую руку, ухватившую его за ворот костюма. На мгновение в зеркалах увидел свою жалкую фигуру и чернокожего великана, который бесцеремонно тащил его, как, вероятно, тащит сам дьявол грешные души в ад. А когда очутился за дверью, а потом - за другой, получил поочередно два удара: один - между плеч, а другой - ниже поясницы. Он полетел вдоль палубы, неуклюже кувыркаясь. И не сознавал, сам ли ударился обо что-то твердое или его ударили по голове. Он был оглушен не сразу. Поднялся. Он пошел по палубе, пошатываясь и дико озираясь, словно ища защиты.
- Пресвятая дева Мария, что со мной делают? - простонал Лутатини, хватаясь за планшир фальшборта.
Свистело в ушах. И не волны, а злые духи, наряженные в белые плащи, с гулом и шипением вкатывались на палубу. Он не понимал, море ли, бушуя, поднималось вверх или грязные тучи, клубясь, обрушивались вниз.
Вдруг нос парохода погрузился в море. Лутатини остановился. В следующий момент по ногам ударила волна, свалила его. Он сразу задохнулся, словно ему перехватили горло. Опомнившись, он кое-как добрался до входа в кубрик. Судно рванулось - он вскрикнул и покатился вниз по трапу.
Над ним, смеясь, склонялись лица матросов. Слова их едва доходили до его сознания.
III
На второй день погода улучшилась. Ветер, не успев как следует разгуляться, затих. Поверхность Атлантического океана равномерно колебалась от мертвой зыби.
Медленно покачивался "Орион", держа курс на восток. На корме развевался аргентинский флаг: две голубые полосы по краям и белая - посредине. Это полотнище, как знак нейтральной страны, должно было служить главной защитой судна от враждующих государств.