Рисунки Елены Пьянковой и Николая Мооса
В море
Я был в гостях у одного приятеля и услышал от него эту историю. Начал он ее под влиянием винных паров, а потом, когда я сказал, что не верю ни одному его слову, он, уязвленный и подстрекаемый моим недоверием, рассказал все до конца.
Человек он радушный, но гордый и обидчивый до нелепости. Задетый моим скептицизмом, он для подкрепления своих слов представил мне какую-то засаленную рукопись и кипу старых сухих отчетов Британского Министерства Колоний.
Однако я и теперь не решусь утверждать, что все в этом рассказе достоверно. Ведь событий, изображаемых здесь, я не видел своими глазами. А может быть, это и правда, кто знает! Я, по крайней мере, счел благоразумным дать главным героям рассказа вымышленные имена и фамилии.
Засаленная рукопись, с заплесневелыми и пожелтевшими страницами, оказалась дневником человека, которого давно уже нет в живых. Когда я прочитал этот дневник и познакомился с отчетами Министерства Колоний, то увидел, что эти документы вполне подтверждают рассказ моего гостеприимного хозяина.
Таким образом, все, что вы прочтете сейчас, тщательно проверено мною в разных источниках.
Если же этот рассказ не внушит вам большого доверия, вы все же согласитесь со мною, что он - изумительный, интересный, диковинный.
Из записок человека, которого давно нет в живых, а также из отчетов Министерства Колоний мы узнаем, что один молодой английский офицер (назовем его Джоном Клейтоном, лордом Грэйстоком) был послан в Западную Африку, в одну из британских прибрежных колоний, произвести там расследование весьма деликатного свойства.
Дело в том, что жители этой колонии - народ простодушный. Поэтому одна из европейских держав, пользуясь такой наивностью, стала вербовать их в солдаты для своей колониальной армии, причем эта армия только и делала, что отнимала каучук-сырец и слоновую кость у дикарей, живущих по берегам Арувими и Конго.
Несчастные жители британской колонии жаловались, что вербовщики, соблазняя тамошнюю молодежь идти в солдаты, сулили ей золотые горы, а между тем немногие из этих доверчивых рекрутов вернулись домой.
Англичане, жившие в этой колонии, подтвердили жалобы туземцев и прибавили со своей стороны, что чернокожие солдаты, навербованные иностранной державой, в действительности стали рабами: пользуясь невежеством местных жителей, белые офицеры не отпускают их на родину по истечении срока службы, принуждая служить еще несколько лет.
Министерство Колоний послало Джона Клейтона в Африку, предоставив ему новый пост, причем конфиденциально ему было поручено сосредоточить особое внимание на жестоком обращении офицеров дружественной европейской державы с чернокожими британскими подданными.
Клейтон был из тех англичан, которые издревле прославили Англию своими геройскими подвигами в морских боях и на поле сражения, - мужественный человек, сильный и душою, и телом.
Роста он был выше среднего. Глаза серые. Лицо правильное, резко очерченное. В каждом движении чувствовался властный характер, закаленный многолетней военной службой.
Он был честолюбив. Ему хотелось иметь влияние в политике. Оттого он и перевелся из офицеров в чиновники Министерства Колоний, и взялся исполнить это нелегкое поручение.
Джону Клейтону было приятно, что его многолетняя служба в армии оценена по заслугам и за свои труды он получает такую большую награду. Перед ним открывалось широкое поприще для дальнейшей карьеры; но ехать теперь в Африку ему мешало одно немаловажное обстоятельство: ведь не прошло и трех месяцев с тех пор, как он женился на красавице Элис Рутерфорд, и ему казалось безумием везти свою молодую жену в тропическую глушь, где неведомые опасности подстерегают человека на каждом шагу.
Ради любимой женщины он мог бы отказаться от возложенной на него миссии, но леди Элис и слышать об этом не хотела. Напротив, она требовала, чтобы он отправился в Африку и взял ее с собою.
Конечно, у юной четы были матери, братья, сестры, тетки, кузены, кузины, и все они выражали свои мнения по этому поводу; но каковы были эти мнения, история умалчивает. Да это и не существенно.
Нам известно лишь одно: что в одно прекрасное майское утро 18** года лорд Грэйсток и его супруга, леди Элис, выехали из Дувра в Африку.
Через месяц они прибыли в Фритаун, где зафрахтовали небольшое суденышко "Фувальду", которое должно было доставить их к месту назначения.
Ничего больше неизвестно о лорде Джоне Грэйстоке и его супруге, леди Элис. Они сгинули, исчезли, пропали!
Через два месяца после того, как "Фувальда" подняла якорь и покинула гавань Фритауна, около полдюжины британских военных судов появились в водах Южного Атлантического океана, тщетно пытаясь отыскать хоть какой-нибудь след погибших именитых путешественников. Не прошло и нескольких дней, как у берегов острова св. Елены этой эскадре удалось найти обломки какого-то судна, и все тотчас уверовали, что это - остатки "Фувальды", утонувшей со всем своим экипажем. Поэтому дальнейшие поиски прекратили.
"Фувальда", парусное трехмачтовое судно, водоизмещением около ста тонн, было самым заурядным кораблем в тех местах: тысячи таких суденышек обслуживают местную торговлю и шныряют вдоль всего побережья. Их команды обычно состоят из отчаянных головорезов и беглых каторжников - всех народов и всех племен.
"Фувальда" не была исключением из общего правила: на судне процветало насилие. Матросы ненавидели начальство, а начальство ненавидело матросов. Капитан был опытным моряком, но со своими подданными обращался как зверь. Разговаривая с ними, он признавал только два аргумента: плеть и револьвер. Да и то сказать, этот разноплеменный сброд вряд ли смог уразуметь какие-либо другие аргументы.
На следующий же день после отъезда из Фритауна лорд Грэйсток и леди Элис стали свидетелями отвратительных сцен, разыгравшихся на борту их судна, которые они издавна привыкли считать выдумкой досужих беллетристов.
То, что произошло рано утром на палубе "Фувальды", стало первым звеном в той цепи удивительных событий, которые завершились самым неожиданным образом.
Началось это так.
Два матроса мыли палубу "Фувальды"; капитан стоял тут же на палубе и разговаривал о чем-то с лордом Клейтоном и его юной супругой.
Уборщики палубы постепенно приближались к ним. Наконец один из матросов очутился за спиной у капитана. В этот момент капитан, окончив разговор с лордом и леди, сделал шаг назад, чтобы уйти. Но, наткнувшись на матроса, он упал и растянулся на мокрой палубе, причем зацепил ногой за ведро: ведро опрокинулось и окатило капитана грязной водой.
На минуту вся сцена показалась забавной, но только на минуту.
Капитан рассвирепел. Он чувствовал себя опозоренным. Весь красный от унижения и ярости, с градом бешеных ругательств, накинулся он на несчастного матроса и нанес ему страшный удар кулаком. Тот так и рухнул на палубу.
Матрос был худой, маленького роста, уже немолодой; тем постыднее казалась расправа, которую учинил капитан. Но другой матрос был широкоплечий детина, здоровенный медведь, усы черные, шея воловья.
Увидев, что его товарищ упал, он пригнулся, зарычал, как собака, и одним ударом свалил капитана.
Мгновенно лицо капитана из пунцового сделалось белым. Бунт! Это был бунт! Усмирять бунты зверю-капитану приходилось не раз. Ни секунды не медля, он выхватил из кармана револьвер и выстрелил в упор в своего могучего врага. Но Джон Клейтон оказался проворнее: увидев, что оружие сверкнуло на солнце, он ударил капитана по руке, вследствие чего пуля угодила матросу не в сердце, а в колено.
В очень резких выражениях Клейтон тотчас же высказал капитану, что он не допустит такого зверского обращения с командой и считает его возмутительным.
Капитан уже открыл было рот, чтобы ответить ругательством на замечание Клейтона, но вдруг круто повернулся и, бормоча невнятные проклятья, ушел на корму.
Он понимал, что не слишком выгодно раздражать британского чиновника, ибо могучая рука королевы может направить на него грозное и страшное орудие кары - вездесущий британский флот.
Пожилой матрос помог своему раненому товарищу встать. Широкоплечий великан, который среди моряков был известен под кличкой Черный Майкл, попытался двинуть простреленной ногой; когда оказалось, что это возможно, он повернулся к Клейтону и довольно неуклюже выразил ему свою благодарность. Слова его были грубы, но в них звучало искреннее чувство.
После этого ни Клейтон, ни его жена не видели его несколько дней. Капитан старался не разговаривать с ними, а когда ему приходилось по службе сказать несколько слов, он сердито и отрывисто буркал.
Они завтракали и обедали в капитанской каюте, как повелось еще до этого несчастного случая, но теперь капитан не появлялся к столу, всякий раз ссылаясь на какое-нибудь неотложное дело.
Помощники капитана, все как на подбор неграмотные, бесшабашные, были едва ли почище своих подчиненных, над которыми они так злодейски тиранствовали. Эти люди, по весьма понятным причинам, при встречах с прекрасно воспитанным лордом чувствовали себя не в своей тарелке и поэтому избегали общения с ним.
Таким образом, Клейтоны - муж и жена - очутились в полном одиночестве.