Этот лист рукописи поступил в лейпцигскую типографию, по свидетельству издателя Науманна, "в один из двух последних дней декабря". На нём стояло указание Ницше: "В первую тетрадь Ecce homo вместо прежнего 3-го фрагмента". Помимо него Ницше отослал из Турина 29 декабря ещё множество других добавлений и исправлений. Гранки первой тетради "Ecce homo" были отосланы Ницше обратно в Лейпциг ещё 18 декабря с пометкой "в печать". Однако после этого он пожелал заменить входящий в эту тетрадь вышеназванный параграф другим текстом, содержащим более чем резкие характеристики матери и сестры. Технолог в типографии обратил внимание Науманна на "резкость" данного текста, и тот решил дождаться от Ницше подтверждения необходимости печатать именно эту редакцию параграфа. Тем временем пришло известие о душевной болезни Ницше. Лист оставался в рабочем столе у Науманна, покуда его не забрал в феврале 1892 г. Кезелиц. 9 февраля он отослал его Элизабет Фёрстер-Ницше, сопроводив посылку следующими словами: "Порадуемся, что этот лист в наших руках! Однако теперь его точно следует уничтожить! Пусть даже очевидно, что он был написан в полнейшем безумии, наверняка найдутся люди, которые скажут: именно поэтому этот текст так важен, - ведь здесь без всякого стеснения и с полной искренностью говорит инстинкт". Тем не менее после этого Кезелиц сделал собственноручную копию, благодаря которой мы теперь можем судить о том, что именно названо здесь "полным безумием" и (выше) "лихорадочным бредом". Копию Кезелиц надписал словами: "Копия листа, который Ницше, уже в полном безумии, отправил Науманну во время печати Ессе homo". Позже, возможно, после разрыва с Элизабет Фёрстер-Ницше в 1909 году, Кезелиц стёр слова "в полном безумии", более того - ссылался на данный текст в переписке с Эрнстом Хольцером. Тогда как раз вышел V том писем Ницше, в который вошло немало адресованных Элизабет писем, ею же во многих случаях и сфабрикованных. В связи с этим 23 июня 1909 Кезелиц пишет Хольцеру: "В Вашей последней открытке говорится: письма (V) не оставляют никаких сомнений относительно душевно близких отношений Ницше с сестрой. Ну да, ну да!.. Однако близкие отношения требовали немалого самопреодоления. Сколь мучительным было это преодоление для Ницше, стало ясно лишь незадолго до того, как он впал в безумие, а именно - когда он отправил Науманну в качестве дополнения к Ecce большой лист in folio по поводу матери и сестры".
Два сохранившихся черновика к 3-му параграфу не оставляют никаких сомнений относительно аутентичности этого текста. Да и в том, что касается прорывающегося местами психического напряжения, 3-й параграф мало чем отличается от многих других мест "Ecce homo". В свете этого Д. Колли и М. Монтинари включили его в состав "Ecce homo" именно в непубликовавшейся ранее окончательной версии, что вслед за ними делает и наше русское издание. Одновременно текст 3-го параграфа даёт представление и о том, каким могло быть содержание "выпавших" из-под руки Кезелица (т. е. при изготовлении им копии рукописи "Ecce homo"; см. выше) фрагментов и уничтоженных, по признанию Элизабет, "мест пленительной красоты".
История создания
В основу текста "Ecce homo" легло небольшое самоописание, созданное во время работы над корректурой "Сумерек идолов". Оно опубликовано в ПСС 13 как фрагмент 24 [1] и состоит из 11 главок, включающих в себя как фрагменты глав "Почему я так мудр" и "Почему я так умён" из "Ecce homo", так и главу "Чем я обязан древним" из "Сумерек идолов". После того, как 15 октября 1888 г., в свой сорок четвёртый день рождения, Ницше, согласно его письменным свидетельствам (см. НП, с. 337–338), "принялся за очередное начинание", где "речь идёт обо мне и моих произведениях", он 24 октября отослал в лейпцигскую типографию главы "Чем я обязан древним" и "Молот говорит" (текст из "Так говорил Заратустра") в качестве завершающих разделов "Сумерек идолов".
Работа над первой редакцией "Ecce homo" продолжалась с 15 октября по 4 ноября. Именно в промежутке между этими датами Ницше, согласно его письму Науманну от 6 ноября, "выполнил неимоверно трудную задачу - рассказать самого себя, свои книги, свои взгляды... свою жизнь". Эта первая редакция, которую Д. Колли и М. Монтинари называют "октябрьской редакцией", состояла из 24 параграфов. Затем Ницше написал Предисловие и главы о "По ту сторону добра и зла", "Случае "Вагнер"" и "Сумерках идолов". Вместе с октябрьской редакцией он отослал их в середине ноября в типографию Науманна. Таким образом было возведено основное здание книги, в которое с середины ноября до 6 декабря Ницше также периодически вносил новые, не столь значительные изменения. 6 декабря Ницше отослал целиком просмотренную им Dm в лейпцигскую типографию. Однако с середины декабря последовали новые существенные изменения: 1) в главу "Почему я так умён" добавились параграфы 4, 6 и 7; 2) в главе "Почему я пишу такие хорошие книги" текст 2-го параграфа был заменён новым; 3) в главу о "Человеческом, слишком человеческом" добавился 6-й параграф; 4) изменена концовка 5-го параграфа главы о "Так говорил Заратустра" (цитата из "Закона против христианства"); 5) заменён 3-й параграф главы "Почему я так мудр" (см. коммент. ). 29 декабря, то есть после того, как были отосланы все эти добавления, Ницше известил издателя, что будет прислан ещё "остаток рукописи, сплошь чрезвычайно существенные вещи, в том числе стихотворение, которым должен заканчиваться Ecce homo". Самое последнее изменение было внесено 2 января 1889 г., когда Ницше отозвал обратно стихотворение "Слава и вечность" (см. коммент. к "Дионисовым дифирамбам"), предназначенное было венчать собою "Ecce homo". В свою очередь отправлено в Лейпциг оно было 29 декабря, с указанием: "Раздел "Объявление войны" выпадает, равным образом и - "Молот говорит"". Таким образом, согласно последним распоряжениям Ницше, заканчиваться текст "Ecce homo" должен был так же, как он заканчивается во всех изданиях, начиная с 1908 г.
Фридрих Ницше
Ecce homo
Как становятся собою
Предисловие
1
В предвидении, что недалёк тот день, когда я выдвину человечеству самые суровые требования, которые перед ним когда-либо ставились, мне кажется необходимым сказать, кто я такой. В сущности это могли бы уже и знать: ибо я не раз "свидетельствовал о себе". Но несоответствие между величием моей задачи и ничтожеством моих современников проявилось в том, что меня не слышали и даже не видели. Я живу на свой собственный кредит, и, быть может, то, что я живу, - всего-навсего предрассудок?.. Мне достаточно только поговорить с каким-нибудь "образованным" человеком, приезжающим летом в Верхний Энгадин, чтобы убедиться, что я не живу... В этих условиях возникает обязанность, против которой в сущности восстаёт моя привычка и ещё больше гордость моих инстинктов, а именно - обязанность сказать: Выслушайте меня! Ибо я такой-то и такой-то. Прежде всего не путайте меня с другими!
2
Я, например, вовсе не пугало, не моральное чудовище, - я даже натура, противоположная той породе людей, которую до сих пор почитали как добродетельную. Между нами: как мне кажется, именно это составляет предмет моей гордости. Я ученик философа Диониса, я предпочёл бы скорее быть сатиром, чем святым. Но прочтите-ка это сочинение. Быть может, оно мне удалось, и, быть может, это произведение не имеет никакого иного смысла, как ясным и доброжелательным образом выразить названную противоположность. "Улучшить" человечество - было бы последним, что я мог бы обещать. Я не создаю новых идолов; пусть научатся у древних, во что обходятся глиняные ноги. Низвергать идолов (так называю я "идеалы") - скорее уж в этом моё ремесло. Ценность, смысл, истинность реальности были отняты у неё в той мере, в какой измыслили идеальный мир... "Мир истинный" и "мир кажущийся" - в переводе: измышленный мир и реальность... Ложь идеала была до сих пор проклятием, тяготевшим над реальностью, - из-за него само человечество сделалось изолгавшимся и фальшивым вплоть до самого дна своих инстинктов, до обоготворения ценностей, обратных тем, которые только и обеспечивали бы развитие, будущность, высокое право на будущее.