Вынув из стола пиалы, я плеснул в них чаю, не наполнив и на четверть: то был и знак уважения к собеседнику, и своеобразный намек на то, что разговор предстоит не короткий. Таков в народе обычай - полную пиалу наливают гостю, от которого хотят поскорее избавиться: "Пей да проваливай!", а тому, кому рады, лишь плеснут, покрыв дно. И хитрая поговорка есть на этот счет: мудрость на дне пиалы. Наливая чай, задают и вопрос, а ты не торопись пить, но и не медли с ответом.
- Скажи, пожалуйста, Абдулла, ты веришь, что Дердеш-мерген непременно придет к детям, если представится такая возможность?
Пиала задержалась у самых губ Абдуллы. Он отхлебнул совсем маленький глоток. Потом еще, и глаз его я не видел. Сделав еще глоток, парень степенно сказал:
- Моя мать в это верит. Жена мергена в это верит. Другие люди уже сомневаются в слухах, будто Дердеш-мерген рядом, а к семье не зашел, не проведал своих сыновей. Он же их ни одним глазом не видел! Будь я на его месте, то обязательно сумел бы повидать сыновей. Иначе что скажут они об отце? Плохо скажут. Поэтому я верю - пришел бы Дердеш-мерген.
- А если не страх удерживает Дердеш-мергена? Если не столько страх быть пойманным, сколько совесть?
- Совесть удерживает Дердеш-мергена? - задумчиво повторил за мной Абдулла. - Совесть... Смеет ли он, человек, пусть невольно, не по своему желанию связанный с кровавыми делами басмачей, явиться в свой дом и ласкать своих детей?.. - Абдулла отпил последний глоток и машинально передал мне пиалу.
- Я только предполагаю, Абдулла, - сказал я и плеснул чаю в пиалу. - Разве может кто-нибудь знать это, кроме самого кузнеца?
- Никто не может этого знать, кроме самого Дердеш-мергена... - согласился, кивнув, Абдулла. - Никто, кроме самого...
И тут я увидел его глаза, глаза, полные надежды и радости. Ведь Дердеш-мерген был ему ближайшим родственником, и надо хорошо знать, что такое для киргиза родство, чтобы понять, как много для Абдуллы значило, продал ли Дердеш себя с головой Джаныбеку, или одиннадцать долгих лет ждал кузнец часа, той минутки, чтоб протянули ему руку помощи.
- Скажи, Абдулла, тебе бы не хотелось узнать это точно?
- Мне очень хотелось бы знать это точно. И детям его обязательно нужно знать.
- Всем людям нужно. Любой человек, который вернулся к нам оттуда, - наша победа. Победа справедливости и добра.
- Что надо сделать, Абдылда-ака?
- Пей чай, думать будем...
Предложение было серьезным, и Абдулла взял в руку пиалу, вновь постарался спрятать за плавными движениями юношескую горячность, прорвавшуюся в торопливом вопросе.
Чаю хватило на четыре глотка, и я сказал:
- Надо достать юрту.
- У нас есть юрта, Абдылда-ака.
- Хорошо, что у вас юрта. Я договорюсь с трестом "Памир-строй", что ведет дорогу на Хорог, а твоя мать и жена Дердеш-мергена с детьми будут в ущелье заготавливать дрова. Для стройки. Ты им будешь помогать в свободное время.
Я заговорился и налил пиалу Абдуллы едва не до краев, но он не обратил на это внимания, выпил чай жадно, словно только теперь почувствовав душную жару.
- Тогда Дердеш-ака сразу придет проведать семью, посмотреть на сыновей, которых он еще не видел! - воскликнул племянник мергена.
- Не сразу, Абдулла, не сразу... - я постарался остудить, его горячность. - Он сначала непременно подумает, что юрта, в которой живет его семья, появилась в ущелье неспроста. Он наверняка заподозрит там западню.
- Сколько же он будет разубеждаться? Разве он забыл свою жену? Не узнает сестру?
- Не знаю. Может быть, много дней пройдет, пока он убедится, что западни в юрте нет. А мы будем ждать. Ты будешь терпелив. И каждый день по дороге в село ты, Абдулла, будешь на выезде из ущелья в пять часов утра. Спрятав коня в кустарнике, спустишься под мост. Я буду встречать тебя там. Ты скажешь, приходил дядя или нет. И как он вел себя, появившись дома.
Так мы и сделали. Женщины с помощью Абдуллы перевезли и поставили в урочище юрту, в трестовском магазине им выдали продукты: мясо, чай, сахар. С продуктами трудно было, народ голодал, но строителей снабжали неплохо.
Прошло двадцать три дня. Мы встречались с Абдуллой в условленном месте. От свидания к свиданию мрачнел Абдулла - не появлялся Дердеш-мерген.
- Забыл дядя семью. Не хочет он видеть сыновей, - все чаще и чаще говорил Абдулла. - Совсем басмачом стал.
- Послушай, Абдулла, - сказал я ему при очередной встрече. - Ты сегодня ночуй в селе. А к матери заедешь на восходе, когда проедет по урочищу утренний патруль. После пяти часов.
- Почему, Абдылда-ака?
- Ну какой я "ака"? Тебе семнадцатый, мне двадцать седьмой идет. Говори - товарищ.
- Хорошо. Почему мне нужно ночевать в селе, джолдош Абдылда Исабаев?
- Дядя тебя не знает, джолдош Абдулла. Он, наверное, думает, все время в юрте кто-то посторонний ночует. Неспроста.
Как может быстро меняться выражение лица у человека, как в одно мгновение настроение становится совсем иным - мрачного Абдуллы как не бывало, глаза загорелись, а на бледных щеках заиграл румянец:
- Ай, правильно, Абдылда-ака! Ай, как правильно!
"Правильно-то, правильно, - думал я. - А если возьмет да и уведет Дердеш-мерген свою семью в Китай, в банду Джаныбека? До границы отсюда рукой подать - за ночь дойти можно... Бросят они юрту и налегке наверняка доберутся. Не слишком ли доверяешь, Абдылда, человеку, который пробыл у Джаныбека одиннадцать лет? Может быть, он не только всего насмотрелся, но и ко многому руку приложил? Ой смотри, Абдылда..."
Не спал я ночь. Не мог уснуть. Еще светать не начало, как я выехал, и подъезжал к мосту задолго до условленного срока. Конь то тупнет копытом по пыли, то цокнет по камню. Тихо, еще и ветер не просыпался, облака дремлют около высоких скал, точно кони у коновязи. Понурые серые кони в предутренней мгле.
Вдруг треск в кустах джерганака. Кто-то напролом через непролазную чащу бежит. Я схватился за маузер. Гляжу, Абдулла выскочил.
- Джолдош Абдылда! Джолдош Абдылда! - кричит.
Спрыгнул с коня - и к нему. Сначала и не пойму никак, почему он так кричит. Запыхался Абдулла и не разберешь - от горя ли, от радости он спешит. Подбежал, на лице у него царапины от колючей облепихи, по-киргизски ее джерганак зовут.
- Был! Приходил дядя! Схватил меня Абдулла, хохочет, обнимает. Ну совсем мальчишка.
- Успокойся, - сказал я. - Отдышись и рассказывай.
А он все успокоиться не может - обнимает и хохочет:
- Приходил дядя... Под утро пришел... Явился...
- Хорошо, Абдулке, хорошо. Успокойся и рассказывай.
- Явился! Явился!
Сели мы на камни при дороге. Вытер я кровь на лице Абдуллы, что из царапин сочилась. Сначала лопотал он довольно несвязно, однако успокоился и передал, что услышал о встрече. Явился кузнец в юрту, женщин разбудил, они детей. Пока женщины хлопотали у дасторкона, чай готовили, Дердеш-мерген посадил двойняшек, мальчишек своих, к себе на колени. И сидел молча. Дичились сначала его сыновья, а он пригнул, прижал их головы к своей груди, молчал и вздыхал. Подали женщины чай, а он не отпустил своих двойняшек с колен, взял пиалу и спросил: "Двадцать три дня я наблюдал за вами, был около вас. Думал, приготовили мне западню. Кто-то посторонний ночевал у вас. Кто он?" - "Сын мой, твой племянник, Абдулла", - ответила моя мать. "Взрослый уже, совсем мужчина, - сказал кузнец. - Увидеть его хочу. Пусть придет он ко мне, слышите, женщины? Этой ночью буду ждать его в ущелье. За час до восхода луны, около караташа, черного камня. Знаете, где караташ, женщины?" - "Абдулла знает", - ответила мать. И опять молча сидел кузнец. Женщины не спрашивали его ни о чем. Потом посмотрел Дердеш-мерген вверх, увидел в чамгарак, через отверстие в потолке юрты, какого цвета стало небо, сказал, что пора, скоро патруль поедет по ущелью, поцеловал сыновей и ушел...
Так сказал мне Абдулла.
"Поведение Дердеш-мергена можно толковать по-разному, - размышлял я. - Он чрезвычайно осторожен. Справедливо одно - он действительно очень любит своих детей, если двадцать три дня ждал возможности навестить их. Однако его могли задержать и другие причины, о которых мы ничего не знаем. И неизвестно, где Осман-Савай. Куда подевался этот джельдет-палач? Вряд ли кузнец посвятил его в свои намерения, что выжидает удобного случая повидать сыновей.
Но раз дело начато, его необходимо довести до конца. Важно, зачем Дердеш-мергену понадобилось свидание с племянником. Захочет ли кузнец считать его своим родственником, когда узнает, что Абдулла - секретарь комсомольской ячейки и командир легкого кавалерийского отряда по борьбе с басмачами? Как он отреагирует?
Допустим, кузнец не станет вредить Абдулле - родственник все-таки, племянник единственный как-никак. А если Дердеш-мерген хочет сманить родню к басмачам? Пусть свидание все решит. Кузнец уверен: Абдулла не приведет с собой врага дяди - не простят ему этого ни жена Дердеш-мергена, ни его сестра, ни сыновья оружейного мастера...
Свидание все решит, конечно, если Дердеш-мерген будет искренен и откровенен, если у него нет особого задания - выманить к себе меня, кого басмачи слишком хорошо знают. Джаныбек-казы не слепой котенок. У него есть, во всяком случае, могут быть, свои люди в аилах. Курбаши может знать о нашей дружбе с Абдуллой и использовать ее во вред мне, делу. И все-таки, если правая рука курбаши даже не выскажет пожелания увидеться со мною, Абдулла должен будет договориться о моей встрече с кузнецом".
Размышлял я так долго, что веселое и радостное настроение Абдуллы улетучилось. Он глядел на меня с тревожным ожиданием, понимая - в эти минуты решалась не только судьба его дяди, но и его тоже, если дядя стал басмачом.