ГИЙОМ АПОЛЛИНЕР
А Париж начинался за словом "Париж":
чуть пройдёшь – и направо, всего-то и дела!
И тогда открывалась бескрайность предела -
так бывает… но, видимо, всё-таки лишь
в этом самом Париже, где прямо с угла
начинаются крохотных улочек вальсы:
там-то и открывалась… подвал открывался -
"Closerie de Lilas"!
Это кончилось всё – это было уже
много жизни назад или много искусства,
от которых – беспутное наше лоскутство
и паскудный испуг на крутом вираже.
А мелодия – что ж ей? Осталась цела,
и цвела, и цвела – чтобы мы не грустили, -
лиловатым цветком уцелевшего стиля
closerie-de-lilas, closerie-de-lilas.
По подвалу металась мечта без хвоста -
подвизаться на поприще импровизаций,
и предметы умели не быть, но казаться -
ни себе не чета, ни другим не чета…
ни черта не понять очертаний крыла!
И у Бога была своя свита – богема,
и светилась над нею высокая тема -
closeriedelilascloseriedelilascloseriedelilas…
СТИХИ ОБ УЖАСНОЙ ДАМЕ
(1)
Опять не те у Вас в гостях:
опять какой-нибудь Пустяк
присел на краешек дивана,
имея вид кота-баюна;
опять какая-то Причуда -
откуда-то, но не отсюда -
безостановочно трещит
и открывает суть вещиц…
Ах, Вы всегда то с тем, то с тем:
у Вас на всех достанет тем,
а в Вашем кофе – вечный пепел,
и, будь я Вами, я бы не пил!
Но Вы твердите: хватит маний -
и кажетесь мне ненормальной -
всех обвинив и всех простив,
забью на полуслове стих
и – понимая, что некстати, -
лепя случайный хвост к цитате!
Потом у вас в гостях Озноб -
с обычным ворохом обнов,
потом Мигрень, потом Пардон,
потом – открыв тетрадь с трудом
и спичкою рисуя жжёной -
Вы кажетесь мне раздражённой,
и злой, и полной мелочей,
и милой… свет моих очей!
(2)
Покатаемся на дрожках
по столице пустоты -
у истерики на рожках
молчаливые цветы,
руки тряски, плечи зябки,
молниями отмерцав -
гнева знойные голубки
разлетаются в сердцах!
Поворачивайте влево,
нет, направо… нет, пешком -
куролесит королева,
королесит куролева,
правя правым сапожком:
это гости, это нервы,
разговоры до утра… -
ах, маневры, ах, минервы,
ах, военная пора!
Сбросив шапку, сбросив шубку -
в бой за право быть ничьей,
прямо в уличную пробку,
в бездну, в пекло, в мясорубку -
не бывает горячей.
Выскользнула из одёжки -
и пропали все следы…
И везут пустые дрожки
страшной нежности издержки,
горькой прелести плоды.
(3)
Завтрак отложен на завтра – беспечной рукою,
книжку листающей, – и золотые слова:
"Если б смогла, то оставила Вас бы в покое -
или, скорее, подсыпала яду в Ваш кофе", -
завтрак отложен на завтра, и дремлет Москва.
А разговор состоит из вчерашних обрезков,
древних обломков, осколков случайных пород,
отблесков, отзвуков и подозрительных всплесков,
из отклонённых и вновь предъявляемых исков…
всё отслужившее – снова пускается в ход.
Ан – не заводится день: барахлит зажиганье,
перетрудилась и больше не хочет свеча,
звёзды с рассветного неба украли цыгане…
Шмыганье носа и узеньких плеч содроганье,
кошки лукавство и честные трели грача!
Но до чего же мне всё-таки по сердцу каюсь,
эта напрасная жизнь… до чего ж дорога!
Ну, не милы ли – и весь Ваш задумчивый хаос
(день не завёлся – и вышел пешком, спотыкаясь),
и неполадки при взятьи быка за рога…
Тряпка состарилась красная, вялых движений
мирные волны уже никому не во вред,
копья летят наугад, не касаясь мишеней, -
кружево жизни: тяжёлая дурь поражений,
лёгкая дурь перемирий и тщетность побед.
(4)
Долгого романа
белые знамёна
бьются у дверей.
Это всё Измена,
это всё Йемена
с музыкой своей…
Три-четыре ноты -
наши карты биты,
и с ночных высот
сыпятся планеты:
все со всеми квиты -
не горюй, рапсод!
Если нету слада -
так пора отсюда,
стало быть, в полёт…
Да одна Засада,
да одна Досада
песенку поёт.
Да одна Причина
(поздно, дурачина!)
держит за грудки,
да старинной клятвы -
накануне битвы -
светят огоньки.
(5)
Так, за "простите", и душу отдашь…
Лгать – Ваша участь, и лгать – Ваш талант:
бывшего – не было, всё это блажь -
шпилька, булавка, заколка и бант!
Вам ли смущаться, теряться, краснеть -
ангел мой, всё ведь на свете игра, -
а на подносике – райская снедь,
а за плечами – пустыня Вчера.
Всё передёрнуть, но всё объяснить:
чудом вскочив на Корабль Дураков,
снова связать ту же самую нить -
всю состоящую из узелков…
…верую – не приставая с ножом,
верую – не приглашая на суд:
так же, как дети, когда мы им лжём,
верую, верую, ибо – абсурд.
Впрочем, однажды и это пройдёт:
выйдешь, вздохнёшь и – айда на Арбат!
Что ж это было с тобою? Да вот…
шпилька-булавка-заколка-и-бант!
(6)
Впрочем, может быть, ужин в "Шоколаднице"
за каким-нибудь блинчиком шальным
нас подружит опять – и всё уладится,
и полюбит нас Бог и иже с ним.
А на улице будет гололедица -
и все прочие собьются с пути,
но огромная Малая Медведица
будет нас очень тщательно пасти.
И одна за другою неурядицы
разбегаться начнут – кто куда,
и минувшее будущим нарядится,
но его мы узнаем без труда… -
ибо школьница, злюка, привередница
собирательница редких камней
всё равно уж едва ли переменится
и едва ли приблизится ко мне,
ибо жрица, святая, проповедница,
возжигательница нового дня
всё равно уж едва ли переменится
и едва ль удалится от меня.
(7)
Ну и что ж у нас теперь… да ничего:
утомился колокольчик речевой
волочиться по запутанным следам
всяких глупостей и всяких разных дам.
У него теперь заботы поважней,
чем тащиться позади беспутных дней,
семенящих вслед за дробью каблучков
по подвалам кабаков и кабачков!
У него теперь серьёзные дела:
надо сделать, чтобы жизнь была цела, -
между тем как жизнь давно уже, боюсь,
вся рассыпалась куда-то – ниткой бус…
Я за бусинками бегал с бечевой -
и смеялся колокольчик речевой:
потому что, напевал он, только звук
возвращает мир, отбившийся от рук.
Погоди, мой колокольчик дорогой,
я-то знаю ведь, какой в тебе огонь
и как быстро ты распугиваешь дни -
драгоценные пока… – повремени!
Я, пожалуй, задержусь ещё на час:
пусть бокалы побренчат – и постучат
каблучки, а я наслушаюсь их впрок
у начала новых строк или дорог…
(8) Письмо к Ужасной Даме
Здравствуйте опять, Не Было Забот!
Там у Вас июль, а у нас – февраль…
там у Вас всегда всё наоборот -
только, чтоб войти, надо знать пароль.
Там у Вас есть страж – очень строгий стриж,
и к нему с утра – запись на приём:
чуть не так споёшь, чуть не так состришь -
и не пустит к Вам… разве – напролом!
Я боюсь того – жуткого – стрижа,
так что мне туда больше – ни ногой.
Только я скажу, что – стрижа держа -
Вы ведь не могли стать совсем другой.
Хрупкая судьба – королевский паж:
сеешь да не жнёшь, несмотря на прыть…
бедный, бедный стриж, бедный, бедный страж:
задержать – не жать, сторожить – не жить.
Славная судьба – аутодафе!..
Бог упас, я – пас: ураган затих.
А найти меня… на углу, в кафе -
где в ходу пароль "кофе для двоих".
(9)
Всё начнётся сначала: закрутится явь заводная,
и опять, проклиная себя, ты проглотишь клинок,
балаганный шутник… и хохочет собранье, не зная,
что клинок застревает навеки – груди поперёк.
Шут с тобой, балаганный шутник, потешатель собраний!
Никаких словопрений – приказом капризного рта
ты направлен туда, где отныне – ни боли, ни брани:
жизнь опять прожита.
Сколько было их – жизней-то… много – не сбиться б со счёта:
со щитом приходил и потом – прибывал на щите.