- Боже мой! - закричал Дик. - Сумасшедший! Безумец! Лететь через Африку на воздушном шаре! Этого еще не хватало! Так вот, оказывается, что он обдумывал в течение двух лет!
Если мы поставили после каждой его фразы восклицательный знак, то Кеннеди кончал их тем, что ударял себя кулаком по голове, и если вы представите себе эту картину, то получите понятие о состоянии Дика.
Экономка Дика, старушка Эльспет, решилась было заикнуться, что это сообщение ложное.
- Ну, что вы! - воскликнул Кеннеди. - Точно я не узнаю в этом своего друга. Да разве это на него не похоже? Путешествовать по воздуху! Он, изволите ли видеть, теперь вздумал соперничать с орлами! Ну, нет! Такому не бывать! Уж я сумею его образумить! Дай ему только волю, - он в один прекрасный день и на луну, пожалуй, отправится.
В тот же вечер Кеннеди, встревоженный и раздраженный, сел в поезд и на следующий день был в Лондоне.
Через каких-нибудь три четверти часа его кэб остановился у маленького домика на Греческой улице, возле сквера Сохо, где жил доктор Фергюссон. Шотландец взбежал на крыльцо и пятью здоровенными ударами в дверь возвестил о своем прибытии. Фергюссон сам открыл ему.
- Дик! - воскликнул он, впрочем, без особенного удивления.
- Он самый, - заявил Кеннеди.
- Как это ты, дорогой Дик, в Лондоне в разгар зимней охоты?
- Да! Я в Лондоне.
- Для чего же ты приехал?
- Помешать неслыханному безрассудству!
- Безрассудству? - переспросил доктор.
- Верно ли то, что говорится в этой газете? - спросил Кеннеди, протягивая другу номер "Дейли телеграф".
- Ах, вот оно что! Эти газеты, надо сказать, довольно-таки нескромны. Но присядь же, дорогой Дик.
- И не подумаю! Скажи, ты в самом деле затеял это путешествие?
- В самом деле. У меня многое уже готово; и я… - И где же оно? Я разнесу, разобью все вдребезги!! Милый шотландец не на шутку вышел из себя.
- Успокойся, дорогой Дик, - заговорил доктор. - Я тебя понимаю. Ты обижен на меня за то, что я до сих пор не ознакомил тебя с моими проектами…
- И он еще зовет это своими проектами!
- Видишь ли, я был чрезвычайно занят, - продолжал Фергюссон, не обращая внимания на возглас Дика. - У меня уйма дел, но успокойся же: я ведь непременно написал бы тебе, прежде чем уехать…
- Очень мне это важно! - перебил его Кеннеди.
- …по той простой причине, что я намерен взять тебя с собой, - докончил Фергюссон.
Шотландец отпрянул с легкостью, которая могла бы сделать честь серне.
- Послушай, Самуэль, не хочешь ли ты, чтобы нас обоих заперли в Бедлам?
- Именно на тебя я рассчитывал, дорогой мой Дик, и остановился на тебе, отказав очень многим. Кеннеди совершенно остолбенел.
- Если ты послушаешь меня в течение каких-нибудь десяти минут, - спокойно продолжал Фергюссон, - то, поверь, будешь мне благодарен.
- Ты говоришь серьезно?
- Очень серьезно.
- А что, если я откажусь сопровождать тебя?
- Ты не откажешься.
- Но если все же откажусь?
- Тогда я отправлюсь один.
- Ну, сядем, - предложил охотник, - и поговорим спокойно. Раз ты не шутишь, дело стоит того, чтобы его хорошенько обсудить.
- Только если ты ничего не имеешь против, обсудим его за завтраком, дорогой Дик.
Друзья уселись один против другого за столиком, на котором возвышались гора бутербродов и огромный чайник.
- Дорогой мой Самуэль, - начал охотник, - твой проект безумен. Он невозможен. В нем нет ничего серьезного и осуществимого.
- Ну, это мы увидим. Сначала испробуем, - отозвался доктор.
- Но пробовать-то именно и не надо, - настаивал Кеннеди. - А почему, скажи на милость?
- А всевозможные опасности и препятствия? Ты о них забываешь?
- Препятствия на то и существуют, чтобы их преодолевать, - с серьезным видом ответил Фергюссон. - Что же касается опасностей, то кто вообще гарантирован от них? В жизни опасности на каждом шагу. Может быть, опасно сесть за стол, надеть на голову шляпу… Чему быть, того не миновать; в будущем надо видеть настоящее, ведь будущее и есть более отдаленное настоящее.
- Ну вот, - сказал Кеннеди, пожимая плечами. - Ты всегда был фаталистом.
- Да, всегда, но в хорошем смысле этого слова. Так не будем же гадать, что готовит нам судьба. Вспомним-ка добрую английскую пословицу: "Кому суждено быть повешенным, тот не рискует утонуть".
На это сказать было нечего, но Кеннеди все же нашел немало возражений, слишком длинных для того, чтобы их здесь приводить.
- Ну, хорошо, - заявил он после целого часа препирательств, - если ты уж во что бы то ни стало хочешь пересечь всю Африку, если это совершенно необходимо для твоего счастья, то почему не воспользоваться для этого обычными путями?
- Почему? - спросил, воодушевляясь, доктор. - Да потому, что до сих пор все такие попытки терпели неудачи. Мунго Парк был убит на Нигере, Фогель исчез бесследно в стране Вадаи, Оудней умер в Мурмуре, Клаппертон - в Сокото, француз Мэзан был изрублен на куски, майор Ленг убит туарегами, Рошер из Гамбурга погиб в начале тысяча восемьсот шестидесятого года. Как видишь, длинен список мучеников: немало жертв понесли мы в Африке. Очевидно, невозможно бороться со стихиями, с голодом, жаждой, лихорадкой, с дикими зверями и тем более - с дикими туземными племенами. А если нельзя сделать что-либо одним способом, оно должно быть сделано другим: если нельзя пройти посредине, надо обойти сбоку или пронестись сверху.
- Вот это-то и страшно, - заметил Дик.
- Чего,же бояться? - возразил доктор с величайшим хладнокровием. - Ты ведь не можешь сомневаться в том, что я принял все меры предосторожности против аварии моего воздушного шара? Но даже случись с ним что-нибудь, и тогда я все же окажусь на земле, как всякий другой путешественник. Повторяю, мой шар меня не подведет, а об авариях не стоит даже и думать.
- Наоборот, как раз о них и следует думать.
- Нет, дорогой Дик. Я намерен расстаться со своим воздушным шаром не раньше, чем доберусь до западного побережья Африки. Пока. я на нем, на этом шаре, все становится возможным! Без него же я подвергаюсь опасностям и случайностям прежних экспедиций. С шаром мне не страшны ни зной, ни потоки, ни бури, ни самум, ни вредный климат, ни дикие звери, ни даже люди! Мне слишком жарко - я поднимаюсь выше; мне холодно - я спускаюсь; гора на моем пути - я ее перелетаю; пропасть, река - переношусь через них; разразится гроза - я уйду выше нее; встретится поток - промчусь над ним, словно птица. Подвигаюсь я вперед, не зная усталости, и останавливаюсь в сущности вовсе не для отдыха. Я парю над неведомыми странами… Я мчусь с быстротой урагана то в поднебесье, то над самой землей, и карта Африки развертывается перед моими глазами, будто страница гигантского атласа…
Слова Фергюссона тронули доброго Кеннеди, но вместе с тем у него закружилась голова от картины, нарисованной его другом. Он смотрел на Самуэля с восхищением и со страхом, и ему казалось, что он уже раскачивается в воздухе…
- Но постой-ка, постой, дорогой Самуэль, значит, ты нашел способ управлять воздушным шаром? - спросил Кеннеди.
- Да нет же, это утопия.
- Как же ты полетишь?
- По воле провидения, но во всяком случае с востока на запад.
- А почему?
- Да потому, что я рассчитываю на помощь пассатов, направление которых всегда одно и то же.
- Вот как… - проговорил в задумчивости Кеннеди. - Пассаты… конечно, в крайнем случае… пожалуй… быть может…
- Нет, не быть может, а наверное! В этом все дело, - перебил его Фергюссон. - Английское правительство предоставило в мое распоряжение транспортное судно. Вместе с тем условлено, что примерно к тому времени, когда я прибуду к западному берегу Африки, там будут крейсировать три или четыре судна. И вот не дальше как через три месяца я буду на Занзибаре. Там я наполню газом мой шар, и оттуда мы устремимся…
- Мы?.. - повторил Дик.
- Да. Неужели у тебя еще есть какое-нибудь возражение? Говори, друг Кеннеди.
- Возражение? Их у меня целая тысяча! Начнем хотя бы с такого: скажи на милость, если ты собираешься осматривать местность, подниматься и опускаться по своему желанию, то ведь тебе придется тратить газ. До сих пор, насколько мне известно, иного способа не было, а это всегда и служило препятствием для долгих путешествий по воздуху.
- На это, дорогой мой Дик, я отвечу тебе одно: я не буду терять ни одного атома газа, ни одной его молекулы…
- И ты сможешь по своему желанию снижаться?
- Смогу по своему желанию снижаться.
- Как же ты это сделаешь?
- А это уж моя тайна, дорогой мой друг. Положись на меня, и пусть мой девиз "Exscelsior" станет и твоим.
- Ну, ладно, "Exscelsior" так "Exscelsior", - согласился охотник, ни слова не знавший по-латыни.
Но в то же время он был твердо намерен всеми средствами противиться отъезду своего друга. Он сделал лишь вид, что согласился с ним, а в душе решил довольствоваться ролью зрителя. Самуэль же после этого разговора отправился наблюдать за приготовлениями к полету.