Классический исторический роман об эпохе противостояния католиков и протестантов во Франции XVI века.
Гражданские войны, высшей точкой которых стала Варфоломеевская ночь 24 августа 1572 г., увидены глазами молодого провинциального дворянина-гугенота Бернара де Мержи, прибывшего в Париж к брату. Капитан Жорж де Мержи, приняв участие в религиозной войне, утратил веру в бога, формально перешел в католичество и успешно продвинулся по службе. Он вводит брата в придворное общество, знакомит с прекрасными дамами, окружающими Екатерину Медичи. Но гражданская война не щадит ни любовь, ни братскую дружбу…
Содержание:
1572 - Хроника времен Карла IX 1
Предисловие 1
Глава первая - РЕЙТАРЫ 3
Глава вторая - ДЕНЬ ПОХМЕЛЬЯ 6
Глава третья - ПРИДВОРНАЯ МОЛОДЕЖЬ 8
Глава четвертая - ОБРАЩЕННЫЙ 11
Глава пятая - ПРОПОВЕДЬ 13
Глава шестая - ВОЖДЬ ПАРТИИ 14
Глава седьмая - ВОЖДЬ ПАРТИИ - (ПРОДОЛЖЕНИЕ) 16
Глава восьмая - ДИАЛОГ МЕЖДУ ЧИТАТЕЛЕМ И АВТОРОМ 16
Глава девятая - ПЕРЧАТКА 17
Глава десятая - ОХОТА 18
Глава одиннадцатая - УТОНЧЕННЫЙ ДУЭЛИСТ И ПРЕ-О-КЛЕР 20
Глава двенадцатая - БЕЛАЯ МАГИЯ 22
Глава тринадцатая - КЛЕВЕТА 24
Глава четырнадцатая - СВИДАНИЕ 25
Глава пятнадцатая - ВО МРАКЕ 27
Глава шестнадцатая - ПРИЗНАНИЕ 28
Глава семнадцатая - ЧАСТНАЯ АУДИЕНЦИЯ 29
Глава восемнадцатая - ОГЛАШЕННЫЕ 30
Глава девятнадцатая - ФРАНЦИСКАНСКИЙ МОНАХ 31
Глава двадцатая - ЛЕГКОКОННЫЙ ЭСКАДРОН 32
Глава двадцать первая - ПОСЛЕДНЕЕ УСИЛИЕ 33
Глава двадцать вторая - ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТОЕ АВГУСТА 36
Глава двадцать третья - ДВА МОНАХА 37
Глава двадцать четвертая - ОСАДА ЛАРОШЕЛИ 39
Глава двадцать пятая - ЛА-НУ 40
Глава двадцать шестая - ВЫЛАЗКА 41
Глава двадцать седьмая - ЛАЗАРЕТ 42
Примечания 44
Проспер Мериме
ХРОНИКА ВРЕМЕН KAPЛA IX
1572
(Варфоломеевская ночь)
Перевод с французского и комментарии АНАТОЛИЯ ВИНОГРАДОВА
Иллюстрации художника ЭДУАРДА ТУДУЗ
1572
Хроника времен Карла IX
То, что сарацины и варвары некогда считали доблестью, ныне мы зовем разбоем и злодейством.
Раблэ.
Предисловие
Мною только что прочитаны мемуары и памфлеты, относящиеся к событиям конца XVI века. Мне захотелось дать конспект прочитанного, - так получилась эта книга.
В исторической науке я больше всего ценю анекдот; из произведении анекдотического искусства я выбираю такие, которые, на мой взгляд, наиболее ярко описывают характеры и бытовые особенности своей эпохи. Быть может, мое пристрастие указывает на некоторую научную невзыскательность, но к большому моему стыду я должен сделать это признание: я уступлю полностью Фукидида за страницы настоящих воспоминании Аспазии или даже за записки какого-нибудь раба Перикла, так как только меморативные записки, дружеское собеседование мемуариста с будущим читателем, дают нам полный образ человека, то есть то, что составляет предмет моего интереса и моего изучения.
Совсем, конечно, не Мезере, а Моплюк, Брантом, д'Обинье, Таванн, Ла-Нy дают нам правильное представление о французах XVI века. К тому же стилистические свойства этих записей так же много говорят об эпохе, как и колорит их изложения.
Возьмем пример. Я прочел у Эстуаля такое замечание: "Мадемуазель де-Шатонеф, одна из любимиц короля, до его отъезда в Польшу, выйдя по сердечной склонности замуж за флорентийского гражданина Антинотти, начальника марсельских галер, и узнав в нем развратника, зарезала его собственноручно, по-мужски".
На основании этого анекдота и множества других, которыми пестрит Брантом, я имею возможность воссоздать в своем представлении цельный характер: передо мною во весь рост придворная дама Генриха III.
Чрезвычайно интересно давать сравнения старинных нравов с нашими, прослеживать, как вырождаются горячие страсти и, войдя в наши дни, сменяются ровным течением чувств и, быть может, ощущением счастья. Вопрос, сделались ли мы лучше наших предков, таким образом не решается, да и решить его не так-то легко, ибо взгляды на одни и те же поступки очень меняются в потоке времени. Возьмите пример: убийство ножом или ядом около 1500 года совсем не вызывало того ужасного впечатления, которое теперь сопровождает такие происшествия. Дворянин из-за угла убивал своего противника, потом просил помилования и, получив его, как ни в чем ни бывало входил в гостиные, и никому в голову не приходило поворачиваться к нему спиной. Бывало и так, что если убийство было вызвано чувством законной мести, то об убившем говорили в таком тоне, как теперь говорят о поступке человека, застрелившего на дуэли негодяя и оскорбителя.
Таким образом, мне кажется самоочевидной истиной, что если мы высказываем суждение о поведении людей XVI столетия, то мы не должны судить их с точки зрения понятий и нравов нашего века. Поступки, квалифицированные как преступления в стране, достигшей цивилизации, оцениваются в государстве с менее совершенной формой гражданственности как признак отваги, и чем дальше в глубь веков, тем больше, а во времена варварства эти же самые поступки могут стать предметом общей хвалы.
Оценка одного и того же действия, как видите, должна разнообразиться применительно к местности в стране, в которой это действие совершилось, так как между населениями разных местностей существует одновременно такая же разница, как между веками.
Мехмет-Али, имевший в лице мамелюкского бея соперника по власти над Египтом, однажды приглашает к себе на праздник в свой дворец всех начальников мамелюкского войска. Они пришли. Едва вступили они во внутренний двор, как за ними заперли ворота; албанские стрелки, спрятанные на верхней галлерее, мгновенно расстреливают вошедших; и вот с этой минуты Мехмет-Али безраздельно владеет Египтом.
А мы? Мы заключили договор с Мехметом-Али. Мехмет-Али пожинает дань уважения Европы, и газеты провозглашают его великим человеком, его именуют благодетелем Египта. Однако, подумайте, что может быть названо зверством с большим правом, нежели расстрел беззащитных гостей? Но, сказать правду, устройство таких капканов освящено местными обычаями и, быть может, отсутствием других способов решить политическую задачу. Вот тут-то поистине уместно восклицание Фигаро: "Ма per Dio, l'utilita!" ("Но, бог мои, а польза-то как же!").
Если бы у одного из нынешних министров - позвольте не называть его фамилии - были бы под рукой "албанцы", готовые начать стрельбу по его команде, и если бы на одном из званых обедов он раскроил бы черепа выдающимся левым депутатам, то, как факт, этот поступок был бы ничем не хуже деяния египетского султана, но все дело в том, что нравственно он показал бы себя в сто раз преступнее: убийство не в наших нравах. Однако, вышеупомянутый господин министр сошвырнул с должностей многих избирателей левых партий, сместил мелких чиновников, припугнул тех, кто повыше, и этим способом добился организации депутатских выборов, ему угодных. Уверяю вас, что Мехмет-Али, сделайся он французским министром, удовольствовался бы точно таким же способом; равно, как я не сомневаюсь, что министр Франции, пересаженный в Египет, счел бы необходимым использовать стрельбу, так как вряд ли простое смещение с должности оказало бы достаточное воздействие на характер мамелюков.