Серенький какой-то, в глубоко надвинутой на лоб шапке, скрывающей верхнюю часть лица. Невысокий, неширокий, незапоминающийся… Неприятный, но неопасный.
- Видал я, как ты дрался. Уважаю. Иманта-богатыря до тебя не мог победить ни один человек, - польстил Афанасию незнакомец.
- На всякую силу найдется другая сила, - философски ответил Афанасий и снова вгрызся в кусок мяса, давая понять, что разговор окончен.
Но нежданный собеседник, казалось, не заметил намека. Даже напротив, угнездив зад на скамье, потянулся к миске с яблочками. Афанасий выразительно покачал на ладони нож. Визитер сделал вид, что не заметил, но руку убрал, даже заложил за спину на всякий случай.
- А ты откуда путь держишь? - спросил он. - Куда?
- Из земель ливонских, - нехотя ответил Афанасий. - Домой, в Тверь, возвращаюсь.
- По торговым делам ездил али проведать кого?
- По торговым, - насупился Афанасий.
- Вижу, не задалась торговлишка-то? - Собеседник показал глазами на обноски на плечах купца-неудачника.
- Не задалась, - пробормотал Афанасий, пряча ноги под лавку, чтоб не увидел собеседник еще и драных лаптей. - Задалась ежели, разве стал бы я по кабакам деньги зашибать таким способом?
- Но получается-то ой как здорово. - Серенький кивнул в сторону все еще не пришедшего в себя гиганта и подмигнул: - А ты в дружине княжеской не служил часом?
- Не служил. Купцы мы, по торговым делам. Почитай сызмальства.
- А моща откуда такая? - удивился собеседник.
- Род наш от кузнецов ведется. Деды в кузне, прадеды в кузне, прапрадеды в кузне. А там, сам знаешь, какая силища в руках образовывается. Хороший кузнец подковы не то что руками, пальцами гнет. А лавку дед мой открыл, чтоб скобяным товаром из собственных рук торговать, от него отец перенял, следом за ним и я, - зачем-то разоткровенничался с незнакомцем Афанасий. - И силушка тоже по наследству перешла.
- Сила-то, оно понятно, но сноровку тоже где-то брать надо. В детстве кулачному бою, что ль, учили?
- Не учили, с мальчишками на Масленицу ходили стенка на стенку, да как все, в общем, - нехотя ответил купец.
- А вот когда…
- Слушай, добрый человек, - обозлился Афанасий, - не тяни из меня жил. Ступай, откуда пришел.
- Да я ж ничего, я ж с добром, - засуетился серенький. - С искренним интересом.
- Вот вместе с интересом и ступай. По-хорошему. Пока я тебе силой, притчей во языцех ставшей, не подмогнул. А?
Серенький хотел отшутиться, но под суровым взглядом Афанасия сник, поднялся с лавки и побрел в темный угол, за стол к черноглазому.
Купец проводил его подозрительным взглядом, но тут же забыл о нем, переключившись на окорок. Мало ли всяких лихих людей, мошенников и просто юродивых по свету шатается? Таких хлебом не корми, дай со знаменитым человеком пообщаться, чтобы потом всем рассказывать: дескать, я с самим победителем Иманта-богатыря разговаривал. Козырять начнет. Вон, уже, похоже, и начал.
Афанасий присмотрелся к столу, за которым серенький шептал что-то на ухо черноглазому. Небось докладывал подробности разговора. Надо бы с этими людьми поосторожнее. На обычных мошенников они мало похожи. Впрочем, мошенники, как правило, смахивают на добропорядочных… Мошенники, они… Афанасий почувствовал, что проваливается в сон. Встрепенулся. Вскинулся, как поплавок после поклевки.
Стараясь не светить оставшиеся деньги, пересчитал их под столешницей. Хватит только переночевать да утром с собой в дорогу краюху хлеба завернуть. Значит, в следующем трактире опять придется либо кулачным боем зарабатывать, либо играть в игры с местными картежниками да шашечниками. На работу бы честную наняться, мешки какие потаскать али бревна поворочать. Да сколько за нее получишь? Грош, два? Полушку медную? И кто на день-два возьмет пришлого человека? А вот если бы…
Купец снова почувствовал, что засыпает. Жестом подозвал трактирщика и велел ему прибрать со стола да организовать ночлег. Как и предполагал Афанасий, ушлый хозяин запросил с него как раз столько, сколько всего и осталось от призовых, но делать было нечего. Летом-то, конечно, можно заночевать и под кустом, но не сейчас. Днем еще довольно тепло, а ночью лужи схватываются хрустким ледком, а среди капель дождя попадаются острые снежинки. Земля промерзла. И не заметишь, как застудишь требуху.
Отдав трактирщику прошенные деньги, Афанасий завалился на жесткую скамью, подложил под голову свернутый кафтан, убаюкал в руке рукоятку ножа и забылся тяжелой, без сновидений, дремой.
Медленно лавируя меж волжских мелей, струг подошел к тверскому причалу. Афанасий лихо соскочил на доски пристани, перекрестился на купола трехглавой Успенской церкви, прикрутил канат к специальному колышку и кинулся принимать трап. Установив его и притерев к доскам, чтоб не качался, взмахнул рукой - можно, мол. Сам взялся держать.
Дюжие молодцы покатили на причал бочки, понесли тюки и ящики. Следом спустился хозяин струга Дмитрий Иванович, смоленский купец, направляющийся по торговым делам из Вильно в Нижний Новгород.
С ним Афанасию несказанно повезло - в обозе с неведомой болезнью слегли несколько воинов, и подвернувшийся боец, о котором в литовских землях уже начали ходить легенды, оказался весьма кстати в тех разбойных местах. Правда, до Ржева сила Афанасиева пригодилась всего раз, а там уж вовсе без приключений загрузились на ожидавший их корабль и спустились к Твери.
- Что, Афонюшка, пойдешь? - ласково спросил хозяин, нависая над ним сытым животом, обтянутым синим атласом. В растворе собольей шубы поблескивала золотая цепь с полуаршинным, больше, чем у предстоятеля, крестом, осыпанным жемчугами и адамантами.
- Да, пойду. Дома сколько уж не был. Соскучился.
- Жаль, - покачал головой Дмитрий Иванович. - Очень жаль. Такого работника, как ты, где я еще сыщу?
- Да полно, Митрий Иваныч, захвалишь, - улыбнулся Афанасий. - А может, сам у нас, в Твери, останешься? Перезимуешь? Хоромы у отца знатные, нас не стеснишь. Людей по посадам расселим, к делу приспособим до весны. А то, вон, мухи белые уже летают, скоро Волга станет. Успеешь ли до Нижнего доплыть?
- На веслах пойдем, - отмахнулся купец. - Подналяжем. А тебе на вот за работу. - Он протянул полотняный мешочек, топорщащийся ребрами монет. На коротких, толстых пальцах сверкнули драгоценные камни.
Афанасий принял кошель, взвесил на ладони.
- Как договаривались, - улыбнулся смолянин. - Да вот еще рубль сверху. Не смущайся, бери, - подбодрил его хозяин, заметив смущение тверича. - Заработал.
- Ну, спасибо, - поклонился ему в ноги Афанасий. - На обратном пути заглядывай. Спроси Афанасия, сына Микитина. Меня тут каждая собака знает, а если какая и забыла, то вспомнит. Ну, и если случится чего…
- Хороший ты человек, Афонюшка, редко такие встречаются. - По щеке смоленского купца покатилась крупная слеза. Он порывисто облапил Афанасия, кольнув в грудь острыми камешками с креста. Расцеловал троекратно, по православному обычаю, и пошел по трапу обратно на корабль.
Тверич помахал рукой ему вослед, закинул за плечо котомку с нажитым за путешествие, повернулся к берегу, украдкой утирая обслюнявленные сентиментальным Дмитрием Ивановичем щеки, и ступил на родную землю.
Узкая дорога вела от волжского причала вверх. Петляя меж лабазов и таверн, она расширялась, постепенно превращаясь в улицу. Потянулись с двух сторон ремесленные посады.
Прислушиваясь к звону молотков из кузен и кудахтанью несушек, принюхиваясь к вони дубильных веществ из кожевен, к вкусному духу свежего хлеба, Афанасий улыбался. Городские предместья он всегда любил больше, чем запертые в высокие заборы улицы вблизи кремля, где только и услышишь, что злобный брех цепных псов. Однако путь его лежал именно туда.
И вот он увидел родные ворота. Крепкие, высокие, обитые листами бронзы с квадратными шляпками гвоздей. Только раньше она сияла, начищенная до самоварного блеска дворовыми слугами, а теперь была тусклой и покрытой зеленоватыми потеками. Да и сами ворота как-то покосились слегка, и забор, похоже, подгнил. И нависающие над дорогой ветви яблонь торчат враскоряку, хотя всегда были подстрижены и ухожены. Случилось что?
Афанасий прибавил ходу, скользя подошвами новых, не разношенных еще сапожек по деревянной мостовой. Учуяв чужого, собаки забрехали, будя сонную улицу. Им вторили встревоженные куры, козы и коровы, а откуда-то издалека басовито заревел бык.
Купец подбежал к воротам, схватился за массивное кольцо и забарабанил со всей мочи. Ответа не было. Он забарабанил сильнее. Звякнув щеколдой, открылось в воротах маленькое окошко, и из него выглянул мутный старческий глаз в подозрительном прищуре.
- Кого принесло? - осведомился скрипучий голос.
- Я это, Сергий, открывай, - улыбнулся Афанасий привратнику.
Окошко захлопнулось перед носом купца. Загрохотали засовы, зазвенели цепи, и наконец одна тяжелая створка поползла в сторону.
- Батюшка, прости, не признал, - бухнулся на колени Сергий.
- Да что ты, старый? Сдурел? Вставай, ну-ка, - подхватил его под мышки Афанасий. - Простудишься еще.