Шарп удивился, почему флотские так интересуются французскими каботажниками, но Джейн сказала, что флот целыми днями собирал шасс-маре. Она слышала, что эти суда с французской командой были наняты за английские деньги, но с какой целью - никто не знал.
Этот небольшой флот остановился в четверти мили от залива и, чтобы помочь войти в переполненный залив, каждое судно спустило марсели. Сопровождающий бриг лёг в дрейф, его паруса заполоскали на ветру, но один из французских каботажников, более крупный, чем его остальные собратья, все еще нес все паруса. Он вспарывал воду форштевнем и вспенивал ее позади корпуса, более гладкого, чем у остальных маленьких судов.
- Он что, думает это регата, сэр, - лейтенант махнул рукой над плечом Шарпа.
- Удобное судно, - неохотно сказал капитан. - Неплохо для армейских. Я думаю, мы могли бы принять его на службу.
- Есть, сэр.
Быстрый большой люггер сломал строй. Его паруса были грязно-серые, цвета зимнего неба, а низкосидящий корпус покрашен в черное. На плоской палубе, как и на палубах у всех остальных шасс-маре, было три мачты и румпель, возле которого стояли два человека. Рыболовные сети были свалены в беспорядочную кучу прямо на палубе.
Бриг, видя, как несется больший люггер, выпустил полосу ярких сигнальных флажков. Капитан фыркнул.
- Да чертовы лягушатники и не поймут сигналов.
Шарп, раздраженный столь близким соседством морских офицеров, искал повод для ссоры, и вот такой повод появился - богохульство капитана прямо перед Джейн. Он встал с кресла.
- Сэр!
Флотский капитан с умышленной медлительностью поднял взгляд своих бледных тусклых глаз на армейского майора. Капитан был молодой, толстый и прекрасно сознавал, что превосходит Шарпа в звании.
Они мгновение смотрели глаза в глаза, и Шарп внезапно понял, что возненавидит этого человека. Для этого не было причины, просто физическая неприязнь к привилегированному лицу, которое, казалось, было полно презрения к черноволосому стрелку.
- Ну? - сказал флотский капитан голосом, дрожавшим от радостного предчувствия ссоры.
Джейн разрядила обстановку.
- Простите моего мужа, капитан, он очень чувствителен к лексикону военных.
Капитан, не уверенный в том, насмехались над ним или любезничали, счел за лучшее принять эти слова за признание его галантности. Он взглянул на Шарпа, переводя взгляд с лица на новый зеленый мундир стрелка. Новенький мундир явно свидетельствовал, что Шарп, несмотря на шрам, был на войне новичком. Капитан надменно улыбнулся.
- Бесспорно, майор, ваша деликатность будет вскоре проверена французскими пулями.
Джейн мило улыбнулась.
- Уверена, что мистер Шарп признателен вам за ваше мнение, сэр.
Эти слова утихомирили капитана; выражение изумления и страха мелькнуло на пухлом лице молодого флотского офицера. Он невольно сделал шаг назад, а затем, вспомнив причину недавней ссоры, поклонился Джейн.
- Мои извинения, миссис Шарп, если мои слова вас оскорбили…
- Не оскорбили, капитан…? - Джейн перевела последнее слово в вопрос.
Капитан снова поклонился.
- Бэмпфилд, мадам. Капитан Горацио Бэмпфилд. Позвольте представить вам моего лейтенанта, Форда.
Представление было воспринято как знак к примирению и Шарп, обезоруженный такой вежливостью, сел обратно.
- У него нет никаких манер, - проворчал он достаточно громко для того, чтобы моряки его услышали.
- Может быть потому, что у него не было в жизни таких преимуществ, как у тебя? - с любовью предположила Джейн, но снова события за окном отвлекли флотских офицеров от очередной ее колкости.
- Бог мой, - прокричал капитан Бэмпфилд, рискуя оскорбить чувства дюжины дам в комнате. Гнев в его голосе привлек внимание каждого присутствующего, а в холодном зимнем море разворачивались драматические события.
Люггер с черным корпусом, вместо того чтобы подчиниться приказам брига спустить паруса и спокойно войти в залив Сен-Жан-де-Люз, внезапно изменил курс. Он шел в южном направлении, а теперь повернул к западу, наперерез бригу. Даже Шарп, не являясь моряком, по виду носа и кормы понимал, что судно это весьма маневренное и быстрое.
Но изумление Бэмпфилда вызвала не смена курса люггера, а то, что из под его палубы внезапно начали появляться люди, подобно зубам дракона прорастающим в воинов, а на бизань-мачте взвился флаг.
Флаг был не голубой, знак флота Британии, не французский триколор, и даже не белый флаг изгнанной французской монархии. Это был флаг нового британского противника - звездно-полосатый флаг Соединенных Штатов Америки.
- Джонатан, - с раздражением произнес чей-то голос.
- Стреляй же, - Бэмпфилд проревел приказ будто капитан брига мог его услышать. Но бриг был беспомощен. По палубе побежали люди, поднялись орудийные порты, но американский люггер подходил с невооруженной стороны брига, и Шарп заметил клуб белого дыма, протянувшегося от борта люггера к британскому кораблю.
Лейтенант Форд застонал. Давид бросил вызов Голиафу и побеждал его.
Звук выстрела американского орудия донесся до них как раскат грома, затем люггер повернул, паруса его заполоскали когда американский шкипер повернул оверштаг, но сразу же снова поймали ветер на другом галсе, и направился прямо к флоту остальных шасс-марэ.
Бриг, наконец поймавший ветер передними парусами, чтобы развернуться, получил залп с другого борта. Американец нес по пять пушек, маленьких пушек, но их выстрелы прошивали борт из бермудского кедра и сеяли смерть на плотно набитой палубе брига.
Две пушки брига выстрелили, но американец хорошо знал свое дело, и бриг более не осмеливался стрелять, опасаясь попасть в остальных каботажников, среди которых американский люггер метался как волк в овчарне.
Эти наемные каботажники были не имели оружия. Каждое обветшалое судно управлялось четырьмя моряками, не ожидавшими, что под защитой вражеского флота подвергнутся нападению флота союзного.
Французский гражданский экипаж попрыгал в холодную воду пока американский люггер, заряжая свои орудия со скоростью, которой Шарп не мог не восхититься, всаживал в его борта ядро за ядром. Канониры целили ниже ватерлинии, стремясь потопить судно.
Корабли столкнулись. Грот-мачта одного шасс-марэ треснула и упала в воду спутанным клубком такелажа, рей и парусов. Одно судно погружалось в бурлящее море, другое, со срезанным рулем, развернуло боком, и в его планшир врезался нос другого корабля.
- Огонь! - опять закричал капитан Бэмпфилд, на этот раз не как приказ, а как предостережение. На французском судне вскинулось пламя, потом еще раз, и Шарп догадался, что американцы использовали гранаты. Моментально вспыхнула оснастка, еще два судна столкнулись, сцепились, и огонь перекинулся и на них. Но милосердный ливень помог потушить огонь, хотя и скрыл из виду американское судно.
- И поймать его теперь не удастся, - возмущенно сказал лейтенант Форд.
- Черт бы его побрал! - воскликнул Бэмпфилд.
Американское судно уже скрылось вдали. Оно легко могло превзойти своих преследователей с прямыми парусами. Последнее, что увидел Шарп, это отсвет его серых парусов и яркое пятно флага.
- Это же Киллик! - проговорил флотский капитан с яростью, вызванной его бессилием. - Держу пари, что это Киллик.
Зрители, ужаснувшиеся увиденным, смотрели на хаос в заливе. Два каботажника тонули, три горели, а еще четверо спутались в бесформенный клубок мачт, рей и парусов. Из оставшихся десятка судов не менее половины выбросились на мель, и теперь ветер и волны загоняли их еще глубже в грунт. Чертов американец на каком-то суденышке презрительно вытворял, что хотел с Королевским Флотом, и более того, делал это на глазах у всей армии.
Капитан Горацио Бэмпфилд сложил подзорную трубу и убрал ее в карман. Он взглянул на Шарпа.
- Запомните хорошенько, - сказал капитан, - запомните, что я сейчас скажу! Я рассчитываю на вас в деле отмщения.
- На меня? - изумленно спросил Шарп.
Но ответа не последовало. Два офицера-моряка вышли, оставив в недоумении Шарпа и кучу обломков, качавшихся на поверхности моря и бившихся о берег, где армия, замершая на самом краешке вражеской земли, изготовилась к наступлению. Но пойдет ли она на север или на восток, через мосты или на кораблях, во Франции не знала ни одна живая душа.
Глава 2
Его лицо напоминало волнорез: заостренное, резко очерченное, сильно загорелое. Опасно красивое лицо, обрамленное взлохмаченными темно-рыжими волосами. Оно было иссечено солеными брызгами и ветром, все в шрамах от сабель и пороховых ожогов, однако было все еще было достаточно привлекательным, чтобы девушки задерживали на нем взгляд. Это было именно такое лицо, которое раздражало майора Пьера Дюко. Он не любил высоких, красивых, уверенных в себе мужчин.
- Все, что вы можете мне сообщить, - сказал Дюко с вынужденной учтивостью, - может быть чрезвычайно полезно.
- Я могу вам сообщить, - сказал Корнелиус Киллик, - что британский бриг опускает в море саваны с мертвецами, и что ублюдки собрали в заливе приблизительно сорок шасс-маре.
- Приблизительно? - спросил Дюко.
- Тяжело вести точные подсчеты, когда палишь из пушек, майор, - американец, безразличный к мрачной власти Дюко, наклонился над малахитовым столом и зажег от пламени свечи сигару. - А поблагодарить меня вы не хотите?
- Империя выражает вам свою признательность, капитан Киллик, - в голосе Дюко явно слышалась ирония.