- Я часто встречал людей вашего сорта, и знаю теперь, что насколько они необузданны на берегу, настолько послушны на борту. Стойте: не парус ли это виден вдали, или это крылья чайки, сверкающие на солнце?
- Может быть и то, и другое, - спокойно отвечал незнакомец, всматриваясь в море. - Смотрите, как чайки играют на волнах, как блестят на свету их крылья!
- Взгляните несколько дальше. Видите там белую точку? Это парус корабля.
- Очень может быть: ваши каботажные суда здесь чуть не ежечасно уходят и приходят, подобно тому как водяные крысы путешествуют в хлебный магазин и обратно. По-моему, это просто водяная пена.
- Нет, это парус, который покрывает мачты смелого корсара…
- Ну, тогда это улетевшая птица: теперь ее не видно, - сухо ответил моряк в индийской шали. - Такие крылатые корабли немало доставляют нам, морякам, бессонных ночей.
Лудлов и его собеседник начали спускаться вниз. Идя уже по берегу, они продолжали разговаривать.
- Этот упрямый голландец, то-есть, я хочу сказать, ван-Беврут, больше доверяет своему судну, чем я самому себе. Признаюсь, мне очень не нравится то облачко в устье Раритона, а дальше в открытом море горизонт уже потемнел… Нет, что ни говорите, я вижу парус, или мои глаза утратили способность видеть!
- Ваша честь видит крыло чайки, играющей на волнах: это сходство и меня не раз обманывало, несмотря на то, что я лет на десять - пятнадцать имею больше опытности в морском деле, чем ваша честь.
- Пожалуй, это и чайка; предмет так мал. Однако, он имеет форму паруса, видимого издалека. Притом я жду одного корабля…
- У меня, значит, будет выбор. Благодарю вашу честь, что вы сказали мне об этом прежде, чем я решился отдать себя в распоряжение королевы.
- Если ваше поведение на море будет равняться обнаруженной вами на берегу смелости, то вас можно будет признать образцом дисциплинированности. Но моряк с такими замашками, как вы, должен прежде, чем поступить на корабль, справиться об его характере.
- Разве тот, которого вы ждете, - корсар?
- Не многим лучше: это контрабандный корабль. Но разве вам, плавающему столько времени по океану, ничего не известно о Пенителе Моря?
- Вы задели мое любопытство, - отвечал незнакомец, лицо которого действительно выразило интерес. - Я лишь недавно возвратился из дальних морей. Рассказов о контрабандистах мне приводилось много слышать, но о вашем Пенителе Моря я в первый раз услыхал от хозяина периаги, совершающей рейсы между здешним портом и городом. Осмелюсь спросить вашу честь, не можете ли вы сообщить мне о нем подробнее?
Лудлов устремил на собеседника испытующий взгляд. У него мелькнуло было смутное подозрение, но самоуверенность незнакомца, обещавшего к тому же дать ему опытного и храброго матроса, заставила его отбросить эту мысль. Вообще несколько свободные манеры моряка начали более забавлять Лудлова, чем сердить.
- Вы действительно, должно-быть, были в плавании, - смеясь, сказал он, - если не слыхали о подвигах одной бригантины, носящей название "Морской Волшебницы", и ее командире - Пенителе Моря. Вот уже пять лет, как королевские колониальные крейсеры получили приказ быть настороже и поймать дерзкого контрабандиста.
- Должно-быть, торговля их очень уж выгодна, если они пренебрегают даже таким ловким офицером, как вы. Не может ли ваша честь сообщить мне еще несколько подробностей относительно его лица и прочего, хотя боюсь, что моя навязчивость сердит вас, судя по недовольному лицу.
- Какая надобность описывать наружность мерзавца? - ответил Лудлов, намекая таким образом своему собеседнику, что их разговор начинает заходить за пределы желательного.
- Какая надобность? Я спросил потому, что ваши слова напомнили мне одного человека, которого я некогда знавал в Ост-Индии, и который давно уже исчез с горизонта, так что никто не знает, что с ним сделалось. Может-быть, этот Пенитель Моря - испанец или голландец, оставивший свою залитую водою родину, чтобы отведать твердой земли.
- Ни один испанец еще не был в здешних морях. Голландец не может иметь такого легкого хода. Мерзавец смеется над самыми быстроходными крейсерами Англии. Говорят также, что это бывший офицер, ушедший на путь преступления.
- Ну, мой не таков; моему не стыдно было бы показаться в честной компании. Вы уверены, что этот человек здесь, ваша честь?
- Слухи об этом идут, хотя я не особенно доверяю им… Смотрите-ка: ветер переменился, а туча разрешилась дождем. Ну, счастье альдерману!
- Да, чайки тоже умчались далеко от берега: верный признак хорошей погоды, - прибавил незнакомец, пронизывая горизонт своим острым взглядом. - Ваш корсар, надо полагать, улетел вместе с ними.
- Скоро и мы пойдем вслед за ним, и пора, друг, узнать, на каких условиях вы согласны служить королеве?
- Что касается условий, то, конечно, каждому хочется быть капитаном. Я полагаю, место первого лейтенанта уже занято на корабле вашей чести? - скромно спросил моряк.
- Это уже слишком! Человек твоих лет и опытности должен знать, что чины приобретаются заслугами.
- Или милостью… Извините за ошибку. Капитан Лудлов, вы, как честный человек, не обманете простого матроса, который положится на ваше слово?
- Матрос или кто другой, раз я ему дал слово, может быть спокоен.
- Тогда позвольте мне сначала посмотреть на корабль, изучить характер моих будущих товарищей и покинуть его, если мне не понравится у вас.
- Такое бесстыдство превышает, наконец, всякое терпение!
- Я сейчас вам докажу основательность моей просьбы, - спокойно продолжал незнакомец. - Мне, например, известно, что капитан "Кокетки", Лудлов, готов навсегда связать свою судьбу с судьбой одной прекрасной дамы, той самой, которая несколько минут тому назад съехала на берег, между тем есть, без сомнения, тысячи других, руку которых он мог бы получить с гораздо меньшим трудом.
- Чорт возьми! Все шутки да шутки! Когда же вы заговорите серьезно?
- Выслушайте, ваша честь. Для моряка корабль все равно, что для простого смертного жена: он делается плоть от плоти его, кость от костей его, пока смерть не разлучит их друг с другом. Поэтому справедливость требует, чтобы ему была предоставлена хоть свобода выбора. Для моряка наружность корабля - то же, что для другого наружность возлюбленной: корпус судна - это талия, снасти - волосы, паруса - это наряды, которыми любит украшать себя красавица, пушки - это, конечно, зубы; наконец, окраска судна - это цвет лица. Итак, вы не даете мне права выбора? В таком случае желаю вашей чести счастливого плавания.
- Ну, Тиллер! - проговорил, смеясь, капитан. - Ты слишком надеешься на эти тощие деревья, если думаешь, что я не могу догнать тебя. Но я сдержу свое слово. Принимаю твои условия и надеюсь, что ты окажешь моей "Кокетке" такое же доверие, с каким городская красавица входит в бальную залу.
- Тогда я к вашим услугам, - сказал незнакомец, почтительно снимая шляпу.
Полчаса спустя "Кокетка" неслась по проливу, подгоняемая свежим юго-западным ветром.
Глава VII
Широкая бухта Раритона защищается от морских ветров и волн длинною, узкою, низменною полосою земли, известной под названием Сэнди-Гук. Образование ее можно приписать беспрерывному действию морских волн, а также разнообразным речным течениям, идущим в бухту от материка. Сэнди-Гук на юге примыкает к берегам Нью-Джерсея. Эта наиболее низменная часть по временам заливается водою, и таким образом Сэнди-Гук превращается на время в остров.
Берега океана в этом месте изрезаны заливчиками, представляющими удобное убежище для небольших судов. Наиболее удобным из них считается заливчик круглой формы, известный под именам Коув и расположенный как-раз в том месте, где Сэнди-Гук соединяется с материком. Сэнди-Гук прорезывается с юга на север небольшою речкою Шрюсбери, текущей параллельно берегу. Восточный берег ее, вплоть до океана, носит такой же низменный характер, как и весь вообще Сэнди-Гук. Его покрывает роскошная зелень дубов и сосен. Западный берег круто поднимается, образуя значительную возвышенность.
Это место облюбовал альдерман ван-Беврут, построив здесь виллу, носившую громкое название Луст-ин-Руст, т.-е. - покой и достоинство. Действительно, если почтенный коммерсант искал уединения и свежего воздуха, то выбор этого места нельзя было не признать в высшей степени удачным. Все окружающие земли принадлежали на правах собственности одной богатой семье, владения которой простирались на огромное пространство. Положение и качество земли не представляли ничего привлекательного для иностранцев-колонистов, так как почва не годилась для обработки. Все это способствовало тому, что волны переселенцев миновали эту местность, и она оставалась пустынной. Что касается воздуха, то и с этой стороны условия были вполне благоприятны: соседство океана, находившегося всего за каких-нибудь полторы - две версты, действовало умеряющим образом на летний зной, а легкий ветерок приносил ту прохладу, которая так незаменима в летний вечер.