Генрих, держа пергамент в руке, читал вслух любовные стишки, чередуя чтение мимическими паузами и комментариями, которые нельзя передать словами:
Ротик милый, ротик малый,
Как шиповник светло-алый,
Расцветающий в бору
Поутру.
Ты душистый, ты цветущий,
Как малина в темной куще,
И нежнее во сто крат,
Чем прозрачные росинки,
Что, повиснув на кувшинке,
Нас прохладою дарят…
- Как же зовут любезного поэта? - спросил Генрих, окончив чтение.
- Его зовут Реми Белло, государь, и он, если не ошибаюсь, обещает стать соперником Ронсара. Ну что ж, оцениваете ли вы, как я, этот любовный сонет в пятьсот экю?
- Твой подопечный получит их, моя прекрасная Диана.
- Но старых певцов нельзя забывать. Я обещала, государь, от вашего имени пенсию Ронсару, королю поэтов. Подписали ли вы о ней указ? Ну, разумеется. В таком случае, у меня еще только одна просьба к вам: отдайте вакантный пост рекульского аббата своему библиотекарю, Мелену де Сен-Желе, нашему французскому Овидию.
- Овидий будет аббатом, очаровательный мой меценат.
- Ах, как вы счастливы, государь, что можете по своему усмотрению располагать столькими должностями и бенефициями! Если бы мне только на час вашу власть!
- А разве она не всегда в твоих руках, неблагодарная?
- Вот как, государь?.. Вы сказали, что ваша власть всегда в моем распоряжении? Не искушайте меня, государь. Предупреждаю вас, что я воспользовалась бы ею для уплаты большого долга Филиберу Делорму. Он ссылается на то, что мой замок в Анэ закончен. Это будет славнейший памятник вашего царствования, государь!
- Что ж, Диана, возьми для своего Филибера Делорма те деньги, что будут получены от продажи должности пикардийского губернатора.
- Эта должность, кажется, стоит двести тысяч ливров? О, тогда я смогу еще купить жемчужное ожерелье, которое мне предлагали. Его мне очень хотелось бы надеть сегодня на свадьбу вашего возлюбленного сына Франциска. Сто тысяч Филиберу, сто тысяч за ожерелье - вот и ушло пикардийское губернаторство!
- Тем более что ты ровно вдвое преувеличила его стоимость.
- Как! Оно стоит всего лишь сто тысяч ливров? Ну что ж, решение очень простое - я отказываюсь от ожерелья.
- Полно, - засмеялся король, - у нас есть где-то три или четыре свободные концессии, которыми можно будет оплатить это ожерелье, Диана.
- О государь, нет щедрее короля, чем вы, и нет человека, которого бы я сильнее любила!
- Да? Ты и вправду любишь меня не меньше, чем я тебя, Диана?
- Он еще спрашивает!
- Спрашиваю, потому что боготворю тебя! Как ты хороша, Диана! Как я люблю тебя! Часами… нет, годами мог бы я так любоваться тобою, забыв о Франции, обо всем на свете.
- Даже о торжестве бракосочетания его высочества дофина? - спросила, рассмеявшись, Диана. - А между тем оно состоится сегодня, через два часа. Сейчас пробьет десять.
- Десять! - воскликнул Генрих. - А у меня назначено свидание на этот час!
- Свидание, государь? Уж не с дамой ли?
- С дамой.
- И, должно быть, красивой?
- Да, Диана, очень красивой.
- Значит, не с королевой?
- Какая ты злая! Екатерина Медичи красива на свой лад, красива строгой, холодной, но подлинной красотой. Однако я ожидаю не ее. Ты не угадываешь, кого?
- Нет, государь.
- Другую Диану, живое воспоминание о весне нашей любви, нашу дочь, нашу дорогую дочурку.
- Вы во всеуслышание и слишком часто твердите об этом, государь, - нахмурившись, потупилась Диана. - Между тем условлено было, что герцогиня де Кастро будет считаться дочерью другой особы.
- Так оно и будет, - уверил Диану король, - но ведь ты любишь нашу дочь, разве не так?
- Я люблю ее за то, что и вы ее любите.
- О да, очень люблю… Она так обаятельна, так умна и добра. А кроме того, она мне напоминает мои молодые годы, то время, когда я полюбил тебя… Не больше, конечно, чем ныне, но все же… до преступления… - Король внезапно впал в мрачную задумчивость. Затем поднял голову. - Этот Монтгомери! Ведь не любили же вы его, Диана? Вы не любили его?
- Что за вопрос? - презрительно усмехнулась фаворитка. - Двадцать лет спустя все та же ревность!
- Да, я ревновал, ревную и буду ревновать тебя всегда, Диана. Ну да, ты не любила его. Но он-то любил тебя, несчастный, он осмелился тебя любить!
- О Боже, государь, вы всегда прислушивались к наветам, которыми меня осыпают протестанты! Это не подобает католическому королю. Во всяком случае, если даже я и дорога была этому человеку, мое сердце ни на миг не переставало принадлежать вам, а граф Монтгомери давно мертв.
- Да, мертв, - глухо произнес король.
- Не будем же омрачать такими воспоминаниями день, который должен стать светлым праздником, - продолжала Диана. - Вы видели Франциска и Марию? Они все еще влюблены друг в друга, как дети? Наконец-то их терпение будет удовлетворено. Через час они, радостные и счастливые, будут принадлежать друг другу.
- Да, - согласился король, - и если кто в ярости, так это мой старый Монморанси. Впрочем, и ярость коннетабля тем более обоснованна, что наша Диана, боюсь, не достанется его сыну.
- Но ведь этот брак вы сами ему обещали как возмещение?
- Обещал, но госпоже де Кастро, кажется, это не по душе…
- Что может быть не по душе ребенку, восемнадцатилетней девушке, только что вышедшей из стен монастыря?
- Именно для того, чтобы объяснить мне это, она и поджидает меня сейчас.
- Так идите же к ней, государь. А я пока переоденусь…
- После венчания мы свидимся на карусели. Я еще преломлю сегодня копье в вашу честь. Я хочу, чтобы вы были королевой турнира.
- Королевой? А другая?
- Есть только одна, и ты это знаешь, Диана. До свидания.
- До свидания, государь, и ради Бога, не будьте безрассудно смелы на турнире. Вы иногда пугаете меня!
- Игры эти не опасны… До свидания, дорогая Диана, - распрощался король и вышел.
В ту же минуту в противоположной стене отворилась прикрытая ковром дверца.
- Ну и наболтались же вы сегодня, гром и молния! - прорычал коннетабль Монморанси, входя в комнату.
- Друг мой, - ответила, поднявшись, Диана, - вы видели, что еще и десяти не было, еще не наступил час, который я вам назначила, а я уже делала все, чтобы удалить его. Я томилась не меньше вашего, поверьте…
- Не меньше моего! Ну нет, смерть и ад! И если вы, моя милая, воображаете, будто ваша беседа была весьма поучительна и забавна… Впрочем, что за новая дурь? Отказать моему сыну Франциску в руке вашей дочери Дианы после того, как этот союз был мне торжественно обещан! Клянусь терновым венцом, можно подумать, что эта внебрачная дочь оказала бы великую честь дому Монморанси, соблаговолив с ним породниться! Этот брак должен состояться! Слышите, Диана? Об этом позаботитесь вы! Ведь это единственное средство, позволяющее восстановить равновесие между нами и Гизами, дьявол их задави! А поэтому, Диана, наперекор королю, наперекор папе я желаю, чтобы это было так!
- Но, друг мой…
- Говорю же вам, - крикнул коннетабль, - что я этого желаю, как Бог свят!
- Так оно и будет, друг мой, - поспешила уверить его перепуганная Диана.
V
В ПОКОЯХ КОРОЛЕВСКИХ ДЕТЕЙ
Вернувшись к себе, король не застал своей дочери. Дежурный камер-лакей доложил, что герцогиня Диана, не дождавшись его величества, проследовала в покои королевских детей и попросила дать знать, как только государь вернется.
- Хорошо, - сказал Генрих, - я сам навещу ее. Не надо меня провожать, я пойду один.
Он пересек большую залу, пошел длинным коридором; затем, тихо открыв дверь, остановился и чуть отодвинул портьеру. Детский смех и выкрики заглушили шум его шагов, и он, будучи незамечен, мог полюбоваться необыкновенно живописной картиной.
Обаятельная и юная невеста Мария Стюарт стояла у окна. Рядом с ней - Диана де Кастро, принцесса Елизавета и принцесса Маргарита. Все трое, тараторя без умолку, то поправляли складку на ее костюме, то завивали локон в ее прическе - словом, придавали туалету невесты ту законченность, какую умеют ему придавать только женщины. В другом конце комнаты братья Карл, Генрих и самый младший, Франциск, с воплями и хохотом изо всех сил налегали на дверь, которую тщетно пытался распахнуть дофин Франциск, молодой жених; шалуны хотели во что бы то ни стало помешать ему увидеть невесту. Жак Амио, наставник принцев, чинно беседовал в углу с фрейлинами принцесс - с г-жою де Кони и леди Ленокс.
Таким образом, здесь, в королевских апартаментах, можно было увидеть всех тех людей, которым суждено будет сыграть свою роль в истории Франции ближайших десятилетий, полных бедствий, страстей и славы: дофина - будущего Франциска II; Елизавету - будущую супругу Филиппа II и королеву Испанскую; Карла - впоследствии Карла IX; Генриха - впоследствии Генриха III; Маргариту Валуа, которой предстояло стать королевой и женой Генриха IV; Франциска - будущего герцога Алансонского, Анжуйского и Брабантского и Марию Стюарт, которую ждали две королевские короны и под занавес - мученический венец.
Знаменитый переводчик Плутарха наблюдал печальным и в то же время проникновенным взором за играми этих детей, точно всматривался в грядущие судьбы Франции.
- Нет, нет, Франциск не войдет, - неистово, дико кричал Карл-Максимилиан, в недалеком будущем главный виновник Варфоломеевской ночи.