То был мир, где золото решало многое. Калокир рвался к наживе. Сначала принял участие в набегах акритов, пограничных византийских войск, на болгарскую землю. Добычу, пленных женщин и детей, выгодно продал в Солуни. Затем, купив в Константинополе корабли и нагрузив их тюками с паволокойи ящиками с медными гвоздями, отправился в путешествие вдоль северо-западных берегов Понт-моря, поднялся вверх по Днепру на знаменитый славянский торг. Долог был путь в землю россов, куда, слышал, с обнаженным мечом ходить опасно, а еще дольше - пребывание новоявленного купца в загадочной и удивительной стране. Только через два лета воротился из Киева. Дорогие собольи, куньи меха привез, восковых шаров без числа. И неоценимое богатство - знание русского языка.
Закупил динат новые пашни, обновил, укрепил кастрон - свою цитадель в Фессалии, молодых работников привел, скота вдоволь. Осмелился приобрести дом и в Константинополе, пусть не дворец, а все же заметное жилище под боком у самих василевсов.
Жил в отдаленном имении сытно, беспечно, без жены и младенцев. Да вдруг, как гром среди ясного дня, простучали копыта, властно загромыхали железные кольца о дубовые ворота кастрона. Заметались по двору люди, словно куры под тенями ястребов. Ворвался Сарам в хозяйскую опочивальню, завизжал как резаный:
- О господин! Там гонцы со значками всесильного повелителя нашего на копьях!
- Много?
- Трое.
- Что говорят?
- Тебя требуют.
Не убить же, не надругаться прискакало трое всадников к столь отдаленному укреплению, где отряд вооруженных слуг под рукой дината.
- Впустить!
Сам вышел встречать вестников в двойной кольчуге под широким плащем. Меч в ножнах, шлем на голове парадный, не боевой, без гребня и налобника, страусовые перья колышутся величественно. На лице ни глаз, ни носа - одна улыбка. А в бойницах на всякий случай притаились лучники.
- Хвала Иисусу Христу! Пантократору слава!
- Воистину слава!
- Мы к тебе волею василевса. Божественный ждет.
- Слава Порфирородному во веки веков! - воскликнул Калокир, чувствуя предательскую дрожь в коленях. - На что я, жалкий, понадобился святейшему?
- То нам неведомо. Не медли.
- Хорошо, храбрейшие, завтра же отправлюсь.
- Сегодня. С нами.
Динат льстиво вглядывался в запыленные лица гонцов, пытаясь хоть что-нибудь прочесть в них, но солдаты были невозмутимы, будто каменные.
- Хорошо, сегодня же, - согласился динат после недолгого колебания. - Вино и пищу дорогим гостям! Свежих коней! Живо!
Слуги стремительно, как зайцы с межи, сорвались с мест и кинулись исполнять приказ. Всадники спешились, благодарно кивая, приблизились к Калокиру. И он и они сняли шлемы в знак взаимного доверия.
Сборы были недолгими. Вскоре двинулись в путь.
Не близок путь в Константинополь. Скакали во весь отпор, сменяя лошадей по возможности часто, ночуя порой где придется. Дорожные расходы живо истощали кошель Калокира, и это подтачивало его больше, нежели дурные предчувствия и затаенный страх.
В столицу прибыли поздним вечером, и велено было динату явиться утром в Палатий пешим, без слуг и оружия.
Ночью он почти не смыкал глаз. Не спал и весь дом на улице Меса. По углам шептались как о покойнике.
Наступил хмурый рассвет. Калокир помолился, надел перстень с ядом, дабы оградить себя от мучений, если понадобится, и отправился в Священный Палатий, откуда не всякому сумевшему войти удавалось выйти.
Священный Палатий - город в городе. Как ни блистателен Константинополь, нареченный византийцами Царицей городов, центром ойкумены, а крепость внутри его скрывала поистине непревзойденные шедевры архитектуры и сказочную роскошь.
У Палатия его уже поджидал низкорослый тощий человечек в монашеском одеянии.
Калокир покорно следовал за безмолвным карликом. Он шел и взирал на сутулую спину монаха с трепетом.
За толстыми и высокими стенами Палатия собрались лучшие дворцы и храмы империи. Соединенные крытыми переходами и ажурными надстройками, они изумляли красотой линий и строгостью пропорций, золотом куполов и шпилей, базальтовой облицовкой, разноцветными мраморными колоннами и плитами. И даже попадавшиеся на пути мрачные казармы, оружейные склады, жилища слуг и работников, хранилища тайной казны и тюрьмы были не столько заметны глазу на фоне многочисленных садов, где белели вывезенные когда-то из Рима, Древней Греции и эллинистического Востока гранитные и мраморные изваяния животных, мужских и женских фигур.
Ошалевшие от такого обилия красоты и чужой роскоши глаза честолюбивого дината алчно, завистливо впивались в ту или иную статью, губы неслышно шептали, как у спящего школяра: "О господи, господи…".
Впереди маячила согбенная спина монаха. Проникавший в эту обитель ветер с моря трепал полы его длинной и просторной одежды.
- Сюда, - внезапно молвил карлик и обернулся, источая всем своим видом чуть ли не отеческую любовь к одеревеневшему динату.
Калокир понял, что его привели в циканистерию - территорию Большого императорского дворца. Какие-то горластые юнцы упражнялись в верховой езде, взрывая копытами коней рыхлый наст площади, специально предназначенной для подобных скачек и военных игр.
Далее все происходило как во сне. Чьи-то руки бесцеремонно ощупали его хитон и, не найдя утаенного оружия, хлопнули по плечу: "Проходи!" Затем все тот же тощий монах вел его по анфиладе огромных комнат, быстрые шаги утопали в коврах, и чередой красочных парусов свисали с потолков драгоценные ткани, легкие как паутина, и кружилась голова от волнения, благовоний и пронизывающего мерцания обнаженных клинков стражи.
Монах куда-то исчез, успев шепнуть:
- Великий логофет дрома.
Оставленный посреди комнаты, мало чем отличавшейся от предыдущих, Калокир растерянно озирался по сторонам.
В затемненном дальнем от нафтовых светильников углу пошевелилась фигура, которую Калокир ранее принял за статую из тех, что украшает галереи и залы именитых дворцов. Поняв, что он не один, динат сломался в поклоне.
- Ты Калокир из Фессалии? - неожиданно просто и приветливо спросил логофет.
- Да, лучезарный.
- Ты был у язычников и знаешь их речь?
- Да, я торговал с руссами два лета на благо священной империи. - Калокир невольно ощупал зловещий перстень, словно источник бодрости.
- Ты воротился достойно?
- Я ничего не утаил от казны, милостивый, - заверил динат, не догадываясь, куда клонится допрос.
- Сие нам известно, как и прежние твои подвиги в битвах с булгарами. Всем ли ты доволен? Нет ли на сердце тяжести или обиды? Не гложет ли червь сомнения в чем-либо?
- О, я всем доволен! - Калокир насторожился, опасаясь подвоха. Причина и цель встречи с одним из наиболее могущественных чиновников были ему неясны, он боялся сказать что-либо не так, невпопад.
Усевшийся перед ним на высоком тюфяке крупный, преисполненный сознания своей силы человек смотрел внимательно, умолкнув, словно обдумывал что-то или выжидал. Почтительно молчал и динат.
Сквозь раскрытые решетчатые окна доносились низкие и протяжные завывания ветра Легкие занавески шевелились, точно крылья фантастических птиц.
Наконец логофет изрек:
- Слух о твоей мудрости и удачах в походах достиг нас. Руссы у святого Мамы, купцы и прочие говорят о тебе и знают. Сам повелитель наш пожелал видеть ловкого дината из Фессалии.
- Повелитель, Всесильный и Единственный, пожелал меня видеть! - воскликнул Калокир.
- Он примет тебя сегодня и, быть может, удостоит назначения пресвевтом.
- Умру за Единственного! Бесценна щедрость Константина Порфирородного! Умру у ног его… О Святейший…
Вдоволь насладившись зрелищем, какое представлял собой одуревший от радости Калокир, логофет протянул руку, потряс его за плечо, как бы приводя в чувство, и доверительно, почти кощунственно произнес:
- Константин уже ближе к богу, чем к нам. Ты обязан милости и заботам соправителя Романа. Запомни. Ему, и никому другому.
Глаза Калокира округлились, шепот запутался и утих между пальцами, которыми он сжал собственный рот, как заговорщик. Грузный, крепкий мужчина, прямолинейный и грубоватый в своих суждениях перед невластными, как всякий фаворит трона, беспечно улыбался, а Калокир подобострастно глядел на него.
- Я ухожу, - сказал логофет, поднимаясь с тюфяка, - ты же, благообразный патрикий, жди, пока приведший тебя инок Дроктон не пригласит и не проводит в Золотую палату.
Тяжелой походкой он двинулся к выходу, однако, пройдя несколько шагов, обернулся, сказал негромко и доверительно:
- Восхваляя в молитвах милость Романа, воздай должное и доместикусхол Востока, прославленному Никифору Фоке. Он сберег в памяти былую услугу стратига Херсона, вспомнил сына его. Готовься. Тебя ждет быстроходная хеландияс охраной на борту в пятьдесят отборных копий, с огнем в двух трубах. Поручение будет важным и тайным. Если исполнишь волю Соправителя и доместика, высоко взойдешь Но дело предстоит нелегкое. Снова отправишься к тавроскифам, к нехристям этим, в Руссию.
