Поднимаясь на третий этаж, Павел стал невольным свидетелем приватной жизни Второго Дома Советов. Он понял, что цепочка торопящихся утром в "Метрополь" людей – это, так сказать, приходящие работники. Руководство же со своими домочадцами и прислугой постоянно проживало здесь.
Апартаменты, выходящие дверями к лестнице, занимали различные важные государственные учреждения. Здесь деловито сновали озабоченные чиновники с папками в руках, неслышно порхали по оставшимся от прежних благополучных времен коврам барышни, овладевшие входящими в моду пишущими машинками и секретарши.
А подальше от посторонних глаз и ушей, в коридорах, ведущих в номера проще и дешевле, шипели примусы и чадили керосинки, дробно звенели крышками вскипающие чайники и сипло посапывали самовары, скворчала на сковородах вымоченная вобла и картофельные драники, переругивались домработницы и носились непоседливые крикливые ребятишки. И над всем этим висел тошнотворный запах продовольственной бедности.
Москва, только недавно ставшая российской столицей, была при всем при том нищей, поскольку ее окружали такие же нищие города и села. Все то, что было прежде в них выращено, едва ли не на корню скупили и выменяли вездесущие спекулянты, и куда это потом делось – неизвестно. Оставалась надежда только на новый урожай. Но до него, как минимум, надо еще полгода как-то прожить. Да и каким он выдастся, этого ни одна гадалка не могла предсказать.
Председатель Красного Креста Вениамин Михайлович Свердлов, тощенький, суетливый, с глубокими залысинами на курчавой голове (младшенький в семье Свердловых) уже ждал Кольцова. Герсон, видимо, его предупредил.
Свердлов встретил Кольцова у двери, бережно подхватил его под локоть и повел через сумеречную прихожую в свой кабинет. Основное место здесь занимал канцелярский стол, размерами с бильярдный. Рядом стояли такие же громоздкие кожаные кресла.
– Рад! Очень рад вас видеть! Вчера приехали? Сегодня? Отдохнули с дороги? – сыпал словами Вениамин Михайлович, вовсе не ожидая ответа. – Мне о вас как-то рассказывал Феликс Эдмундович. И я сразу понял: вы – тот человек, который нам нужен! Да-да!.. Вот, присаживайтесь!
Он бережно усадил Кольцова в кресло, сам же обогнул стол и занял свое начальственное место. Кресло, в котором сидел Кольцов, было крайне неудобным. Такие кресла, вероятно, предназначались для респектабельных курительных комнат. Оно было очень глубокое и мягко облегало тело. Взгляд Кольцова упирался в столешницу и в роскошный нефритовый чернильный прибор, украшенный бронзовыми вензелями "Метрополя".
Вениамин Михайлович в своем, специально изготовленном под его небольшой рост, кресле возвышался над Кольцовым. И Кольцова это очень раздражало.
– Зачем же я вам понадобился? – не очень дружелюбно спросил Кольцов. – Какие такие мои качества вам так приглянулись?
– Именно. Качества! – радостно произнес Вениамин Михайлович, словно давно искал и все никак не мог найти это слово. – Находчивость, смелость, хладнокровие – разве не благодаря этим качествам вы сумели победить в поединке с Ковалевским и Щукиным?
– Не знаю, никогда не думал об этом, – Кольцову все больше не нравился этот пафосный стиль беседы. – Если честно, так сложились обстоятельства. Цепочка различных ситуаций. И я их интуитивно расшифровывал по мере, так сказать, поступления, и случайно попадал на наиболее выгодные для меня варианты. Иными словами, мне просто везло. А могло и не повезти.
– Вот! К тому же, еще и скромность! – вновь радостно сказал Свердлов, и нравоучительно пожурил: – Зачем же вы так уничижительно? Это, несомненно, героизм. А один, два, пять раз скажете, что это слепое везение, и все поверят. И скоро забудут и о вас и обо всем, вами свершенном.
– Я обдумаю ваш совет, – с легкой иронией сказал Павел, и раздраженно добавил: – Полагаю, вы пригласили меня вовсе не для того, чтобы выказать мне свой восторг по поводу моих подвигов?
Свердлов почувствовал, что переборщил с елеем и поэтому стер с лица излишнее дружелюбие и плавно перешел на официальный тон, но вместе с тем сохраняя в голосе и некое расположение.
– Я пригласил вас, чтобы предложить поучаствовать в одном не очень легком, но крайне важном для нас деле.
– Для Красного Креста?
– Для нашей республики. Я уверен: вам это дело по плечу.
Свердлов надолго замолчал, как бы давая Кольцову время осознать всю важность этого предложения. Он верил в то, что Кольцов не сможет отказаться от него.
Кольцов не нарушал затянувшуюся паузу. Поворочавшись в кресле, он приподнялся, хотел лучше видеть лицо Свердлова, когда тот наконец конкретно заговорит о деле. Но эта маячившая перед глазами чертова чернильница отвлекала его, не давала сосредоточиться на предстоящем и, судя по всему, довольно серьезном разговоре. И тогда он решительно поднялся с этого обволакивающего тело сиденья и присел на его подлокотник. Теперь их глаза были на одном уровне.
– Вы позволите, – сказал Кольцов. Не спросил разрешения, а именно сказал, твердо и упрямо.
Свердлов вновь обежал вокруг стола.
– Да-да! Не совсем уютно, – по-своему понял Свердлов и повел Кольцова в угол кабинета. – Вот сюда. Здесь нам будет удобнее разговаривать. Тем более что разговор предстоит длинный.
На круглом инкрустированном столике между двумя креслами стояла пепельница, возле нее – красивая деревянная коробка.
– Курите? Угощайтесь! – Свердлов указал глазами на коробку. – Восхитительные гаванские сигары. Привез из Америки. Держу для друзей.
– Не курю. И потом, как я понимаю, мы пока еще не успели стать друзьями, – не преминул съязвить Кольцов. Ему уже определенно перестал нравиться этот нижегородский пролетарий, довольно быстро переродившийся в барина. Недолго пожил в Америке – и такая метаморфоза. Его брат Яков был проще и понятнее.
– Вот именно: "не успели"! Надеюсь, подружимся. Дело, которое я вам предлагаю, обяжет нас к этому.
– Я пока еще ни слова не услышал о деле, – положил конец затянувшемуся политесу Кольцов.
– Да! Так вот… – Свердлов замялся, обдумывая, с чего начать, как доходчиво объяснить то дело, которое он предполагал предложить Кольцову. – Надеюсь, вы уже слышали такое выражение: "бриллиантовая дипломатия"?
– Первый раз слышу, – чистосердечно признался Кольцов. – У нас там, в окопах, речь все больше ведут о патронах, снарядах, калибрах.
– Понимаю, – согласился Свердлов. – А у нас здесь все больше говорят о том, как бы быстрее и достойнее завершить эту самую войну, на которой главным образом говорят о патронах и снарядах. Поговорим о "Бриллиантовой дипломатии". Надеюсь, вы понимаете, что деньги в нашем мире – реальная и могучая сила. В первые месяцы войны мы тратили огромные деньги на мировую революцию. Верили, что сумеем поднять на борьбу за коммунизм рабочих и крестьян всего земного шара. К сожалению, пока это не получилось. Приходится менять тактику. Сделаем все для того, чтобы сохранить пока единственное коммунистическое государство – Советскую Россию. А уж потом, не торопясь, собравшись с силами, заготовим дровишек и запалим коммунистическими идеями весь земной шар.
– "Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем"? – улыбнулся Кольцов. – Стало быть, пока что "мировой пожар" отменяется?
– Пока. Временно. Так вот о "Бриллиантовой дипломатии". Бриллианты – это деньги. Благодаря бриллиантам, превращенным в деньги, Англия проявляет все большую лояльность к нашей республике. Она заметно уменьшила поставки вооружения белой армии. Многие газеты социал-демократического толка посвящают целые полосы с требованием положить конец войне с Советской Россией. Английское правительство пребывает в нерешительности. Дожмем!
– Взятками? – прямолинейно и не по-доброму спросил Кольцов.
Свердлов ответил не сразу.
– Франция пока все еще безусловно поддерживает Врангеля. А это – продолжающаяся война. Это гибель новых тысяч и тысяч здоровых, трудоспособных людей. Так стоит ли жалеть деньги ради спасения людей, ради мира? Если вам так нравится, называйте это взятками. Мы называем интеллигентнее: "бриллиантовая дипломатия". В этой кровавой схватке с капитализмом мы решительно отказываемся от чистоплюйства. Не мои слова. Ленина. Да, мы везем в Англию, Францию бриллианты, которые не нужны и бесполезны нашим рабочим и крестьянам. Там с помощью преданных нам людей превращаем их в деньги. За деньги покупаем высокопоставленных чиновников, чтобы они оказывали нужное нам влияние на свое правительство. Если хотите, мы пытаемся купить перемирие, мир. Это ведь тоже – товар, умозрительный, условный, но товар. И как всякий товар, он стоит денег. Можно было бы вывозить золото, его у нас очень много. Но, не в пример бриллиантам, оно имеет большой объем и вес. А всякий тяжелый и громоздкий товар привлекает внимание таможенных служб, что нас совершенно не устраивает.
Кольцов с интересом слушал пространную речь Вениамина Михайловича, и теперь он ему стал все больше напоминать брата Якова. Та же убежденность, энергия, напор. И слова его показались Кольцову разумными, и логика безупречная. Все так. И все же его ни на минуту не покидала одна-единственная мысль: "А при чем тут я?". Он так и сказал Свердлову:
– Все, что вы сейчас рассказали, крайне интересно. Но какое отношение имеет все это ко мне?
Вениамин Михайлович словно не услышал вопрос. Он продолжил:
– Переправляя бриллианты за границы Советской России, мы каждый раз очень рискуем. И уже не один раз теряли деньги. Очень большие деньги. Случалось, перевозимые курьерами бриллианты обнаруживали таможенники и, естественно, они уходили в доход чужого, враждебного нам государства. Дважды наших курьеров обворовывали…