"Чествование" проходило в обеденное время в овраге около кухни, где готовили пищу для работников штаба. Присутствовало все командование полка. Нас посадили за настоящие столы, поставили перед нами тарелки, накормили борщом с копченой колбасой, гречневой кашей с ароматным мясным соусом. На столе стояли миски с раздобытыми где-то для этого случая солеными огурцами и белыми головками очищенного лука. Для апреля месяца огурцы, хоть мятые и пустые в середке, все же были невидалью. Водку не ограничивали фронтовой стограммовой нормой. Но ребята пили сдержанно - стеснялись начальства. Внимание командиров, спокойное, шутливое настроение за столом были особенно приятны после передряг и волнений прошлой ночи.
Природа вокруг тоже выглядела празднично. Отражение яркого весеннего солнца вспыхивало в звонких ручьях, на них невозможно было смотреть - резало глаза. Апрельский снегогон катил вовсю, от теплой, обнажившейся земли поднимался пар, в низинах все шире разрастались лужи. Зима отступала на последние рубежи - пористый мокрый снег держался еще в лесочках, оврагах да зарослях кустарника. В васильковом небе летели белые золоченые облака. Пахло землей и талым снегом, а от леса ветерок приносил горьковатый терпкий запах почек.
Я чувствовал обновление не только в природе, что-то сегодня менялось и во всех окружающих.
После угощения комиссар поднялся и сказал:
- Ну, товарищи разведчики, еще раз спасибо вам. А сейчас пойдемте по батальонам, покажу вас всему полку. Пока, товарищ Ковров, выполнена первая, правда, самая трудная половина партийного поручения, у нас еще уйма работы.
Я не сразу понял, какую работу имел в виду комиссар. А тот после обеда и весь следующий день водил разведчиков по подразделениям. Ноги вязли в грязи до обреза голенищ. В траншеях был настоящий потоп от весенней талой воды. А комиссар все водил и водил нас по ротам и батареям. Везде он говорил почти одно и то же:
- Вот, товарищи, это наши отважные разведчики, они утащили ночью фашистское знамя, которое вы видели вон на той высоте. Если мы все будем воевать так же геройски, то не только до флага - до самого Гитлера доберемся. Готовьтесь, товарищи, к наступлению. Фашисты выдохлись, уж если знамя свое укараулить не смогли, значит, погоним их дальше в шею. Но для этого нужно…
Тут комиссар переходил к конкретным полковым делам, в зависимости от того, с кем он говорил - с артиллеристами, минометчиками, петеэровцами, стрелками, саперами, связистами… Разведчики так устали за эти два дня, что начали пошучивать:
- Уж лучше еще раз на задание сходить.
- А вы считали, политработа только языком ведется? - тоже отшучивался Арбузов. - Нет, братцы, тут нужны и крепкие ноги, и здоровое сердце. Ну и, конечно, язык. Говорят, еще мозги не вредно иметь.
Я глядел на неугомонно шагающего по вязкой земле комиссара и думал: "Все у него с расчетом, и шутку эту не зря сказал - видит, ребята выдохлись - подбадривает".
Только к концу второго дня Арбузов отпустил разведчиков. Прежде чем спуститься в лощину, где была жилая землянка, я остановился на бугорке и посмотрел на высоту, на которой раньше развевался гитлеровский флаг. Теперь там и шеста не было.
Широкая панорама холмов и голых перелесков открывалась на нашей стороне. Где-то на этой мокрой земле, зарывшиеся в разбросанные на большом пространстве траншеи, землянки, засели подразделения полка. Я вспомнил, как при встрече с разведчиками светлели лица солдат и командиров, теплели взгляды, распрямлялись суровые морщины. Стоя на бугре, сейчас я словно видел весь полк, построенный на одном поле. Полк представлялся подтянутым, хорошо управляемым - подай любую команду, все выполнит.
И я только теперь понял, почему комиссар превратил обычную для разведчиков вылазку в общеполковое дело и назвал ее партийным поручением.
В землянке я натолкнулся на людей в белых халатах и сразу услыхал злой, ругательный голос Голощапова:
- Слетелись, как воронье на падаль! Никуда я не поеду. Здесь зарасту. Попади в госпиталь - и полк, и товарищей растеряешь. Мотайте, мотайте отседа. Сказано - не поеду, и точка!
4
Прекрасное время года весна! Все обновляется. Солнце будто заново позолоченное. Солдат, промерзший за зиму в траншеях, блаженствовал на солнышке - оттаивал. Полководцы весну не любили. Для них это прежде всего распутица, снижение подвижности войск, мучения с доставкой боеприпасов. Разведчикам весна приносила и радости, и огорчения. Все зависело от погоды. Если дождь - клянут его солдаты, одни мы довольны: немецкие часовые попрячутся от дождя, как клопы в щели, тогда легче работать. Ветер подует, холодно станет - и его ругают. А в разведке - чем крепче ветер, тем лучше. Шумят деревья, шуршит кустарник - для нас звуковая маскировка. Ползем смело, гитлеровцы шороха не услышат.
Никогда не забуду весну сорок третьего. Были, конечно, и солнышко, и ветерок. Наша дивизия стояла в обороне недалеко от города Велиж. Однажды вызывает меня сам командир дивизии. Говорит: "Это, лейтенант, очень хорошо, что вы "языков" таскаете. Но судите сами, много ли знает фашист из первой траншеи: номер полка, кто командует, когда пришли на участок - и только. Попробуйте добыть "языка" в тылу - офицера или писаря из штаба. Тыловики всегда больше знают, у них там бумаги, телефоны. Вот в деревне Симаки штаб. Деревня в пяти километрах от переднего края, можно за ночь успеть туда и обратно. Ну, а если нужно, и на день останьтесь, понаблюдайте, чтобы действовать наверняка. В общем, разберетесь на месте, вас не учить… "Язык" нужен пограмотнее".
Так я получил очередное задание. Оно действительно было очередным и ничем не отличалось от других, которые мне приходилось выполнять прежде. Я даже не подумал о том, что наступила весна и это может повлиять на ход событий.
Подготовили группу в шесть человек. Выбрали маршрут, удобный для прохода в тыл. Днем вся группа пронаблюдала это направление, чтобы не заплутаться в темноте, наметила ориентиры, которые будут видны ночью.
Нейтральная зона на нашем участке была слегка всхолмленная. На холмах темнела старая пашня. В бороздах лежал грязный пористый снег. Реденький кустарник торчал в лощинках и вдоль речки, которая пересекала наши позиции, нейтральную зону и уходила в расположение врага. Русло ее, еще покрытое льдом, было похоже на узкий коридор - берега крутые, обрывистые.
Когда мы изучали местность, солнышко пригревало, снег в бороздах пашни таял и превращался в лужи. Вечером подул свежий ветерок. Лужи подернулись мелкой рябью, а потом их стало схватывать ледком.
На задание мы вышли в полночь. Под ногами то похрустывал лед, то хлюпала вода. Маскировочные костюмы на нас были пятнистые, под цвет земли. Луна светила так ярко, что фашисты не применяли ракет, и без них была хорошо видна почти вся нейтральная зона.
Прошли первые сто метров. Ледок под ногами хрустел, как рассыпанные стеклышки. А ветер далеко разносил этот хруст.
Состояние у меня было отвратительное. Я сознавал, что перейти линию фронта нам в таких условиях не удастся. Но ничего не поделаешь, нас еще не обнаружили, нужно идти вперед. Мы ступали осторожно и каждую секунду ждали прицельной очереди. Хоть бы кустарник пошуршал и скрыл шум наших шагов! Но весной ветки стали мягкие, они не шуршат и не маскируют, кусты просматриваются насквозь.
Нас обнаружили на середине нейтральной зоны. Мы залегли в борозды, холодная вода просачивалась сквозь одежду до тела.
Пулеметчики, сначала один, а потом и другой, били длинными очередями. Стреляли точно. Пули брызгали жидкой грязью в лицо. Мы вжимались в лужи, телами вытесняя грязь до твердого грунта.
Хорошо еще, что нас положили на порядочном расстоянии. А если бы подпустили ближе? Я вспомнил ночь под Новый год. Сейчас нас могли разделать так же, как мы тогда фашистов.
На небе - ни облачка. Нам нужно совсем маленькое, чтоб ненадолго задернуло луну и позволило перебежать или отойти.
Вдруг, будто вырвавшись из земли, перед нами взметнулся столб огня. От взрыва у меня зазвенело в ушах. Несколько взрывов сверкнуло справа. Это минометы. Я дал команду отходить и сам стал "разворачиваться" в борозде. Пулеметчики буквально "стригли траву" и не давали подняться. Вскрикнул разведчик, видно, по неосторожности высунулся из борозды.
- Кто ранен? - спрашиваю негромко.
- Я, Зотов.
- Сам ползти можешь?
- Могу.
- Давай, отходи первым.
Мины вскидывали землю то справа, то слева. Я полз по борозде, лед хрустел, тело легко скользило по глинистому месиву, холодная вода обтекала бока, казалось, ползешь нагишом.
В траншее нас встретил озабоченный начальник разведки.
- Все живы?
- Зотова ранило. Куда тебя, Зотов?
- В ногу.
Мы стояли мокрые и до того грязные, что трудно было опознать друг друга.
- Да-а! - вздохнув, сказал начальник разведки. - Ну, что ж, шагайте домой.
Я был подавлен, чувствовал себя виноватым. Но что я мог?..
Вот так впервые дали себя знать весенние прелести, и это было только начало.
Мы отдохнули, обсушились и на следующую ночь - опять в путь. Начали ползти от самых траншей, но это не помогло. Нас обнаружили.
То же случилось и на третью ночь. Луна в эти ночи светила вовсю, она будто смеялась над нами.
Меня вызвал начальник штаба.
- Долго вы намерены докладывать на "о"?
Полковник имел в виду ходившую тогда по адресу разведчиков шутку: три "о" - обнаружены, обстреляны, отошли.
- Обстановка больше ждать не позволяет, - строго выговаривал начальник штаба. - "Язык" должен быть захвачен во что бы то ни стало. Идите.