- Лишнее подтверждение того, что я взялся за дело, для которого не годился. Верно, прежде чем браться за такое дело, надо хоть что-нибудь знать о своих предках, недаром ведь проверяют родословную у лошади, чтобы уяснить, получится ли из нее скакун. Поскольку так случилось, что я ничегошеньки не знаю о своих, что ж удивляться, что у меня ничего не вышло. Не пристало, уважаемая, человеку родиться без имени.
Взор хозяйки был ясным и живым, и, признаться, я не видел взгляда более острого, проницательного, чем тот, что она устремила на помощника в то время, как Марбл говорил свои речи, кои он произносил всякий раз, когда находился в мизантропическом настроении.
- А вы родились без имени? - спросила старушка, пристально вглядываясь в его лицо.
- В том-то и дело. Все родятся хотя бы с одним именем, а я ухитрился родиться без имени вообще.
- Да что вы говорите, сэр? - молвила наша престарелая хозяйка. Я и не предполагал, что горькие слова Марбла могут вызвать живой интерес у человека совершенно стороннего. - Позвольте узнать, как такое могло случиться.
- Я готов все рассказать вам, матушка, но услуга за услугу - хочу попросить вас прежде ответить на вопрос о том, кто является владельцем этого дома, бухты и сада. Когда вы расскажете вашу повесть, я готов рассказать свою.
- Теперь мне все ясно, - встревожилась старушка, - вас послал мистер Ван Тассел расспросить о деньгах, подлежащих выплате по закладной, и узнать, будут они выплачены или нет.
- Нас никто не посылал, любезная госпожа. - Я счел нужным вмешаться, ибо бедная женщина была явно обеспокоена и так огорчена, что даже старческое, сморщенное лицо ее не могло вполне скрыть ее душевных мук. - Мы только те, кого вы видите перед собой, - люди с того шлюпа, которые сошли с корабля, чтобы немного прогуляться, и никогда не слышали ни о каком мистере Ван Тасселе, ни о деньгах, ни о закладных.
- Благодарение Богу! - воскликнула старушка, облегченно вздохнув. Видимо, на душе у нее отлегло. - Эсквайр Ван Тассел человек безжалостный. Разве может вдовая женщина, не имея рядом никаких родственников, кроме внучки шестнадцати лет, иметь с ним дело? Мой бедный старый муж всегда уверял меня, что деньги выплачены, но теперь, когда его нет, эсквайр Ван Тассел достает долговое обязательство и закладную и говорит: "Если вы можете доказать, что деньги по ним уплачены, я откажусь от своих притязаний".
- Это весьма странно, - заметил я, - вам только нужно ознакомить нас с фактами, чтобы привлечь на свою сторону еще одного помощника и заступника, помимо вашей внучки. Вы правы, я человек сторонний и оказался здесь по чистой случайности, но Провидение иногда действует именно таким таинственным образом, и у меня сильное предчувствие, что мы можем пригодиться вам. Так что поведайте нам о своих тяготах, и вы получите лучшую в стране юридическую помощь, если это необходимо для вашего дела.
Старушке, по-видимому, было неловко, но в то же время она казалась тронутой. Мы действительно были для нее совершенно посторонними, но существует язык взаимных симпатий, язык более возвышенный - это язык, на котором говорят сердца. Я был вполне искренен, когда предлагал свои услуги, и эта искренность, казалось, принесла свои плоды: мне поверили, и, вытерев одну-две слезинки, выступившие у нее на глазах, наша хозяйка отвечала мне с такой же искренностью, с какой я предлагал ей свою помощь.
- Вы не похожи на людей эсквайра Ван Тассела, ибо те полагают, что все здесь уже принадлежит им. Таких алчных, жадных до чужого субъектов я в жизни не видывала! Надеюсь, вам я могу доверять?
- Можете на нас положиться, - воскликнул Марбл, крепко пожав старушке руку. - У меня в этом деле свой интерес, петому что я сам, едва взглянув на ваш дом, уж наполовину решился приобрести его, но, понятное дело - честно купить его. У вас, без всяких этих штучек, что в ходу у "береговых акул", посему вы можете заключить, что я не намерен позволить этому мистеру Тасселу завладеть им.
- Поверьте, продать этот дом было бы для меня таким же несчастьем, - ответила добрая женщина, и выражение ее лица подтверждало ее слова, - как если бы я позволила негодяям отнять его у меня. Ведь и отец мой, как я вам уже говорила, родился в этом самом доме. Я была его единственным ребенком, и, когда Господь призвал его, через двенадцать лет после того, как я вышла замуж, эта маленькая ферма, разумеется, отошла ко мне. Она была бы моей и сейчас, если бы не проступок, совершенный мной в ранней юности. О! Друзья мои, можно ли делать зло и надеяться избежать последствий?
- Зло, которое совершили вы, матушка моя, - ответил Марбл, пытаясь утешить бедную старушку, по щекам которой потекли слезы, - зло, которое совершили вы, не может быть таким уж страшным. Если бы речь шла о таком неотесанном морском волке, как я, или о Майлзе - эдаком морском святоше, - ну, тогда, немного покопавшись, мы бы с вами нашли кое-что, не сомневаюсь, но в книге вашей жизни, я уверен, заполнен лишь приход, а в расходе наверняка пусто.
- Так не бывает ни у кого из смертных, мой юный друг. - Марбл был юн в сравнении с его собеседницей, хотя ему было за пятьдесят. - Мой грех велик - я нарушила одну из заповедей Божиих.
Я заметил, что мой помощник пришел в сильное смущение от этого простодушного признания, ибо в его глазах нарушением заповедей было убийство, кража или богохульство. Прочие же прегрешения против десяти заповедей он привык считать вовсе пустячными.
- Ну, полно, матушка, я думаю, тут какая-то ошибка, - сказал он увещевательным тоном. - Может быть, вы допускали какие-то оплошности или ошибались, но нарушение заповедей - это дело серьезное.
- И все же я нарушила пятую заповедь, я не чтила отца и мать. Но, несмотря на это, Господь милостив ко мне - я дожила до семидесяти лет единственно по благости Его, вовсе не из-за моей добродетели!
- Разве это не доказательство того, что грех ваш был прощен? - осмелился заметить я. - Если через покаяние можно достичь мира и покоя душевного, то, я уверен, вы заслужили такое утешение.
- Кто знает! Я думаю, источник моих бедствий - этой истории с закладной и того, что я могу умереть без крыши над головой, - в том моем проступке, в ослушании. Я сама была матерью - могу сказать, что я и теперь мать, потому что внучка моя так же дорога мне, как была дорога любимая дочь, - когда мы смотрим на детей своих, не на родителей, тут-то мы начинаем понимать истинный смысл этой заповеди.
- Если бы лишь нескромное любопытство побудило меня просить вас поделиться с нами вашими заботами, любезная госпожа, - сказал я, - то я бы не смог смотреть вам в глаза, как смотрю теперь, снова прося вас поведать мне о том, что тревожит вас. Расскажите как знаете, но не смущайтесь, ибо, как я уже говорил, мы можем помочь вам, дав вам лучший совет по юридической части, какой только можно получить в этой стране.
Старушка вновь пристально посмотрела на меня сквозь очки, затем, как будто решившись довериться нам, принялась рассказывать.
- Было бы неверно изложить лишь часть того, что случилось со мною, не рассказав всего, - начала она, - ибо тогда вы можете решить, что во всем виноват Ван Тассел и его люди, тогда как моя совесть подсказывает мне, что почти все случившееся - справедливое наказание за мой великий грех. Посему имейте терпение выслушать весь рассказ старой женщины, ведь мои года никого не обманут - дни мои сочтены, и, если бы не Китти, удар не был бы таким тяжелым для меня. Должна сказать вам, что мы по рождению голландцы - мы происходим от первых голландских поселенцев - и носили мы фамилию Ван Дюзеры. Вероятно, вы, друзья… - добрая женщина запнулась, - по происхождению янки?
- Не могу этого утверждать, - ответил я, - хотя мои предки родом из Англии. История моей семьи началась в Нью-Йорке, но она не такая древняя, как у голландских поселенцев.
- А ваш друг? Он молчит, быть может, он родом из Новой Англии? Я бы не хотела оскорбить его чувства, ведь он так ценит дом, семью, а то, что я хочу рассказать вам, связано как раз с этим предметом.
- Меня, матушка, не берите в расчет и забудьте о ваших опасениях, как о грузе, который прошел таможню, - с горечью сказал Марбл - он всегда говорил так, когда речь заходила о его происхождении. - При ком еще в целом свете можно более свободно рассуждать о таких вещах, как не при Мозесе Марбле?
- Марбл - какое твердокаменное имя, - заметила женщина, слегка улыбаясь, - но имя - не сердце. Мои родители были голландцами, вы, может быть, слышали, как все было до революции между голландцами и янки. Будучи ближайшими соседями, они не любили друг друга. Янки говорили, что голландцы - дураки, а голландцы говорили, что янки - подлецы. Как вы понимаете, я родилась до революции, когда король Георг Второй был на троне и, хотя англичане к тому времени Уже давно правили в стране, наш народ еще не забыл родной язык и традиции. Хоть мой отец и сам родился после того, как английские губернаторы появились среди нас - я слышала, как он рассказывал об этом, - он горячо любил Голландию до конца своих дней, равно как и обычаи своих предков.
- Хорошо, хорошо, матушка, - сказал Марбл несколько нетерпеливо, - но что с того? Так же естественно для голландца любить Голландию, как для англичанина любить голландский джин. Я был в Голландии и должен сказать, живут они там, как ондатры, - то ли на суше, то ли на воде, не поймешь.
После этого заявления старушка почтительно посмотрела на Марбла: в те времена люди, повидавшие мир, пользовались всеобщим уважением. В ее глазах было большим подвигом побывать в Амстердаме, чем теперь для нас отправиться в Иерусалим. В самом деле, в нынешнее время становится постыдным для человека светского не повидать пирамид, Красного моря и Иордана.