Зрелище голого по пояс человека, выбегающего на мороз и обтирающегося снегом из сугроба, привлекало любопытных. У окон теснились жильцы. В задумчивой позе, наподобие монумента, застывал дворник с лопатой, расчищавший дорожки.
- Мне-то каково, а? - негодовала исправница. - У меня не цирк, у меня дом! Хочешь кувыркаться в снегу, вон поди! В цирк, в цирк!..
Узнав о пересудах, Петр Арианович вскоре перенес свои обтирания в сенцы, куда ему приносили снег в лохани.
Странным казалось также, что приезжий не курит, не пьет.
- Я, признаться, как-то не вытерпела. "Вы, - говорю, - Петр Арианыч, может, из секты какой-нибудь? Молоканин, штундист?" Посмотрел на меня через очки свои, будто, знаете, пронзил взглядом! "Нет, - отвечает, - Серафима Львовна. Просто берегу себя". - "А для чего бережете?" - "А для будущего", - говорит. "Для какого же будущего, позвольте узнать?" Молчит!..
В городе не удивились, узнав, что дядюшка уговорил; нового учителя прийти к нему. В тот вечер он приглашал гостей "на чудака", как приглашают на блины или уху:
…С Петром Ариановичем дядюшка сразу же поспешил стать на короткую ногу.
- Боже мой, я ведь тоже в Москве, в университете… - бормотал он. - Ну как же, боже мой!..
И, легонько обняв гостя за талию, притопывая, начинал:
- Гаудэамус игитур…
Гость не подтягивал. Он стоял посреди гостиной, свесив свой молодецкий чуб и поглядывая на нас исподлобья.
- Это племянник ваш? - спросил он, заметив меня и подавая мне руку. - Столько на уроках спрашивает всегда… Любознательный!
- Как я! Точь-в-точь, как я! - заспешил дядюшка, потирая руки, поеживаясь и похохатывая, будто только что выскочил из-под холодного душа.
Он начал расставлять ловушки непонятному человеку еще за чаем, но осторожно, опасаясь, как бы не спугнуть. Когда же гости уселись играть в лото, дядюшка свернул разговор на географию: нюхом чуял, что смешное - то, за чем охотился - связано с географией.
- Вот вы говорите: Вилькицкий, Вилькицкий, - донесся до меня квакающий дядюшкин голос. - А что хорошего-то? Подумаешь: клочок тундры нашел! Или какие-то две скалы в океане… Это не Пири, нет.
- Открытие Вилькицкого считаю еще более важным! - с горячностью отвечал учитель. - Самое значительное пока географическое событие нашего времени.
- Ой ли?
- Да ведь земля!.. И не две скалы, как вы говорите, а архипелаг! По территории, думаю, не меньше, чем, скажем, Бельгия или Ирландия… А принципиальный смысл открытия? - Петр Арианович отодвинул кубики лото. - Нашли землю там, где не рассчитывали ничего найти…
Меня услали за чем-то из комнаты, а когда я вернулся, наш учитель уже стоял, держась за спинку стула и сверху вниз сердито глядя на дядюшку.
- …потому что американцы - вот что! Не нашим чета, - втолковывал ему дядюшка.
- Американцы? - переспросил Петр Арианович и фыркнул. - А чем они встретили своего Пири, знаете?
- Нуте-с?
- Помоями. Ушатом помоев.
- Почему?
- Другой путешественник, Кук, представил доказательства, что побывал на полюсе раньше Пири.
- Пири, конечно, в амбицию?
- Еще бы! Подумайте, в каком оказался положении! Газеты подняли шум…
- Нехорошо.
- Чего хуже! Сплетни, гадость. Как в последнем уездном городишке… Пири обвиняет Кука в том, что тот подкупил своих спутников. Кук обвиняет Пири в многоженстве… А выражения!.. Я в Москве, в Румянцевской библиотеке, читал - там получают американские газеты. "Живые свидетели пакостей Пири!", "Человек с греховными руками!", "Похититель денег у детей!", "Покрыт паршой невыразимого порока"… Фу, мерзость!
- Стало быть, не Кук открыл?
- Кук до полюса не дошел пятисот миль. "Величайшая мистификация двадцатого века" - так писали газеты потом. А вы говорите - американцы!.. Рекорд, сенсация для американца - это все! Славу спешат разменять на деньги…
Петр Арианович быстро прошелся по комнате:
- Рекорд? Согласен. Но не географическое открытие. Даже глубины подо льдом не смог промерить. Троса не хватило. Слышите ли, троса!.. А возьмите плавание Текльтона. Это уже совсем недавно, наши дни. Его протащило во льдах по окраине Восточно-Сибирского моря. Тоже спешил к полюсу, видел только полюс впереди. И потому прошел мимо замечательного открытия, проглядел, прозевал!.. Уж потом другие разобрались и поняли, что… - Он запнулся и замолчал.
Впоследствии Петр Арианович рассказывал мне, что его поразила наступившая в гостиной тишина. Смолкли разговоры за столом и мерный стук кубиков, лото. Шеи гостей по-гусиному были вытянуты в его сторону.
Здесь были самые разнообразные лица - одутловатые и длинные, багровые и бледные, - но все они сохраняли одинаковое выражение напряженного ожидания.
Прикрыв коротенькими пальцами выигранные гривенники, исподлобья смотрел на него училищный священник, отец Фома, в фиолетовой рясе. Рядом помаргивала и трясла шиньоном исправница. Помощник классных наставников, Фим Фимыч, выкликавший номера лото, застыл с кубиком в руке. Рот его, растянутый в улыбке, западал так сильно, что, казалось, все лицо можно сложить пополам. А впереди всех, верхом на стуле, восседал дядюшка.
- Да-да, другие разобрались и поняли, сказали вы? - нетерпеливо повторил он, подавшись всем туловищем к гостю.
Петр Арианович нервным движением поправил очки.
- Нет, ничего, так… - пробормотал он садясь. - Мысли вслух… И, конечно, некстати…
После этого он перестал бывать у нас, несмотря на все ухищрения моего дядюшки.
Он решительно не желал пополнять собой его коллекцию.
Глава третья
СВЕТ В ОКНЕ
А в училище больше всех интересовались учителем я и мой друг Звонков.
Дружба наша началась на уроке арифметики, при довольно странных обстоятельствах.
В ту зиму я долго болел, а когда опять явился в класс, за моей партой сидел новичок - стриженый, черненький, на вид бука, с толстым лицом и забавно вздернутым носом.
Условия предложенной классу задачи выглядели, кажется, так: два путешественника отправились из пункта А в пункт Б, причем, как водится, один позже другого. Требовалось узнать, через сколько времени второй догонит первого, если… И так далее.
Покосившись на соседа, я увидел, что он отложил перо и рассеянно смотрит в угол, шевеля губами. - Ты что? - шепотом спросил я.
- Да вот не пойму, почему второй догонял первого, - также шепотом ответил он. - Может, сыщик был? Или мститель?
Я задумался.
- И что за пункты такие? - продолжал бормотать сосед. - А и Б?… А и Б?…
- Если А - это Африка, - неуверенно предположил я. - Б - Бразилия… Тогда можно понять. Оба путешественника добывали алмазы в Африке на копях…
- Ага! И первый у второго похитил алмаз? Обстановка уточнялась. Было совершенно очевидно, что составители задачника Шапошников и Вальцев умолчали о многом. Одна красочная подробность выяснялась за другой.
- А тот - в погоню за ним…
- На шхуне через Атлантический океан…
- Да, на шхуне… Настигает его в Бразилии на берегу и…
- Звонков Андрей, - донеслось до нас издалека. - Какой ответ получился у тебя, Звонков?
Мой сосед медленно поднялся и застыл потупясь. Поза его говорила сама за себя.
Глаза математика остановились на мне, он ласково кивнул. Я вздохнул и тоже поднялся…
Нас оставили в наказание без обеда. (Впрочем, судьба, говорят, поступала так не раз и со взрослыми мечтателями.)
Сидя рядышком в пустом классе, мы некоторое время приглядывались друг к другу.
- Слушай, - произнес мой сосед, видимо проникшись ко мне доверием, - тебя лупцуют дома?
- Н-нет, - ответил я нерешительно. - А тебя?
- Ого!.. Еще как!
Отец Андрей, конторщик на речной пристани, овдовел в прошлом году. После этого характер его переменился. Он начал пить запоем, как умеют только отчаявшиеся вконец русские люди. В пьяном виде он становился страшен, смертным боем бил сына, если тот подвертывался под руку, жег его учебники и тетрадки, выгонял из дому на мороз или под дождь. Протрезвившись, был тих, плакал, просил прощения.
- Рассерчал я раз на него, - рассказывал мой сосед, - решил совсем из дому уйти. Ну тебя, думаю, к богу с пьянством с твоим…
- Уйти?… А куда уйти?
- Ну, мало ли куда! На Волгу к плотовщикам. Или к верному морю, в Одессу. А там - юнгой на корабль…
- Не ушел все-таки?
- Не ушел. Вернулся из Рыбинска.
- Почему же так?
- Отца жалко стало…
Он неожиданно улыбнулся, немного сконфуженно. Улыбка у него была замечательная. Улыбались не только рот и глаза, но даже нос, который забавно морщился, будто владелец его собирался чихнуть.
Так в то томительно длинное, голодное "безобеда" завязалась моя дружба с Андреем Звонковым…
Кто лучше меня мог понять его? Нет, в доме тетки, у которой я жил, никто не "лупцевал" меня, но что из того? Иной раз с горя тоже хотелось податься куда-нибудь на Волгу или в Одессу.
Мы с дядюшкой не терпели друг друга.
Возможно, ему неприятен был мой приезд (меня к ним привезли совсем малышом). Во всяком случае, он хмурился, когда в сопровождении тетки входил в гостиную, посреди которой стоял я.
Потом сразу же заулыбался и стал тормошить меня, спеша завязать знакомство, в котором не был заинтересован. Дети очень чутки ко всякой фальши.
Заметив, что я дуюсь, тетка, добрая женщина, решила; исправить положение. Она сказала:
- Что ты, Леша, такой? Дядя шутит. Дядя всегда шутит. Он будет тебе вместо папы.
- Мой папа умер, - сказал я, глядя в пол.