Глава пятая
ПРОЗВИЩЕ
Дядюшка решил ее иначе.
Он раньше нас проник в тайну учителя, причем, со свойственной ему суетливостью, забежал с задворок, с черного хода. Впоследствии Андрей утверждал, что не иначе, как дядюшке помогли его приятели из жандармского управления.
Возможно, что перехватывалась и читалась обширная переписка Петра Ариановича; возможно, что кое-какие сведения были добыты непосредственно в Москве.
Дядюшка, во всяком случае, был вознагражден за все, свои хлопоты. Приезжий явился украшением его коллекции.
- Вдумайтесь, вдумайтесь только, господа! - упрашивал дядюшка, простирая руки к сидящим на диване и в креслах удивленным гостям. - Живет учитель географии. И где живет? В Весьегонске в нашем, то есть посреди болот, за тридевять земель от всякой цивилизации. - В горле его что-то восторженно попискивало. - Нуте-с… И вот из дремучей глуши увидал вдруг острова. Не один, заметьте, - много, целый архипелаг! Новехонький, даже без названия, не открытый еще никем… Где же увидал? В Северном Ледовитом океане. Как увидал? Почему?
Весьегонцы ошеломленно смотрели на дядюшку.
- Через телескоп или в бинокль? Ничуть! Умозрительным путем. Силой мысли, так сказать.
- Это смешно!
- Уж так, то есть, смешно…
Входили новые гости.
- Приезжий-то, знаете?… - бросался к ним дядюшка.
- Что?
- Острова открыл!
Гости пугались.
- Где?
- То-то и есть, что где! На краю света! В Северном Ледовитом океане!
- Бывал, что ли, там?
- То-то и есть, что не бывал. За письменным столом сидючи открыл… Другие путешественники - на корабле, верхом, пешком, а наш путешественник - в кресле сидючи.
- Как так?
- А так. Ткнул карандашиком в карту. "Здесь, - говорит, - мой архипелаг! Негде ему больше быть, как здесь".
В гостиной смеялись. Один дядюшка не смеялся.
Подлинно счастье привалило ему! Он бы год трудился - такого смешного сюжета не выдумал. А тут сюжет для анекдота, серии анекдотов сам давался в руки!
- Ну вас! - говорил он, поблескивая глазами и расправляя бороду. - Радоваться бы, торжествовать, что среди нас такое светило живет, а вы со смеху помираете, туда из него делаете!
- Позвольте, Федор Матвеич! - поднимала голову исправница. - Как же говорите: в Сибири не бывал? Он именно бывал: ссылался, привлекался…
- Не ссылался! Точно знаю! Не ссылался!.. Привлекался, да. Участвовал в студенческой забастовке… И вот результат! Имея влечение к научной географической деятельности, к таковой не допущен! Вместо Северного полюса и всемирной славы пожалуйте на болото, в Весьегонск!
- Скажите! - качали головами гости, усаживаясь за стол и продолжая разговор под однообразное постукиванье бочоночков лото. - Человек еще молодой…
- Заучился, бедный… Это бывает. Учится, учится, а потом…
- Двадцать пять…
- Закрыто!
Один лишь обстоятельный отец Фома, училищный священник, пытался доискаться тайного смысла в причудах учителя.
- Позвольте, - бормотал он, - что за острова? К чему острова? Может иносказание, конспиративная аллегория?
Тогда же, за лото, сообща придумали и прозвище: Робинзон.
- Робинзон… Очень хорошо! Остров открыл…
- Он и у нас, как на острове, живет. В лото не играет, сторонится приличного общества…
- Ха-ха! Робинзон! Только без Пятницы!..
Впрочем, может быть им даже гордились немного - собственным городским чудаком - наравне со знаменитой весьегонской ярмаркой и собором.
А купцы из Вятки, Твери и Ярославля, побывав на ярмарке, разнесли по своим городам анекдот о чудаке-учителе, который, не отходя от письменного стола, в Ледовитом океане острова открыл.
Прозвище из гостиной перекочевало на улицу.
Представьте себе длинную, узкую улицу. Вечереет. Вдоль деревянных тротуаров, по-местному "мостков", шаркая подошвами, двигаются пары. Дойдя до конца улицы, они круто поворачивают и идут обратно.
Это "гулянье".
Песен на "гулянье" не слышно. В городе не дозволено петь - не деревня! Зато звонко, как из граммофонной трубы, вырывается на улицу треньканье балалаек или молодецкий перебор трехрядки. И так же разом вдруг обрывается. Это открылась и закрылась дверь одного из трактиров. На главной улице Весьегонска девять трактиров…
Иногда можно увидеть на улице и крылатку учителя географии.
Свою вечернюю прогулку Петр Арианович совершал обычно в одиночестве. Он шел, как всегда, очень быстро, энергично постукивая палкой, чуть подавшись вперед, погруженный, в размышления.
Простой люд уступал ему дорогу молча и с уважением.
Но вот со звоном и грохотом распахивалась дверь трактира. Загулявший купчик вываливался оттуда. Утвердившись на шатких ногах и оглядевшись, он замечал крылатку учителя.
- Господину Робинзону! - орал он, сдергивая с головы шапку и потрясая ею. - Наше вам! С кисточкой!
Петр Арианович строго смотрел на крикуна и, не замедляя шага, проходил мимо…
Однако в реальном училище прозвище, данное дядюшкой, не привилось. Петр Арианович был единственным из преподавателей, которого мы, ученики, звали по имени и отчеству как в глаза, так и за глаза…
Глава шестая
ТЕНЬ ЧЕЛОВЕКА
Но каково было нам с Андреем!
В грустном молчании проводили мы переменки на широком подоконнике в коридоре. Мимо шныряли наши товарищи, весело толкаясь и подставляя друг другу ножку. Семенил, как всегда держась ближе к стеночке, первый ученик Союшкин. Широко вышагивал, вертя во все стороны маленькой головой, помощник классных наставников Фим Фимыч.
Итак, всё? Тайны нет-больше?
Андрей не мог примириться с этим.
- Врут, врут! - повторял мой друг, сердито морща вздернутый нос. - Глупости: на Севере не бывал!.. Самим завидно, сами, небось, не бывали нигде, вот и наговаривают на него.
Андрей был сторонником решительных действий.
- Слушай, пойдем спросим, - уговаривал он. - Прямо пойдем в учительскую и скажем.
- Чего скажем-то?
- Не может быть, скажем, чтобы вы не бывали в Сибири…
Начав решительно и громко, Андрей переходил постепенно на сбивчивый шепот.
Да, легко сказать - пойдем и спросим!
Однажды мы явились в переулок засветло, в часы, когда учитель отправлялся на прогулку, и прошлись мимо его окон. Надеялись на что-то неопределенное, на случай. Учитель, однако, не вышел.
Мы расхрабрились до того, что подошли к входной двери и совсем было собрались постучать, но слишком долго топтались у крыльца, препираясь, кому войти первому.
Этим воспользовалась девчонка, жившая в прислугах у исправницы. Она высыпала на нас совок золы со второго этажа.
И мы даже не могли забросать ее снежками, потому что круглое ухмыляющееся лицо то появлялось, то исчезало в форточке, как Петрушка.
Ну и противная же была девчонка! Даже куцые, рыжеватого цвета косички торчали на голове с нелепым, раздражающим вызовом.
Мы знали, что ее зовут Лизкой, потому что слышали, как окликала хозяйка. Лизка не ходила, как все люди, а носилась всегда стремглав, дробно стуча по полу босыми пятками.
Конечно, ниже нашего достоинства было связываться с девчонкой, и мы сделали вид, что ошиблись домом.
Мы снова пришли в переулок вечером. Что-то по-прежнему тянуло нас сюда. Наверное, луч света, падавший на снег из окна. Он был ярко-зеленый, какой-то очень уютный и приветливый.
Глядя на него как завороженные, мы простояли в молчании минут десять и уже собрались было уходить, как вдруг штора колыхнулась.
Но раздвинул ее не Петр Арианович.
Человек, смотревший в окно, повертел в разные стороны маленькой головой, будто принюхиваясь к морозному воздуху, швырнул в открытую форточку окурок и снова отошел от окна.
Это был Фим Фимыч.
Удивленные, мы приблизились к дому и, приподнявшись на носки, заглянули в окно.
Видно все-таки было неважно.
Тогда я недолго думая проворно вскарабкался на дерево, которое росло как раз против окна, и, скорчившись, пристроился на ветке, хотя она потрескивала и гнулась подо мной.
Испытанный прием разведчика! Отсюда, со своего наблюдательного поста, я передавал краткие волнующие сообщения Андрею, нетерпеливо подскакивавшему внизу.
Комната была хорошо видна. Фим Фимыч, скрестив длинные ноги, раскачивался на качалке. У книжного шкафа стоял Петр Арианович. Лицо его было повернуто вполоборота. По брезгливо выдвинутой нижней губе можно было судить о том, что он не очень-то обрадован посещением.
О чем говорили собеседники, слышно не было - нас разделяли двойные рамы.
Видимо, Петр Арианович не нашел на полке книгу, которую искал. Он сказал что-то Фим Фимычу и, взяв со стола лампу, вышел.
С полминуты, наверное, в комнате было темно.
Потом вспыхнул колеблющийся огонек спички. Он поплыл по диагонали через всю комнату от качалки к письменному столу. Пятна света падали на книжные шкафы, на разбросанные повсюду географические карты.
Спичка потухла. Тотчас Фим Фимыч зажег другую. Он, видимо, волновался, потому что, шагнув к столу, свалил стул и некоторое время стоял неподвижно, втянув голову в плечи, уставившись на дверь.
Все в комнате приняло совсем другой вид - причудливый, тревожный. Пламя спички покачивалось в высоко поднятой руке. На стеклах шкафов появились отблески. Казалось, вещами в комнате овладело беспокойство. Враг, вор, чужой был среди них!
Горящая спичка - уже четвертая или пятая по счету - совершала порывистые зигзагообразные движения в руке Фим Фимыча. Он кинулся к столу, остановился, с раздражением оттолкнул свиток карт, который подкатился под ноги, преграждая дорогу.