- Вполне возможно, это просто перемены в личности, ответил тот, - Так, говоришь, она не страдает отсутствием аппетита? Что же тебя тогда настораживает?
- Сама не знаю, - ответила я, нахмурив брови, - но сердцем чувствую, что-то тут неладно. Она вдруг полюбила сидеть у меня на коленях, положив морду на плечо, - такого я ней раньше не замечала. А еще ее постоянно тянет к сливочному крему.
- Похоже, дело и в самом деле серьезное, - в шутку сказал он, но тем не менее почувствовал, что я сильно озабочена. - Пожалуй, мне и в самом деле стоит приехать взглянуть на нее. Возьму-ка я ее на рентген, окей?
Это был серьезный шаг. Блюбелл никогда не ездила в машине, ее даже никогда не сажали в ящик для перевозки. Но это единственный вариант, подумала я. Было бессмысленно звать кого-то на помощь, ибо это вызвало бы у нее еще большие подозрения. Я просто открыла дверь рукотворного гнезда и стала ждать. Как всегда, она выскочила наружу и потерлась о меня, делая на мне свою отметку; я тут же подхватила ее на руки, сунула в ящик и заперла, прежде чем она успела выскочить. Я чувствовала себя так, будто предала ее. Поставив клетку с драгоценным грузом на сиденье, я на полном газу помчалась к ветеринару.
Стюарт уже дожидался меня.
- Привет, Блюбелл, - сказал он и взял у меня из рук ящик, - Ну что ж, сегодняшний день ты проведешь со мной! - Глянув на меня, он сказал: - Я позвоню попозже. Не волнуйся, я уверен, все будет хорошо!
- Делай что хочешь, - сказала я милому айболиту, - и не бойся! Она не опаснее, чем любой ручной барсук.
Я знала - что бы он ни стал делать, Блюбелл непременно воспримет это как чуждое. Я и представления не имела, как: она на это отреагирует. Конечно, она была в талантливых у руках, и это меня в какой-то мере успокаивало, но все равно я чувствовала, что новости будут недобрые.
Когда Стюарт позвонил мне вечером, по первым же ноткам; я поняла, что не ошиблась.
- Боюсь, дело худо, Паулина, - мягко сказал Стюарт. - У нее тяжелая легочная инфекция, ей трудно дышать. Больше всего опасаюсь, как бы это не оказался туберкулез, я послал мазки на анализ. Может, я сгущаю краски, но ситуация все равно сложная. Если бы ты помедлила с приездом еще три-четыре дня, ее уже не было бы в живых.
У меня сделались спазмы в горле. Я подняла глаза к потолку, отчаянно сдерживаясь, чтобы не заплакать, но все же спросила, что делать дальше.
- Полагаю, с тобой ей будет веселее, - сказал Стюарт, - но посади ее в загон-"лечебницу" - там тебе легче будет наблюдать за ней. Запомни: по одному уколу в область шеи в течение семи дней. Справишься?
- Да, конечно, - ответила я. - Справлюсь.
- Нам остается дожидаться результатов анализа. Если это чахотка, антибиотик тут не поможет. Боюсь, Паулина, ты была права - ей очень плохо.
Я немедленно полетела к Стюарту и забрала Блюбелл домой. Она придирчиво обнюхала загон-"лечебницу", хотя один раз в жизни ей довелось там побывать… Нет, не в качестве пациентки. Просто я как-то наводила там порядок, и она зашла ко мне поиграть! Я постелила ей большое одеяло и зажгла лампу для тепла. Тут я имела неосторожность сесть на пол, а она влезла ко мне на колени… Зарывшись лицом в ее шкуру, я дала волю слезам.
Только позже я сообразила, как долго тут сижу, - Дерек небось голову потерял, куда же я могла запропаститься. Я аккуратно положила барсучиху на одеяло и пошла прочь из загона. Думая, что ей тоже надо выйти, Блюбелл устремилась за мной. Я едва успела защелкнуть перед ее носом дверь.
Наблюдая за ней сквозь смотровое окошко, я увидела, как она прислонила ухо к стенке - ушла ли я? Потом подняла лапу и стала царапаться в дверь. Потом стала царапаться обеими, явно поняв, что ее оставили. Но сил у нее хватило ненадолго, и она вернулась к своему одеялу. Понюхала, забралась под него с головой и уснула. Она явно устала за день.
…Прежде чем ложиться спать, я еще раз заглянула к ней в загон. Увидев, как она блаженно растянулась на спине поверх одеяла, подставив пузо теплому потоку лучей, я почувствовала себя счастливее. Ей явно было хорошо - что ж, все, что могла в тот день, я сделала.
Я глянула в окошко соседнего загона, где жительствовал мистер Достопочтенный Барсук - пока жара не спадет, выпустить его не удастся.
- Ничего, дружище, - тихо сказала я ему. - Синоптики обещают перемену погоды, и ты выйдешь на вольные просторы!
- Конечно, теперь, когда он полностью отошел, тяжело было видеть его в четырех стенах загона. Но что делать: только дождик поможет ему обрести свободу.
Следующие дни несколько подняли мне настроение. Складывалось впечатление, что лечение шло Блюбелл на пользу, к тому же пришедшие два дня спустя результаты анализов отмели подозрение на чахотку. Как хорошо, подумала я, что догадалась вовремя свозить ее к врачу!
Неделю спустя приехал сам Стюарт.
- Ну, как там моя любимая пациентка? - спросил он, потрепав ее по загривку, - Она ведь держалась молодцом, когда была у меня в операционной! Колин (другой ветеринар хирург) был так рад поносить ее на руках! Ты говорила, она может испугаться - да что ты, она вела себя превосходно!
Он прослушал ей сердце.
- Похоже, она чувствует себя гораздо лучше.
- Могу я пустить ее ко всем остальным?
- А почему нет? - промолвил айболит. Он был так же рад, как и я.
Под вечер я открыла дверь рукотворного гнезда и пустила туда Блюбелл, которая тут же кинулась к себе в "палату". Все детеныши, как один, столпились вокруг нее, приветствуя многоголосым хором. Акорн и Тэнси "пометили" ее мускусным запахом, а Кэткин в волнении прыгнула ей на спину, а оттуда на голову. Забравшись в самую большую "палату", Блюбелл зарылась в солому - она была так счастлива, что снова оказалась дома! Все шестеро прижались к ней - расчесывали ей шерсть, отпихивали друг друга, соревнуясь за право быть ближе к ней, и наконец успокоились. Я не могла налюбоваться на это зрелище - Блюбелл и шестеро прижавшихся к ней приемных детенышей - в одной "палате", а Клавер и Сноудроп - в соседней!
Но вот наконец-то природа смилостивилась, и хлынули долгожданные дожди. Целую неделю хлестало не переставая, так что даже водосточные трубы ревели от потоков воды, низвергавшейся в наш мощенный старинным кирпичом двор. Выгоревшие на солнце бурые пустоши в мгновение ока облачились в ярко-зеленый наряд, будто и не расставались с ним никогда. Все вокруг блестело, теплый летний воздух был напоен свежестью.
- Ну что, старина, - сказала я Достопочтенному Барсуку, - погостил, пора домой!
Меня иногда спрашивают - как вам удается изловить крупного пожилого барсука, если вас к нему вызывают. Но, это-то как раз нетрудно, потому что зверь обыкновенно бывает болен и слаб. Самое смешное начинается, когда он выздоравливает, набирает хорошую форму, а порой - и излишний вес.
Вот тогда поди попробуй запихать его в ящик, чтобы отвезти домой, на волю вольную!
Держа ящик наготове, я деликатно заманила барсука в угол и, сцапав за загривок, сунула в ящик с открывающейся сверху крышкой. Теперь единственная трудность - закрыть на задвижку, пока он не успел выскочить наружу.
Слава Богу, Достопочтенный Барсук оказался податливым - его удалось усадить в ящик с первой попытки. Мы с Мэнди погрузили ящик на сиденье - и вскоре домчали до фермы, где страдальца нашли пару месяцев назад. Хотя в машине он держал себя удивительно спокойно, стоило нам поставить ящик на траву, как он узнал родимые поля и леса и стал рваться наружу! Аккуратно открыв крышку, Мэнди отскочила назад. Зверь, ни секунды не колеблясь, выпрыгнул из ящика и помчался туда, где сквозь кустарник тянулась барсучья тропа. Я так радовалась, что он снова дома, и как бы хотелось, чтобы больше ничего печального с ним не случалось!
Не надо объяснять, как обрадовались дождю барсучата: истосковавшиеся по влаге червяки повылезали на поверхность, а моим питомцам только этого и надо было - охотничий сезон открыт! Акорна, например, было за уши не оттащить от пруда. Нередко он с великим наслаждением плавал по периметру и нырял за водяными жуками. Иногда он даже усаживался посредине - где мелко - и принимался прихорашиваться: я ли не удалец, я ли не молодец! Меня бы на конкурс красоты среди барсуков, жаль только, что такого нет! Те трое, которых я выкормила из бутылочки, приходили ко мне по-прежнему, но остальные были куда более осторожными, и наблюдать за ними я могла только через стекла, когда они находились у себя в "палатах".
По вечерам я брала домой Блюбелл. Но внезапно в ее поведении открылась пугающая странность: она начала проявлять агрессивность по отношению к Симону и Дэниэлу, которые были дома на летних каникулах. А впрочем, я тогда нашла этому объяснение - она, как и прежде, хотела только моего общества и больше ничьего.
Всегда, когда я выводила ее для встреч с посетителями, она проявляла удивительную деликатность по отношению к детям. Но как-то раз случился сбой. У нас в рукотворном гнезде находилась группа из 30 человек; она вышла, стала тереться о ноги людей и давала себя погладить. Пока мы беседовали, вошла супружеская пара с двумя маленькими детьми. У одного из них в руках были конфеты, и моя милая Блюбелл, почуяв вкуснятину, направилась к ребенку, предвкушая угощение. Но другой мальчик до того испугался, когда она стала приближаться, что с ним случилась истерика, и он вскочил на стул. Не меньше перепугалась и сама Блюбелл, но прежде, испугавшись чего-то, она забиралась обратно "палаты"; на сей же раз она устремилась в погоню за беднягой.