Новая книга В. Г. Бабенко продолжает серию ранее вышедших сборников его рассказов: "Люди, звери и зоологи" (1991), "Лягушка на стене" (1998) и "Записки орангутолога" (2006). В представляемой книге несколько рассказов посвящено животным, несколько - впечатлениям об экспедициях и поездках, несколько - обитателям населенных пунктов, в которых автору посчастливилось побывать. В основе всех повествований лежат подлинные события, участником которых был либо сам автор, либо его друзья и знакомые. Большинство имен изменено, лишь некоторые, с согласия прототипов, оставлены подлинными.
Содержание:
УЛЫБКА 1
НЕРПЫ 6
МЕДВЕЖИЙ УГОЛ 7
КАРАТ 12
БУБЫРИ 18
БАРСКИЙ ТЕАТР 20
РОТОНДА 27
МЕТИС 31
НЕУДАЧНАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ 36
СИНИЙ КАМЕННЫЙ ДРОЗД 41
Примечания 46
Барский театр
УЛЫБКА
Рота была на полигоне. Воспользовавшись этим, старшина Сочавский зашел, кивнув вытянувшемуся в струнку дневальному, в казарму и, прогромыхав между рядами образцово заправленных коек, направился к тумбочке ефрейтора Михайлина. Старшина открыл дверцу. Внутри был идеальный порядок. В углу, рядом с мыльницей и полупрозрачным футляром, в котором угадывался изгиб розовой зубной щетки, он заметил серую записную книжку. Сочавский достал ее. На первой странице было написано: "Глубокие реки текут спокойно. Лао-Дзы". Старшина долго вчитывался в древнекитайское изречение, пытаясь постичь восточную мудрость. Потом, прервав это занятие, перелистал блокнот. Оказалось, это была единственная запись. Старшина вздохнул, вернул записную книжку на место и наконец обнаружил в казенной мебели не положенный по уставу предмет. В самой глубине тумбочки стояла литровая стеклянная банка с прозрачной мерцающей жидкостью. Старшина, предвкушая криминал, достал ее, открыл пластиковую крышку (в которой почему-то были проделаны аккуратные дырочки) и понюхал. Но он почувствовал лишь слабый речной запах. Сочавский поднес банку к лицу и только теперь заметил в ней десяток крошечных рыбок. На боках каждой рыбки были полоски - одна матовая ярко-алая, а другая, искрящаяся - голубая. Старшина не оценил эстетической стороны обитателей этого аквариума, но зато отметил, что рыбки были вполне упитанными.
Сочавский вздохнул. В памяти всплыли события прошлых лет, когда у него в роте служил другой выпускник вуза, тоже любитель живности. Но какой! Его интересовали только жуки-навозники, которых он увлеченно выкапывал из дерьма, в том числе и из человеческого. Однажды в его блокноте нашли записи на незнакомом языке. О случившемся немедленно доложили командиру подразделения, после чего тот долго допрашивал солдата. Невозмутимый боец заявил, что он духом и телом предан советскому народу, социалистической Родине, Коммунистической партии и Красной армии, но смысл и цель своей жизни видит в изучении жесткокрылых копрофагов, то есть жуков, поедающих экскременты. Прославлять свою социалистическую Родину он после демобилизации собирается всё тем же - то есть публикациями о жизни жуков-дерьмоедов. А записи на вражеском языке он объяснил латинскими названиями жуков. Ему не поверили. А вдруг это зашифрованный текст, попытка разглашения военной тайны? Офицер подумал, что следовало бы доложить в особый отдел, но сочетание слов "жуки - дерьмо - военная тайна" его остановило. Можно было и самому вляпаться. Поэтому справились своими силами. Происшествие замяли, записную книжку изъяли, непонятные записи под угрозой трибунала и нарядов вне очереди вести запретили. Однако известно, что свобода непобедима, и было замечено, что обычно туманный и блуждающий взгляд любителя копрофагов всегда становился осмысленным и целеустремленным при виде лепешек коровьего навоза.
- Тяжело работать с бывшими студентами, - подумал о своем новом подопечном старшина Сочавский (Михайлин попал в армию сразу после окончания вуза - точнее пушно-мехового института. За это он служил всего один год и за это же его произвели в ефрейторы).
Сочавский поставил банку в тумбочку, закрыл дверцу, почесал затылок и пошел писать письмо. Письмо матери Михайлина (старшина, сочиняя его, просмотрел ротные документы и узнал, что у ефрейтора было и имя - Саша). Сочавский трудился целый час и очень устал от непривычной работы. Но делать было нечего. Мать Михайлина, на его взгляд, была единственным человеком, который мог помочь Сочавскому разобраться в характере своего подчиненного.
Старшина, увидев в окно возвращающуюся с занятий роту, прервал свой литературный труд, вышел на плац и построил бойцов. Сочавский оглядел солдат. И, как всегда, не обнаружил ни одного, который был бы рад этой встрече.
"Есть такая профессия - Родину защищать" - с тоской подумал старшина, глядя на унылые физиономии. Единственным светлым пятном было лицо Михайлина.
На нем блуждала хроническая улыбка. Именно эта легкая ироническая усмешка и раздражала всех начальников ефрейтора - как прямых, так и непосредственных. Что бы ни делал Михайлин - ел, стрелял из автомата, читал армейский устав или отрабатывал свой очередной наряд вне очереди путем чистки сортира, - эта улыбка не сходила с его губ. При этом ленинский прищур его глаз с беловатыми ресницами и легкая сутулость довершали образ.
"С таким лицом, - подумал Сочавский, глядя на Михайлина, - человек может сделать всё что угодно - и поделиться последним рублем с нищим, и этого же нищего зарезать из-за копейки".
Последнего больше всего и опасался старшина. Он решил, что подчиненного о рыбках в банке лучше сегодня не спрашивать, а надо подождать, что ему в ответ напишет мать ефрейтора.
- Ефрейтор Михайлин, выйти из строя на пять шагов, - прервал свои размышления старшина.
Михайлин вышел.
- Объявляю вам наряд вне очереди. За увлечение маоизмом, чуждой нам идеологией. Маоизм в тумбочке уничтожить. Ясно?
- Так точно! - произнес Михайлин, все так же загадочно улыбаясь.
- Встать в строй!
- Есть!
Михайлин развернулся и пошел на свое место.
- Отставить! - остановил его старшина. - А это что у тебя? - и он указал на моток проволоки, торчащий у Михайлина из кармана.
- Тросики. На позиции нашел.
- Зачем они тебе?
- Для по́тасков.
- Для чего!?
- Для по́тасков. Капканы ставить.
- Еще один наряд вне очереди!
- Есть! - сказал Михайлин, в душе радуясь, что, во-первых, старшина, судя по всему, не обнаружил банку с рыбками, а во-вторых, что старшина не лишил его увольнительной. А к Михайлину как раз в ближайшее воскресенье должен был приехать друг из Москвы.