Миссия или, лучше сказать, комиссия у него была простая - передать актуариусу следующее: "Мейстер Арди, начальник порта просит вас сейчас же пожаловать с судовой ролью на корабль "Вестеллингверф"; судно отчалит завтра".
Но штурман точно знал: если уж судейский на тебя за что сердит, так найдет, к чему прицепиться, - ведь повесили же бомбардира Франса за то, что он в простоте душевной сказал судейскому "будьте здоровы". А в длинной фразе, которую надо было произнести Кейзеру, штурман видел не один десяток подводных рифов.
- Ну, что тебе, говори! - грубо сказал ему актуариус. - Долго ты будешь пялить на меня свои бычьи глаза?
"Пропал", - подумал штурман. В словах актуариуса он увидел грозный намек на то, что Дурашка, телка Берты, обидела Геркулеса. Он поспешно возразил, полагая, что все понял и досконально обдумал:
- Дурашки смирней нет, господин актуариус. Это все знают, так же ясно, как то, что луговая мельница - репер в проливе Мэйфлауер.
Мейстер Арди изумленно посмотрел на моряка и завопил:
- Какая, к дьяволу, Дурашка, какая мельница, какой пролив? Ты спятил, что ли, или смеяться надо мной пришел, болван?
Кейзер понял, что был неосторожен, и решил половчей поправиться:
- Ладно, ладно, господин актуариус, я, положим, не говорил про Дурашку, ничего не говорил. Да она уже не Бертина; Берта сроду не держала черных коров. Две недели, как она продала ее мамаше Брауер за сто франков и шесть локтей фризского полотна. Так что Берта здесь ни при чем. Штурман за чужую посудину не отвечает, как говорится.
Понять Кейзера стало совсем невозможно, но говорил он очень серьезно и явно озабоченно. Актуариус убедился, что моряк его не разыгрывает, и спросил, сдерживая себя:
- Да скажи ж ты, наконец, ненормальный, в чем дело. Тебя прислал начальник порта, так ведь?
- Точно так, господин актуариус, - уверенно ответил Кейзер.
- Так что ты несешь про черных коров и мамашу Брауер? При чем здесь начальник порта?
- Ни при чем, господин актуариус, решительно ни при чем. Раз телка погналась за вашим сыном - мое вам почтение, господин прапорщик! - а он упал в грязь у ручья, значит, и начальник порта здесь ни при чем, и Берта тоже ни при чем - телку-то купила мамаша Брауер.
- Что это значит, болван? - сказал актуариус, гневно глядя на моряка. - Мой сын, прапорщик, убегал от коровы? Ты поосторожней, а то, я слышал, ты шатаешься за рыбой к заказанным банкам и часто бываешь в "Надежном якоре", где собираются все здешние контрабандисты!
- Господин актуариус, господин актуариус, - забормотал напуганный его угрозами Кейзер, - вот не брать мне в руки лота и подзорной трубы, если почтенный господин прапорщик - вот он сам подтвердит - не убегал…
- Замолчи, - сказал актуариус.
- Моряк говорит правду, - произнес Геркулес. - Я действительно убегал от коровы.
Кейзер вздохнул, словно гору с плеч сбросил.
- Ты убегал от коровы?! Ты, Геркулес! - откликнулся актуариус. - Нет, этого не может быть.
- Да, я убегал от коровы, - еще раз сказал Геркулес, втайне надеясь, что это признание отвратит отца от его опасных геройских замыслов.
- Убегал от коровы! - опять произнес актуариус, не веря своим ушам.
- Я убегал от коровы, потому что перепугался, - бодро сказал Геркулес, думая, что окончательно уничтожает надежды отца. - Слышите, батюшка: перепугался и убежал.
Актуариус на несколько секунд погрузился в размышления, потом поднял голову. Он сиял - развеялись посетившие его сомнения насчет отваги сына.
Мейстер Арди горделиво указал на него и возгласил:
- Как небрежно он признается, что испугался коровы! Сейчас видно: человек настолько силен, что не боится признаваться в маленьких слабостях. Вот чем довершено сходство моего сына со славнейшими полководцами древнего и нового времени. Почти все они чего-нибудь неодолимо боялись. Ганнибал боялся мышей, Эпаминонд - пауков, Тюренн - сверчков, Мальборо не выносил яблок. Но и разница велика. У Геркулеса тоже своя антипатия, но в его антипатии есть даже нечто грандиозное, величественное, героическое. Его устрашает не какая-нибудь букашка или тростинка, но мать и подруга одного из самых свирепых в свете созданий - быка! - Актуариус обернулся к Кейзеру и с торжеством спросил: - Ты все видел и слышал, почтенный штурман. С замечательным чистосердечием он признается, что перепугался телки, - так не храбрец ли он?
Актуариус, видно было по всему, был совершенно доволен. Кейзер успокоился, отнеся благополучный исход встречи с судейским на счет собственного хитроумия, и ответил:
- Точно так, господин актуариус: он храбро убегал, очень храбро. Не много найдется храбрецов, которые так побегут от Дурашки!
- Ты говоришь здраво, штурман Кейзер. Спроси внизу у фрау Бальбин стакан Канарского вина. Только за каким же чертом тебя все-таки прислали?
- Меня прислали передать вам, господин актуариус, что начальник порта ожидает вас с судовой ролью на борту "Вестеллингверфа"; завтра судно отчаливает. В арсенале страшная суета: слышно, на судно срочно сажают какие-то войска. Одни говорят, их отправляют на север, другие говорят - на юг. Да какая разница: и на севере, и на юге самый храбрый моряк в иную минуту с тоской помянет берег, - вздохнул Кейзер, подумав о Берте.
Слушая моряка, актуариус о чем-то думал, потом хлопнул себя по лбу и воскликнул, обращаясь к сыну:
- Так ведь с "Вестеллингверфом" как раз и отправляют солдат по просьбе суринамского губернатора! Твой полк туда не посылают, но я вижу по глазам, ты во что бы то ни стало жаждешь присоединиться к этой экспедиции. Что ж, надо решиться, надо заставить себя отбросить все твои прихоти… Лишь бы ты застал в живых славного моего Рудхопа, а уж он будет для тебя вторым отцом. Ну же, вперед! Увы, вперед, безжалостный Геркулес! Слышишь барабан? - продолжал он. - Нет никаких сомнений, это срочно сажают на корабль солдат для отправки в Гвиану. У тебя меньше суток на сборы. И о чем я только думаю? Пойдем вместе, штурман Кейзер, я тоже зайду к фрау Бальбин - надобно распорядиться.
На другой день мейстер Арди, утешаясь предчувствием, что сын его, претерпев бесчисленные опасности, непременно должен вернуться к нему невредимым, нежно поцеловал Геркулеса и проводил его на "Вестеллингверф", который в тот же вечер отплыл в Гвиану.
Весь город только и говорил, что об отваге Геркулеса Арди, который добровольно отправился на опасную службу в колонии, хотя его полк туда не посылали.
V
Озеро
Нидерландская Гвиана, расположенная в северной части Южной Америки, ограничена Атлантическим океаном с севера, рекой Помарон - с запада, рекой Марони, отделяющей ее от Французской Гвианы, - с востока и озером Амач, границей португальских владений, - с юга.
К востоку от Суринама, главного города колонии, вдоль моря простирается большой лес, повсюду пересеченный реками: большой рекой Комевиной и множеством впадающих в нее ручьев, текущих с гор. Из-за тропических дождей и высоких атлантических приливов все эти реки и ручьи часто выходят из берегов, так что низины в лесу, почти всегда затопленные, постепенно превратились в огромные болотистые озера.
Стоячая вода с корнем вымывает деревья из почвы, через несколько лет деревья полностью разлагаются и местами на поверхности болота образуется тонкая корочка из их перегноя, вскоре покрывающаяся ослепительной зеленью. Эти иловые корочки - по-индейски "бири-бири" - не выдерживают ни малейшей тяжести, и если кто-нибудь по неосторожности ступит на них, у него под ногами разверзнется бездна, наполненная густой вязкой грязью, и тотчас затянет его. Подобные трясины тем опаснее, что их зеленая поверхность точно такая же, как на полосках твердой почвы, пересекающих, словно естественные плотины, эти огромные болота.
В одно из таких болот мы и поведем читателя.
Дело было в конце июня 1772 года, часа в четыре вечера. В одном из самых глухих и пустынных мест в лесу находилось озеро из числа тех, какие мы описали. Его питал рукав Комевины, протекавший вдали под густой зеленой сенью прибрежных мангров.
Ничто не может быть грустней и величественней, чем мертвая тишина, царившая на всем этом огромном пространстве. Неподвижное, тусклое, свинцовое с зеленоватым отливом озеро, пересеченное несколькими зелеными полосками, поглощало в своей бездне мерцающий свет палящего солнца, не отражая ни лучика.
Гладкая, как оловянное зеркало, вода была так тяжела, что, когда ее задевал крылом пролетавший ярко-красный кулик или белый ябиру, из-под крыла взметалось всего несколько жемчужно-матовых капель.
С пронзительными криками кулики и ябиру носились над обширными зарослями водяных лилий, гигантские листья которых были сплошь покрыты клубками желтых змей с черными пятнами. Когда к ним подлетали птицы, змеи еще теснее стягивали свои жуткие петли, поднимали плоские головки и уползали так быстро, что только и видно было, как мелькали среди зелени золотые и черные блики.
Наконец какая-нибудь птица, вытянув длинные красные ноги, хватала добычу, широко раскрывала сильные молочно-белые крылья и уносила в изогнутом клюве шипящую, судорожно дергающуюся змею на берег, чтобы там сожрать.
Стаи коричневых, с красными шеями, лабрадорских уток пятнами пестрели на поверхности болота. По временам они стремительно взлетали, оставив пару товарок в пасти прожорливого каймана, высунувшего из воды отвратительную голову, покрытую зеленоватой чешуей.
Вокруг трясины росли огромные, двенадцатифутовой высоты, тростники и гибискусы с малиновыми цветами. Среди гигантских трав стояли также сенеки с розовыми зонтиками, щетинники с алыми ягодами, крушина и столетник. Широкая лента этих растений доходила до самой лесной опушки.