Его вой разбудил человека. Он вышел из палатки, посмотрел на небо, развел костер и стал приготовлять завтрак. Погладив Казана по голове, он бросил ему кусок мяса. Несколько позже вышла и Иоанна, оставив спавшего ребенка в палатке. Она подбежала к отцу и поцеловала его, а затем опустилась на колени перед Казаном и стала разговаривать с ним точно так же, как разговаривала и со своим ребенком. Он заметил это. Когда она поднялась, чтобы помочь отцу, то Казан последовал за ней, и, увидев, что он уже твердо стоял на ногах, она обрадовалась.
Это было затем довольно странное путешествие к северу. Пьер Радисон сбросил с саней все, кроме палатки, одеял, пищи и шкур, составлявших гнездо для маленькой Иоанны. Затем он сам впрягся в сани и потащил их за собою по снегу. При этом он беспрерывно кашлял.
- Я захватил этот кашель в начале зимы, - солгал он Иоанне, боясь, как бы она не увидела кровь на его губах и бороде. - Когда придем домой, то я целую неделю постараюсь не выходить на воздух.
Даже Казан со своей странной звериной способностью догадываться, которую человек, не умея объяснить ее, называет обыкновенно инстинктом, и тот понимал, что он говорил ложь. А может быть, это и потому, что Казан и раньше слышал, как люди кашляли так же, как и Радисон, как слышали такой же точно кашель и целые поколения его предков, возивших сани, и потому научился понимать, чем обыкновенно кончался подобный кашель.
Несколько раз он был свидетелем смерти в палатках и в хижинах, в которые он никогда не входил, но чуял смерть издали и много раз уже обонял эту смерть в воздухе еще раньше, чем она случалась. Он так близко чуял ее, что, казалось, мог бы ее схватить в пространстве, точь-в-точь как предчувствовал еще заранее бурю или пожар. И эта странная штука казалась ему близкой именно и теперь, когда он брел на своей цепи за санями. Она внушала ему беспокойство, и несколько раз, когда сани останавливались, он обнюхивал маленькое живое существо, завернутое в шкуры. Всякий раз, как он делал это, Иоанна была уже тут как тут и даже два раза провела рукой по его изгрызенной острой морде.
Самой главной вещью за весь этот день, которую он силился понять, да так и не понял, было то, почему именно это маленькое создание, лежавшее на санях, было так дорого для молодой женщины, которая в то же время ласкала и его самого и заговаривала с ним. Он понял, что Иоанна была очень довольна, что у нее было это существо, и что ее голос был с ним нежнее и трогательнее всякий раз, как он, Казан, обращал особое внимание на это маленькое, теплое, живое существо, завернутое в медвежью шкуру.
Долгое время спустя они остановились на отдых. Пьер Радисон сел у огня. В этот вечер он уже не курил. Он уставился прямо на огонь. А затем, в самом конце, когда он уже отправлялся вместе с дочерью и с ребеном в палатку, он по дороге нагнулся над Казаном и осмотрел у него раны.
- Завтра я уже запрягу тебя, приятель, - сказал он. - Завтра, еще до вечера, мы должны добраться до реки. А если это нам не удастся…
Он не докончил фразы. Он откинулся назад в таком сильном припадке кашля, что от него даже заколебались позади него полы палатки. Казан лежал в крайнем напряжении, со странным беспокойством в глазах. Ему не понравилось, что Радисон вошел в палатку, так как в этот вечер для него настойчивее, чем раньше, висела в воздухе та давящая тайна, частью которой казался ему Пьер.
Три раза среди ночи он слышал доносившийся до него из лесу зов верной Серой волчицы и каждый раз отвечал ей. Перед рассветом она подбегала к лагерю. Он уловил ее запах, когда она находилась к нему с наветренной стороны, и он тосковал и скулил на конце своей цепи, рассчитывая, что она подойдет к нему и ляжет рядом с ним. Но Радисон задвигался в своей палатке, и она убежала. Когда он вышел, то лицо у него как-то сразу осунулось и глаза были красны. Кашель был уже не такой громкий и не такой мучительный. Слышалось какое-то храпение, точно внутри у него за эту ночь что-то произошло, и, прежде чем вышла из палатки молодая женщина, он то и дело хватался руками за горло. Когда она увидела его, то побледнела. Беспокойством засветились ее глаза. Когда она обняла его за шею руками, то он засмеялся и нарочно закашлял, чтобы показать, что все обстояло благополучно.
- Ты видишь, что кашель не стал сильнее, - сказал он ей. - Он только утомляет. После него всегда краснеют глаза и делается слабость.
Было холодно, пасмурно, и затем последовал угрюмый день, сквозь который пробивались вперед Радисон и Казан, впрягшись оба вместе в сани. Иоанна следовала сзади. Раны уже не беспокоили больше Казана. Он тянул из всех сил, а на это он был мастер, - и человек ни одного раза не ударил его плетью, а только гладил по голове и по спине одетой в рукавицу рукой. День становился все мрачнее и мрачнее, и в верхушках деревьев уже стал завывать начинавшийся шторм.
Темнота и наступление бури не побудили Пьера Радисона раскинуть палатку.
- Мы должны добраться до реки во что бы то ни стало, - то и дело повторял он самому себе. - Мы должны дойти до реки, мы должны дойти до реки!
И он побуждал Казана к еще большим усилиям, тогда как его собственные усилия к концу пути становились все слабее и слабее.
Совсем уже разыгралась буря, когда Пьер остановился, чтобы развести наконец огонь. Белыми, сплошными массами повалил вдруг снег, и такой густой, что не стало видно деревьев за пятьдесят шагов, Пьер посмеивался, когда в страхе к нему прижималась с ребенком Иоанна. Он отдохнул всего только один час, а затем снова запряг Казана и сам перекинул себе через плечи постромки. В молчаливом мраке, походившем на ночь, Пьер все время посматривал на компас, и наконец, уже почти к самому вечеру, они вышли из леса и перед ними раскинулась широкая долина, на которую с торжеством указал рукой Радисон.
- Вот и река! - воскликнул он ослабевшим, хриплым голосом. - Здесь уже мы можем отдохнуть и переждать непогоду!
Он раскинул палатку под широкими ветвями сосны и стал собирать сучья для костра. Иоанна помогала ему. Когда они вскипятили кофе и поужинали мясом и сухарями, то Иоанна ушла в палатку и там бросилась в изнеможении на жесткую постель из можжевельника, прижала к себе ребенка и укрылась вместе с ним шкурами и одеялами. В этот вечер она не сказала Казану ни единого слова. И Пьер был рад, что она так устала, что не смогла долее сидеть у костра и разговаривать. А затем…
Быстрые глаза Казана следили за каждым его движением. Он вдруг поднялся с саней, на которых до этого сидел, и направился к палатке. Отведя в сторону ее полу, он просунулся в нее головой и плечами.
- Ты спишь, Иоанна? - спросил он.
- Почти, папа… Ты хочешь войти? Так входи скорее!
- Вот докурю… А тебе удобно?
- Да. Только устала… И спать хочется…
Пьер тихонько засмеялся и в темноте схватился за горло.
- Мы уже почти дома, Иоанна, - сказал он. - Это наша река - Малая Бобровая. Если бы даже я и покинул тебя одну, то ты одна бы могла в эту же ночь добраться до нашего дома. Всего только сорок миль. Ты слышишь меня?
- Да… Знаю…
- Сорок миль… И все время надо держаться вдоль реки. Ты не сможешь сбиться с дороги, Иоанна. Только остерегайся, как бы не попасть в полыньи на льду.
- Разве ты, папа, не хочешь спать? Ведь ты же устал и болен!
- Да… Только вот докурю. Напомни мне завтра, Иоанна, о полыньях на льду. Я могу об этом позабыть. Так не забудь же: полыньи на льду!.. Полыньи!
- Хорошо…
Пьер опустил полу и возвратился к огню. Он едва держался на ногах.
- Прощай, приятель! - обратился он к Казану. - А хорошо бы довести этих двух бедняжек до дому!.. Только бы еще два денька!.. Всего только сорок миль!.. Два денька!..
Казан дождался, когда он вошел в палатку. Он всей своей тяжестью натянул конец цепи, пока наконец ошейник не сдавил ему дыхание. Ноги и спина у него напряглись. В этой палатке, куда ушел сейчас Радисон, находились так же и Иоанна с ребенком. Он знал, что Пьер не причинит им вреда, но знал также и то, что вместе с Пьером Радисоном вошло туда к ним и нечто ужасное и неизбежное. Он хотел, чтобы мужчина оставался снаружи, у огня, где он, Казан, мог бы лежать спокойно и наблюдать за ним.
В палатке воцарилось молчание. И для Казана еще ближе, чем когда-либо, стал слышаться призыв Серой волчицы. Каждую ночь она звала его перед зарей и подходила близко к лагерю. Ему хотелось, чтобы именно в эту ночь она была к нему поближе, но он даже и не поскулил ей в ответ. Он не осмелился нарушить это странное молчание в палатке. Он пролежал еще долгое время, усталый и с разбитыми ногами от целодневного путешествия, но никак не мог заснуть. Огонь уже потухал; ветер уже перестал дуть в вершинах деревьев; и плотные, серые облака, точно массивные подушки, неслись низко над землею. Звезды стали меркнуть и гаснуть, и из далекого севера пронесся слабый, хрупкий, стонущий звук, точно сани со стальными полозьями скользили по замерзшему снегу - это вспыхнуло таинственное, монотонное северное сияние. После этого стало быстро и заметно холоднее.
Ночью Серая волчица уже не руководствовалась направлением ветра. Она уже безбоязненно подползала к следу, оставленному Пьером Радисоном, и когда Казан услышал ее вновь, уже далеко за полночь, то он все еще лежал, подняв кверху голову, и все тело у него одеревенело, несмотря на то, что мускулы были напряжены. В голосе у Серой волчицы уже слышалась какая-то новая нота, что-то тоскливое, совсем не похожее на товарищеский клич. Это было Предчувствие. И, услышав в нем этот звук, Казан испугался молчания, вскочил и, подняв морду к небу, завыл так, как обыкновенно воют на севере дикие собаки перед хижинами своих хозяев, когда почуют их смерть.
Пьер Радисон скончался.