Но эпоху постмодерна определенно отличали, по его мнению, две тенденции: рост влияния промышленных рабочих на Западе и появление за его пределами образованного класса, пытающегося овладеть секретами модерна и обратить их против Запада. Наиболее продолжительные рассуждения Тойнби о начале эпохи постмодерна касаются именно этой последней тенденции. Среди приводимых им примеров: Япония Мэйдзи, большевистская Россия, кемалистская Турция и только что возникший маоистский Китай. Тойнби в общем не был почитателем этих режимов, но он весьма язвительно отзывался о надменных иллюзиях позднеимпериалистического Запада. По его словам, в конце XIX в. "беспрецедентно процветающий и наслаждающийся беспрецедентно комфортной жизнью западный средний класс считал чем-то само собой разумеющимся, что завершение одной эпохи одной цивилизации является концом самой Истории - по крайней мере, постольку, поскольку речь шла о нем самом. Его представители воображали, что здоровая, спокойная и приятная современная жизнь каким-то чудесным образом будет к их вящей пользе длиться вечно". Вопреки новым тенденциям эпохи "постмодернистская буржуазия Великобритании, Германии и США пребывала в состоянии самодовольства вплоть до того момента, пока его не поколебала вспыхнувшая в 1914 г. первая постмодернистская всеобщая война". Сорок лет спустя, столкнувшись с угрозой третьей - ядерной - мировой войны, Тойнби пришел к выводу, что сама категория цивилизации, использованная им для описания развития человечества, перестала быть уместной. В каком-то смысле западная цивилизация - как непререкаемое главенство технологии - стала всеобщей; но как таковая она обещала только взаимное уничтожение всего и всех. Единственным безопасным выходом из состояния холодной войны было всемирное правительство, основанное на гегемонии единственной державы. Если же говорить о длительной перспективе, то будущее планеты могла спасти только новая всеобщая религия, необходимо синкретическая по своему характеру.
Шанхай - Ангкор - Юкатан
К тому моменту, когда схватка с коммунизмом всем стала представляться более чем вероятным исходом, теория Тойнби оказалась в изоляции - из-за недостаточности эмпирической базы для выводов, претендовавших на пророчества. После первичной полемики эту теорию быстро забыли, а вместе с ней забыли и то, что XX столетие уже было описано как эпоха постмодерна. Иначе обстояло дело с практически одновременным (даже несколько более ранним) появлением термина "постмодернизм" в Северной Америке. Чарльз Олсон в письме своему коллеге-поэту Роберту Крили упомянул о "мире постмодерна", пришедшем на смену эпохе географических открытий и индустриальной революции. Несколько позже он писал: "Первая половина XX века стала поворотным пунктом, после которого мы имеем дело с постмодерном, или пост-Западом". В день, когда Эйзенхауэр был избран президентом, 4 ноября 1959 г. Олсон (если верить информации, якобы предоставленной им самим биографическому отделу "Авторов XX столетия") написал краткий манифест, начинавшийся словами "Моя корректива состоит в том, что я принимаю как пролог настоящее, а не прошлое", а заканчивался описанием "живого настоящего" как "постмодернистского, постгуманистического и постисторического".
Смысл этих терминов становится понятен благодаря другому поэтическому проекту. Прошлое Олсона было тесно связано с "новым курсом" Рузвельта. В ходе четвертой президентской кампании Рузвельта Олсон занимал должность руководителя иностранного отдела при Национальном комитете Демократической партии. В начале 1945 г. после победы демократов на выборах, он отдыхал со своими коллегами в Ки-Уэсте, ожидая назначения в новой администрации. Именно тогда его жизнь внезапно и радикально изменилась: он начал работать над эпосом "Запад", охватывающим по замыслу всю историю западного мира - от Гильгамеша (впоследствии - Одиссея) до современной Америки, написал поэму, изначально называвшуюся "Телеграмма", и ушел из политики (при этом он, правда, продолжал занимать активную политическую позицию, поскольку "важней всего дела людей"). Вернувшись в Вашингтон, Олсон писал о Мелвилле и защищал Паунда; кроме того, он помогал Оскару Ланге (другу с военных времен, ставшему теперь послом Польши при ООН), отстаивая в Администрации интересы нового польского правительства. Потрясенный атомными бомбардировками Хиросимы и Нагасаки, он в качестве делегата съезда демократической партии выступил в 1948 г. против повторного выдвижения Трумэна на президентский пост. Когда он вновь обратился к своим эпическим проектам, направление его мысли несколько изменилось. В середине 1948 г. он написал в "Заметке к плану: человек проспективен": "Пространство маркирует новую историю, и мера труда теперь - глубина восприятия пространства: пространства как формирующего объекты и как содержащего, в противоположность времени, тайны человечества, освобожденные от современных ограничений… Человек как объект (а не как масса или экономическое целое) является брошенным в землю семенем во всех формах коллективных действий, происходящих из наследия Маркса. Это семя (но не его тактика, обеспечивающая лишь победу на выборах или успех переворота) является тайной власти и претензий коллективизма на сознание людей. Оно - песчинка в пирамиде, и если оно будет гнить нераспознанным еще сколь-нибудь долго, то коллективизм погибнет, как он погиб в нацизме и как гибнет капитализм по сходному антиномическому закону (добавьте к этому упорную неспособность учесть Азию с ее коллективизмом; взять одну лишь численность ее населения, достаточную, чтобы вращать Землю, не говоря уже о моральных качествах таких ее лидеров, как Неру, Мао, Шарир)". В том, что касается последнего, один момент был для Олсона особенно важен. В 1944 г., работая на Белый дом в Отделе военной информации, он сталкивался с политикой США в Китае (Штаты поддерживали Гоминьдан и были враждебно настроены к КПК) и критиковал ее. После войны Олсон получал информацию о событиях в Китае от двух своих друзей: Жана Рибо (молодого французского финансиста, участвовавшего в Сопротивлении, а теперь ставшего компаньоном Картье-Брессона в Нью-Йорке) и Роберта Пэйна (английского писателя мальровианского толка, преподавателя в Куньмине во время японо-китайской войны, а впоследствии репортера в Яньане), чьи сообщения давали впечатляющую картину морального краха режима Чан Кайши и растущей силы коммунистов ближе к концу гражданской войны.
В последний день января 1949 г., после бескровной осады войска коммунистов вступили в Пекин, завершив освобождение северо-восточного Китая. Почти одновременно Олсон начал работу над поэмой, задуманной как ответ на шедевр модернизма, "Бесплодную землю" Элиота, - Anti-Wasteland, по его собственным словам. Первая версия была закончена еще до того, как НОАК пересекла Янцзы. Поэма была завершена летом в Блэк-Маунтине. Шанхай пал, но Гоминьдан все еще контролировал Гуанчжоу и Чонгкинг; народная республика еще не была провозглашена. "Зимородки" с их потрясающим началом
Что не меняется / так это воля к измененью
располагают китайскую Революцию под знаком не нового, но старого. Поэма начинается с легенды о торговле бело-зеленым опереньем зимородков, которую вел храм Ангкор Ват, а также с загадки дельфийского камня Плутарха вперемежку со словами Мао из отчетного доклада ЦК КПК - время и пространство здесь находятся в контрапунктном равновесии:
Я думал о Е на камне, и о том, что Мао сказал:
"La lumière",
но зимородок,
"De l'aurore",
но зимородок на запад летел.
"Est devant nous!"
Цвет груди впитал
Жар закатного солнца!
Лирическое слияние кратко: орнитология изгоняет мистику атрибутов "Четырех квартетов".
Легенды суть
Лишь только легенды.
Безжизненный, прозябающий в клетке зимородок
Не отведет ныне молнию, он отнюдь не примета животворного ветра.
И, гнездясь, не уймет
На семь дней наступление вод в приход нового года.
Далеко от воды, в глубоких норах, вырытых в берегу, стремящаяся на запад птица создает нечистое гнездо из останков своей добычи. То, что является воздушным и радужным, вскармливается в грязи и темноте.
В этих отбросах
(По мере своего накопления они образуют чашеподобные формы)
Птенцы пробиваются к свету.
И по мере их роста, кормления
Это гнездо из истлевающей рыбы и экскрементов
Становится зловонной, илистой массой. Мао делает вывод:
Nous devons,
Nous lever
Et agir!
Поэма, однако, упорно продолжает:
Свет с востока. Да. И мы должны подняться и действовать.
Однако
На западе, вопреки явным сумеркам (всепокрывающая белизна), если взглянешь,
Если вынести сможешь, если сможешь достаточно долго,
Сколько нужно ему,
Моему вожатому глядеть в желтизну неисчерпаемой розы
Так и тебе надлежит.
Ибо американские аборигены, некогда пришедшие из Азии, и их цивилизации, пусть даже и мрачные, были менее жестоки, чем завоевавшие их европейцы, оставившие их потомкам руны жизни, которые еще предстоит обнаружить. Как отзвук стихов "Вершин Мачу-Пикчу" Неруды, переведенных несколькими месяцами ранее:
Не одна смерть, но много,
Не накопление, но изменение, обратная связь доказывает,
Обратная связь - закон.
Поэма завершается поиском будущего, сокрытого среди руин и поваленных деревьев:
Тебе же возвращаю твой вопрос:
найдешь ли мед / где черви обитают?
Охочусь я среди камней.