Например, он советует человеку быть храбрым: храбрость есть нечто среднее между страхом и безумной смелостью. Но чувство страха вредно действует на человека само по себе, а безумная отвага влечет за собой дурные последствия. Однако храбрость сама по себе ведь не есть добродетель золотой середины. И учение Аристотеля о добродетели, как мы видим, не заключает в себе ничего узкого, мещанского, а напротив, имеет возвышенный характер. Он предписывает человеку только управлять собою, то есть разобраться в своем внутреннем мире, дать себе отчет в своих преобладающих стремлениях и, не уклоняясь очень в сторону, приближаться к намеченным целям.
Учение Платона о добродетели не представляет ничего особенно оригинального в сравнении с учением Сократа. Он создавал его под сильным впечатлением жизни Сократа. У Сократа философия и жизнь представляли одно целое. Биография Сократа есть лучшая история его философии. Ксенофонт говорит о Сократе: он был так набожен, что ничего не делал против воли богов; так справедлив, что не причинял никому ни малейшего вреда; настолько властелин своих чувств, что всегда предпочитал полезное приятному; его возвышенный разум позволял ему никогда не смешивать зло с добром; одним словом, он вполне оправдывал название совершеннейшего и счастливейшего человека. Мы со своей стороны заметим, что жизнь Сократа как результат нравственного творчества представляет собой изящное произведение во всех тонкостях и подробностях. Можно сказать, Сократ положил все свои умственные силы на создание такой жизни и во всякой другой области сделал сравнительно со своими силами немного. Умственные интересы Аристотеля были многостороннее, обширнее и глубже; вопросы нравственности привлекали также его внимание, но он никогда не был им исключительно предан. Не в теории нравственности и не в одной нравственной жизни следует искать силу и значение Аристотеля; проницательный философ очень хорошо понимал, что не одни только заботы о нравственном совершенствовании составляют удел человека; ему необходимо также изучить природу и ее законы. Из этого, однако, не следует, что Аристотель не придавал должного значения вопросам нравственности и не ценил безупречной, хорошей жизни; он отводил им надлежащее место. В подтверждение этого замечания приведем взгляд Аристотеля на высшее благо. Он говорит, что высшее благо, конечную цель всех стремлений, принято называть блаженством. Но самое понятие о блаженстве всегда возбуждало много споров. Аристотель разумеет под именем блаженства такое состояние души и такую деятельность, которые наиболее соответствуют особенностям человека и влекут за собою полное удовлетворение. Но что же составляет исключительную особенность человека? Конечно, разум, поэтому в деятельности разума он может найти истинное блаженство. Итак, свободная, успешная умственная деятельность, к которой человек предназначен самою природой, есть высшее благо; она сопровождается ощущением блаженства. Желания и деятельность связаны естественными неразрывными узами, и если этот законный союз осуществляется в жизни, то в результате получается полнейшее счастье. Наряду с этим главным источником блаженства Аристотель признает другие, второстепенные, но также играющие видную роль в человеческой жизни: богатство, друзья, дети, благородное происхождение, красота лица и тела. Такой взгляд на высшее благо как нельзя лучше характеризует философа-эмпирика; второстепенные источники счастья принадлежат наблюдателю, мысли же о главном источнике могли возникнуть только в голове самого глубокого философа.
Итак, мы видели, что в своих воззрениях на нравственность Аристотель весьма резко отличался от Платона. Платон проводит всюду отвлеченную идею добра, существующую независимо от отношения его к жизни. Аристотель же, напротив, утверждает, что идея добра не дает нам возможности узнать, какое отношение имеет это добро к практической жизни и каким путем можно его достигнуть. Предметом этики Аристотель признает не добро само по себе или вообще, а то, что оказывается полезным в нашей жизни. В своих общих воззрениях на добродетель Аристотель расходился с Сократом. Сократ, как известно, отождествлял добродетель с мудростью, в последней же видел способность покорять чувства. Этому искусству, по мнению Сократа, возможно выучиться; верный самому себе, он учил добродетели, просвещая ум. Аристотель же находил корень добродетели не в рассудке, а в тех естественных склонностях, которые вначале имеют инстинктивный характер, а потом уже сознанием направляются к содействию общему благу. Согласно такому воззрению, Аристотель отрицает возможность выучить человека быть добродетельным, непосредственно убеждая его рассудок. Добродетель мало понять; необходимы навык и упражнение в поведении и поступках, заслуживающих название добродетельных. Все это сводится к воспитанию воли. Дурно направленная воля и при добрых намерениях, и при просвещенном рассудке мешает ему быть твердым в добродетели. Как бы то ни было, добродетель обусловливается совместным влиянием природных склонностей, разума и привычек, приобретенных в детстве. Такой взгляд на добродетель неминуемо должен был привести Аристотеля к нападкам на учение Сократа. В сущности добродетель, по мнению Аристотеля, это навык к общежитию. Он говорит, что число добродетелей не ограничено, оно определяется числом различных отношений, существующих между людьми. Добродетель мужа имеет свои особенности, то же относится к добродетели женщины, ребенка, раба. Но во всех случаях добродетели принадлежит один неизменный признак: это чувство меры, заставляющее человека выбирать среднее между двумя крайностями – наносить вред и терпеть напрасно. Анализируя таким образом все наиболее известные добродетели, Аристотель приходит к заключению, что они всегда представляют нечто среднее между избытком и недостатком.
Такой взгляд нельзя признать безусловно верным, хотя он и применим к некоторым добродетелям. Однако трудно согласиться, что любовь к ближнему, любовь к истине представляют собою нечто среднее…
Такой взгляд на добродетель освещает нам до некоторой степени саму личность Аристотеля.
В заключение нам остается сказать, что теория нравственности, завещанной нам Аристотелем, есть только выражение и подробное развитие древнего правила "ничего чрез меру". Нездоровое состояние как тела, так и души главным образом проявляется в каком-нибудь недостатке или избытке.
Итак, нравственность Аристотеля не выдумана из головы, но выведена из наблюдений над природою человека. Для того чтобы показать, как живуча мораль, покоящаяся на таких началах, я приведу несколько строк из предисловия англичанина Мориса к посланию Иоанна. "Я глубоко обязан, – говорит английский моралист, – Оксфордскому университету за то, что он дал мне в руки Аристотелеву "Этику" и побудил меня прочитать ее и продумать. Большего благодеяния невозможно и сделать. Я хочу объяснить вам, чем я обязан этой книге. Во-первых, она убедила меня, что принципы нравственности не могут принадлежать тому или другому времени, а присущи всем временам. Этою книгою языческий грек древнего мира пробудил во мне сознание того, что происходит внутри меня, разоблачил передо мною мою леность и мою неискренность, показал мне, как далеко мои поступки не были тем, чем, я думал, они должны быть, заставил меня сознаться, что, несмотря на все преимущества, какими я пользовался перед ним, он был лучше меня. Это было великое дело. Далее, я не мог не научиться от этого грека, – а он сделал все, чтобы этому научить, – что не чтением книги или изучением правил приобретается познание нравственности, но что это есть дело жизни и что нравственность следует изучать с помощью ежедневного житейского опыта".
"Политика" Аристотеля является венцом его этики; Аристотель вполне разделяет мнение Платона, что высшее благо может быть достигнуто только совместными усилиями отдельного лица и государства. Но он признает государственную жизнь выше индивидуальной не потому, что она преследует высшие цели, а прежде всего потому, что цели отдельных лиц лучше могут быть достигнуты с помощью государства.