И вдруг Ростислав ощутил давно забытое чувство - ненависть. Он ненавидел - но не комиссаров, оставшихся где-то далеко, а других - в темно-зеленых касках, которые шли по улицам Парижа. Он услыхал незнакомое слово "боши", а затем воспоминания перенесли его в темный, освещенный керосиновой лампой подвал. Арцеулов стоял у деревянного стола, возле которого сгрудились молчаливые молодые люди в беретах, и он объяснял им устройство ручного пулемета. При этом Ростислав злился на свой корявый французский и на проклятую болезнь, которая не дает ему пойти с этими ребятами туда, в ночь, где идет война.
Потом были те же улицы и вновь - незнакомые солдаты, но уже в другой форме, - и к этим солдатам Арцеулов чувствовал явную симпатию. Ему вручали медаль. Вручал худой, огромного роста человек, все называли его "генерал", хотя он был не генералом, а, как помнил Ростислав, президентом этой страны.
И тут воспоминания сузились до размеров комнаты, но уже другой, чуть большей. За окнами зеленел лес. Арцеулов сидел в странном уродливом кресле, которое могло двигаться, зато не мог двигаться он сам. Правда, это почему-то не пугало. К нему заходили гости - и молодые, и старые, которых он помнил молодыми. На столе лежала книга, на титульном листе которой он мог прочитать свою фамилию. Но чаще всего он смотрел не в окно, не на стол, заваленный рукописями, а в большой странный ящик, на котором мелькали, сменяясь, сначала черно-белые, а затем и цветные картинки. Ростислав увидел "Мономах" - то есть, не "Мономах", а другой, похожий корабль, - прорывающийся сквозь тучи пара в безоблачное небо - и почему-то чувствовалась гордость, как будто и там, в несбывшейся жизни, он имел какое-то отношение к эфирным полетам. Затем на экране сменялись страшные картины горящих деревень со странными круглыми домиками, мелькали раскосые лица, объятые ужасом, и Арцеулов сердито хмурился.
А потом он вдруг поглядел на свои руки и поразился - это были руки мумии. Ростислав сообразил, что он очень стар…
…Бесконечные дни сливались в один, подступало пугающее безразличие, и вдруг, прорывая его, по цветному экрану замелькали новые кадры - огромные, невиданные боевые машины шли по улицам почти забытой им Столицы, и над башнями реяли его, Арцеулова, трехцветные флаги. И наконец он почувствовал слезы на своем худом, почти уже недвижимом лице - над огромным зданием, над гигантским куполом вместо проклятой красной тряпки поднимается русский флаг, который почему-то теперь называли "триколором"…
Значит, он победил! Они все победили - те, кто погиб еще в 17-м, кто шел в Ледяной поход, отстреливался на высоких обрывах Камы, замерзал на Иртыше и Оби… Они победили! Перед глазами мелькнул запруженный людьми аэровокзал, затем за огромным подернутым морозной дымкой иллюминатором проплыли непередаваемой белизны облака… И все кончилось. Кончилось, но осталось главное. Ростислав понял - не зря. Жаль, что он не увидит этого. Но он узнал - а это куда важнее.
Степа постепенно приходил в себя. Он не то что успокоился, просто увиденное было слишком страшным, настолько непохожим на его мечты, что сознание отвергало, отбрасывало подобный исход. Косухин вспомнил светящуюся золотым туманом дверь. Дверь - куда? В рай?
- Вы видели, - мягко произнес старик. - Надеюсь, вы теперь все поняли…
- Кажется, да… - кивнул Арцеулов. Степа по-прежнему молчал. Он-то как раз ничего почти и не понял. Ясно одно - впереди что-то страшное. И не только для него и его близких. Что-то страшное случится с тысячами, может, с миллионами, что-то произойдет с тем делом, за которое они все воевали. Но что?
Косухин одернул себя. Почему, собственно, случится? Страшное уже началось, уже происходит. Венцлав, серые оборотни, 305-й Бессмертный, генерал Ирман, профессор Семирадский. Мало? Но ведь это видел он один, а таких, как он - тысячи и тысячи. И если сложить…
Да, уйти за эту дверь просто. Расхлебывать будут другие. Других будут забивать прикладами, бросать в огромные черные машины с зашторенными окнами…
И тут Степа вспомнил о Наташе. Конечно, он тут рассуждает, а девушку куда-то увезли, и помочь ей некому! Этот беляк, небось, уже крылышки примеряет…
- Ладно, батя, - решительно заявил он, вставая и отряхивая шинель. - За Ростислава говорить не буду, он, чай, не маленький. Только вот чего: говоришь, у нас какие-то заслуги имеются?
Старик кивнул.
- Ну тогда вот что… - Степа помолчал, собираясь с мыслями. - У меня еще тут дела имеются. Вы бы, эта, вывели меня отсюда, раз уж всяким фокусам обучены. Ну, а там уж как выйдет…
- Неужели у вас такие важные дела, Степан? Если вы сейчас уйдете, дверь может никогда не открыться.
- А чего я там не видел! - осмелел Косухин. - Райские яблочки, чердынь-калуга?
Старик покачал головой. Степа, почуяв слабину, стал жать дальше:
- И заодно, батя, раз уж ваша контора все знает, подскажи, где Наталья Берг. Она…
- Знаю, - кивнул старик. - Та, о которой ты беспокоишься, скоро попадет в монастырь Шекар-Гомп. Это далеко. Ты не дойдешь один, даже если я помогу.
- Почему один? - Арцеулов тоже встал. - Я с ним…
- Вам незачем идти, Ростислав! - удивился старик. - Вы уже сделали все, что могли…
- Пойду, - мотнул головой Арцеулов. - Помогите, если можете…
Наступило молчание. Внизу вновь треснул выстрел, раздался крик, а затем застучали копыта. Старик сидел неподвижно, беззвучно шевеля бледными губами. Наконец, он поднял глаза.
- Вы просите слишком о многом. Тот, кто послал меня встретить вас, строг. Все имеет свою цену…
- Что мы должны сделать? - подхватил капитан.
- Это вы поймете сами. Но это будет трудно. Куда труднее, чем запускать в небо творенья суетного ума. Ни я, ни тот, кто послал послал меня, не смогут помочь…
- Ладно! - перебил Косухин. - Это уж как выйдет. Так чего надо?
- Поймете сами, - повторил старик. - В этом и будет ваша задача - понять, а потом сделать…
- Непонятно что-то, - почесал затылок Степа. - Вы бы яснее…
- Я сказал то, что мне было велено…
- А, так вы, батя, подневольный? Тогда может, нам с вашим старшим поговорить?
- С кем? - старик посмотрел на Степу с удивлением, даже с испугом. - Кого вы имеете в виду, Степан?
- Старшего или главного - кто там у вас? - упрямо повторил Косухин. - Пусть он и объяснит. А то тянете, тянете…
- Вы понимаете, о чем просите?
- А то! Чего тут не понимать?
- Хорошо, - кивнул старик. - Я передам ваши слова. Вы странные люди - отказались от того, чего другие не могут добиться ни за золото, ни за кровь. Может, люди становятся другими? Идите, не бойтесь. Вас встретят и проводят…
Ростислав и Степа переглянулись, все еще не веря.
- Идите, - повторил старик. - Но не забывайте - вы в долгу. Прощайте…
…У самого порога Ростислав оглянулся - старик сидел неподвижно, глаза его были закрыты, и капитану внезапно показалось, что перед ним не человек, а каменная скульптура, покрытая пылью и мелкой каменной крошкой, веками падавшей со стен…
На площадку выбрались как можно осторожнее. Степа, пригнувшись, заглянул в ущелье.
- Стоят, гады! Трое. Карабины наготове, чердынь-калуга!
- Подождем, - отозвался капитан. - Вдруг старик правду сказал…
Шли минуты, но в ущелье все оставалось по-прежнему. Китайцы явно скучали, но уходить не собирались.
- Вот язва, - вздохнул Косухин. - Слушай, Ростислав, раз ты образованный, то давай, пока время есть, объясняй. Только без этого…
- Без мистики? - улыбнулся Арцеулов. - Попробую, если смогу. Тут, на Востоке, есть всякие секты. Говорят, они могут еще и не такое. Глаза отвести - это и всякий гипнотизер сумеет…
- А дверь? - нетерпеливо перебил Степа.
Ростислав пожал плечами. Косухин посмотрел на него недоверчиво, а затем уверенно заявил:
- Темнил он, в от что! Видал, как заерзал, когда я про главного сказал? Эх, дурят нас…
Ростислав хотел возразить, но тут вдали ударил выстрел, затем еще один. Послышались крики. Не сговариваясь, Степа и Арцеулов взглянули вниз. Китайцы уже не стояли - они мчались что есть духу, подстегивая лошадей к выходу из ущелья. А следом за ними, подымая тонкую белесую пыль, несся небольшой конный отряд - человек пятнадцать, впереди которых скакал на огромном белом коне всадник в красном халате. Поравнявшись с храмом, всадник на мгновенье задержался, привстал на стременах, и что-то крикнул, глядя наверх.
- Кажется, за нами, - заметил Арцеулов. - Ну чего, рискнем?
- По радио он их вызвал, что ли? - неодобрительно заметил Степа. - Придется рискнуть. Сектанты, говоришь…
Он вздохнул и первым начал спускаться вниз, в ущелье…
2. КОМАНДИР ДЖОР
Внизу их ждал весь отряд. Всадников было даже больше, чем казалось вначале - не менее двух десятков. Привычный глаз Арцеулова тут же отметил, что кони у отряда превосходные, ухоженные и сытые, а отлично подогнанная сбруя блестит начищенным серебром. А вот одежда явно подкачала - всадники были одеты по большей части в настоящую рвань - старые, потерявшие всякий вид шинели без погон, порванные во многих местах ватные халаты, или столь же ветхие полушубки. Под огромными лохматыми шапками весело скалились косоглазые физиономии, лица были небриты, некоторые, постарше, щеголяли большими черными бородами.
"Разбойники", - констатировал Степа, естественно не вслух. Оружие, которым были увешаны пришельцы, не располагало к подобной откровенности.