- Пробовал я всякие средства.
- А мед тоже пробовали? Нет? Самое верное средство, товарищ капитан. Тоня - моя жена - приложила мне меду, так, представьте, за ночь вытянуло.
- Серьезно?
- Да, вот, зайти на хутор…
- Ладненько. Петренко купит. Вам сейчас никуда не надо заходить без меня.
- Слушаю.
- Это и для вас лучше.
Лухманов как будто озабочен больше обычного, говорит отрывисто, короткими фразами. Похоже, что он торопится. Раза два он посмотрел на часы. Я поймал себя на том, что тоже тороплюсь.
Куда?
Замедлив ход, мы въехали на окраину села. Улица шла под гору, и внизу открывалось почти все село, пестревшее своими красными, синими, желтыми, лазоревыми домиками, как огромный цветник. Мы миновали квартал и повернули влево. С криком метнулись гуси. Тяжелая ветка рябины процарапала по брезентовому верху "виллиса". Здесь Лухманов вышел, велев мне ждать в машине, и поднялся на крыльцо небольшого одноэтажного здания, окруженного пышной оградой сирени.
В ожидании Лухманова я принялся рассматривать это здание.
Я силился обнаружить что-нибудь характерное в светло-фисташковом здании, привлекшем к себе Лухманова, и не мог. Обыкновенный эстонский дом хуторского типа - с большим каменным сараем для скота, с амбаром и высокой колонкой колодца. И сарай и амбар сложены из многопудовых булыжников, грубо обмазанных кое-где штукатуркой, и напоминают казематы форта, а домик легкий, хрупкий, веселый, с узорчатым флюгером на сверкающей оцинкованной крыше. Даже спущенные цветные шторы за окнами не навевают ощущения тайны.
Какая тайна?
Может быть, ее уже нет. Может быть, Лухманов вернется и скажет, что все выяснилось, что гибель Вихарева просто несчастный случай и никакого заговора нет, и вообще все просто, и Заботкина незачем больше прятать.
Я приоткрыл дверцу и вдохнул горячий, душистый воздух. Оцинкованная крыша сверкала так, что было больно смотреть. Почти нигде не было теней. Солнце стояло почти в зените, и кусты сирени, трава газона, гнездо аиста на крыше, пронизанные неумолимыми лучами, стали прозрачными. Еще немного - и дом со спущенными шторами станет прозрачным. За сараем, в невидимом пруду, лениво плескались гуси. Всюду проникала всепобеждающая ясность дня, исцеляющая ночные сомнения и страхи.
Лухманов наконец появился. Он сбежал с крыльца, вскочил в "виллис", посидел с минуту в нерешительности, и мы помчались. Лухманов тронул меня за рукав и сказал:
- Вы разведчик, Заботкин.
- Точно.
- Вы ничему не должны удивляться. Даже если… даже если вы увидите сейчас хорошо известную вам женщину с татуировкой на руке… С синей розой. - Он показал на запястье.
- Тоня? - крикнул я.
- Да. Очень возможно, что вы увидите свою жену. Если мы нагоним…
Нужно ли говорить, что я ожидал чего угодно, только не этого. Как человек, хвативший одним духом стакан водки и силящийся перевести дух, я уставился на Лухманова.
- Она… она была здесь?
- Была.
- Как… когда…
Но в следующий миг я весь сжался от холода. Не сразу дошло до меня значение того, что сказал Лухманов. Если Лухманов гонится за Тоней, то значит… значит, Тоня преступница. Моя Тоня? Я повернулся к Лухманову, столкнулся с его взглядом и сказал:
- Это ошибка.
- Почему?
- Товарищ капитан, - сказал я. - Если вы подозреваете в чем-нибудь Тоню…
- Ну, допустим.
- Уверяю вас, это не она.
- Докажите.
- Товарищ капитан. Я надеюсь на Тоню, как на себя.
- Вы долго жили вместе?
- Нет… не очень.
- Сколько?
- Полгода.
- Даже меньше небось, - сказал капитан, быстро взглянув на меня. - А до того долго ли вы были знакомы? Два месяца, три - самое большее?
- Два.
- Вот видите. Хотя что нам спорить. Догоним - узнаем. Наблюдение вдоль дороги, Заботкин. Нагоним. Скорость приличная, имеем все шансы!
Наша машина - маленькая и сильная, как степная лошадка, - нашла в себе еще нетронутые резервы скорости. Мы ветром слетели с горы, оглушительно пересчитали бревна мостика, внеслись на другой косогор. Ветряная мельница выросла, доросла до облака, взмахнула крыльями и пропала. Мыза с сорванной крышей, куща дубов над заросшим кладбищем, подбитый, вздыбившийся танк с черным крестом и надписью мелом по-немецки: "До свидания" - все росло и пропадало сзади, росло и пропадало. За третьим косогором - самым высоким - открылись равнина и белая, выжженная солнцем дорога, по которой зеленой букашкой уползал грузовик.
- Они, - сказал Лухманов.
Он взялся за баранку, а шофер сидел рядом и снисходительно улыбался, как всегда улыбается шофер, когда начальник занимает его место. Я положил локти на спинку водительского сиденья и, дыша Лухманову в затылок, следил за стрелкой скорости, с трудом одолевшей еще одно деление на циферблате. Восемьдесят километров. Догоним, конечно, догоним. Птицей, ветром перелетел бы я расстояние, оставшееся между нами и грузовиком, чтобы поскорее узнать, в чем дело. Узнать, кто эта баба, которую Лухманов путает с моей Тоней…
Уже можно была различить какие-то мешки в кузове. На них три женские фигуры. Лица их еще неясны, двое в платках, одна в пилотке, кажется… Да, в пилотке. Я приподнялся, упершись локтями, и всей тяжестью навалился на Лухманова, потому что он резко затормозил и, свернув на обочину, встал.
- Эх, ч-черт…
- Стой, Заботкин! - Лухманов выскочил из кабинки. - Что-то с тарантасом нашим…
Он открыл чехол, запустил руку в мотор и извлек какую-то деталь. Шофер, кинувшийся к мотору вслед за ним, хотел ее взять.
- Разрешите…
- Ты вот что, - сказал Лухманов, - посиди там, на травке. Да-а, братцы, - продолжал он, оттопырив губы, - конь у нас совсем того… скиксовал. Система Монти: день работает…
- Товарищ капитан…
- Год в ремонте, - закончил капитан. - В радиаторе, гляди, мыши завелись.
- Ой, да что вы…
- Ты, Егор, лучше помалкивай. По вине материальной части, - Лухманов снова строго оттопырил губы, - сорвали задание!
Я вздохнул.
- Еще бы немного, и догнали. Да время не ушло, товарищ капитан. Куда они от нас денутся? Если быстро наладим, так все будет в порядке. А? Товарищ капитан…
Лухманов увидел меня, расстроенного, топчущегося от нетерпения по пыльному шоссе, странно улыбнулся, и я обомлел: Лухманов больше не торопился. Ленивым движением он ввинтил дырчатую трубку обратно, неторопливо сел в кабинку на свое обычное место и приказал:
- Домой, Егор.
- Товарищ капитан! - крикнул я. - А как же они… Как же?
- Приедем домой…
Он не договорил. В зеркальце, укрепленном над ветровым стеклом, отразилось лицо Лухманова - веселое и даже умиротворенное. Мы повернули обратно.
Шофер, сперва тоже недоумевавший, теперь от времени до времени бросал на меня многозначительные взгляды. Я же ничего не понимал, пока не получил от самого Лухманова неожиданное разъяснение.
- Ничего с мотором не случилось, товарищ разведчик Заботкин, - сказал он, когда мы вернулись домой. - Мотор здоров как бык, если такое сравнение вообще допустимо, и водитель Егор - замечательный водитель, имейте в виду, товарищ разведчик. Мы отмахали бы с легкостью хоть полтысячи километров, если бы в этом была надобность. Скажу вам откровенно, ругайтесь не ругайтесь… Я вас решил проверить. Я серьезно. Мы с вами знакомы два дня. Правильно? Надо проверить. Вдруг, думаю, мы начали не с того конца? Вихарев погиб случайно, никакого преступления нет, Заботкина убирать с дороги никто не хочет, а, напротив, он сам с этой компанией связан и врет, что не знает, где его жена. Обижаетесь? Не надо, разведчик. Не надо. - Он посмотрел на меня необычайно ласково. - Не надо. Думаю: если Заботкин обманывает меня, тогда ему не очень-то приятно при мне сталкиваться лицом к лицу со своей женой. Он не старался бы догнать…
Я смотрел в пол.
- Тоня вообще ни при чем, товарищ капитан, - угрюмо ответил я. - Вы сами сказали, что всю эту историю с погоней нарочно… ну, поставили, что ли.
Лухманов усмехнулся.
- Интеллигентный товарищ, - проговорил он. - Ведь собирались сказать - выдумал. Да, да, разведчик. Я все мысли ваши читаю. Они у вас на лбу написаны, и это сильно облегчает наше знакомство с вами, знаете. А что касается вашей жены, - тут вся веселость его исчезла, - то это вопрос особый. Вопрос сложный. Но, возможно, мы с вами скоро увидим ее… в доме на Моргенрот.
- Моргенрот?
- Совершенно верно, на улице Моргенрот. Читальня. Тот самый дом в Аутсе, возле которого мы останавливались. Я вижу, вы понятия о нем не имеете, Заботкин. Мне-то он давно известен.
Одна нить протянулась от подземелья баронской усадьбы к дому в Аутсе, затем к мертвому Вихареву, затем к Тоне или к подлой шпионке, которую Лухманов почему-то - непонятно почему - принимает за Тоню. Все сматывается в один клубок, и я барахтаюсь в этом клубке, и нити - смолистые, липкие нити вроде сапожной дратвы - режут мне лицо, руки. Нет, это не Тоня. А если Тоня, то не шпионка, а настоящая Тоня, родная, честная, любимая Тоня.
Пусть во всем прав Лухманов, но Тоню он не знает. Тоня - немецкая шпионка?! Нет, пока не приведут ее, пойманную на месте преступления, пока не посмотрю ей в глаза… Этого не будет. Нет такой Тони - изменившей мне, изменившей всему, что нам дорого, продавшейся гитлеровцам.
- Товарищ капитан! - взмолился я. - Если бы вы могли сообщить, что с Тоней. Или… или вы не доверяете мне?
- Глупости. Не доверяю! Выкиньте это из головы. Я просто не хочу ослаблять вашу надежду. Пока мы не выяснили до конца.
- Эта неизвестность…
- Неприятная штука. Верно.