- К буфету пробиться уже невозможно. Все забито до тамбура. Мне интереснее знать - кто же устоял против соблазна раздобыть пару пирожков. В нашем вагоне таких совсем немного. Вот вы, например...
- Послушайте, в поезде около двух десятков детей. Если нас занесло, как вы говорите, не на один день, надо что-то предпринять. Нельзя же допустить, чтобы все продукты расхватали те, у кого плечи пошире или нахальства побольше.
- Знаете, так не пойдет. Вас как зовут?
- Лина, - ответила женщина, помолчав. Она будто решала - стоит ли ей называть свое имя. А когда назвала, у нее появилось такое выражение, будто она пожалела об этом.
- Кто вы такая?
- Методист областного Дворца пионеров.
- А куда едете?
- Куда надо. Еще вопросы есть?
- Есть, но они, по-моему, уже надоели вам.
- Пока мы тут болтаем, там, возможно, уже продукты кончаются. Знаете, я попрошу вас...
- Чтобы легче было просить, вы могли бы поинтересоваться, как меня зовут. Сергеем меня зовут.
- Очень приятно. Сережа, помогите, а? Многие пассажиры рассчитывали сойти с поезда еще ночью и, конечно, ничего не прихватили с собой.
Левашов зачем-то взял с полки шапку, надел, потом, спохватившись, бросил ее на место. Подойдя к служебному купе, он резко отодвинул дверь в сторону и тут же снова задвинул. У самого порога проводница, встав на цыпочки, целовалась с парнишкой.
- Извините, - громко сказал Левашов. - Это я виноват.
- Ничего подобного, - возразила Оля, отодвигая дверь. - Это Колька виноват.
- Дверь виновата, - хмуро проговорил Коля. - Щеколда не держит.
- Оля, послушайте, - начал Левашов, - сейчас буфет откроют...
- Да, в соседнем вагоне. Но там ничего нет. Бутерброды, пирожки... Мы с этими пирожками уже третий рейс делаем.
- Оля, вот этот товарищ, - Левашов показал на Лину, - из Дворца пионеров. Она предложила дельную вещь.
- Нас же занесло! - вмешалась Лина. - Сегодня не отроют. Завтра тоже вряд ли. А в поезде дети.
- В нашем вагоне нет детей, - сказала Оля. - Если не считать этого, - она кивнула на Колю, который все еще хмурился и стеснялся.
- А в других, Оля! Знаете, что завтра начнется?!
Оля сняла с вешалки форменную шапку, надела ее, вскинула руку, щелкнула каблуками.
- Ты, Коля, оставайся. Там очередь, помнут еще... Убери посуду, подмети... Мал ты пока по очередям ходить.
Коля польщенно улыбался.
- Ладно, - говорил он, - смейся, смейся... Ладно...
Впереди шла Оля, за ней Лина, а Левашов прикрывал тыл процессии. Они быстро проскочили через тамбур и вошли в следующий вагон. Пробиться к буфету действительно было почти невозможно, но бичи стояли уже у самого прилавка.
Левашов заметил Пермякова и немного поотстал.
- Ты тоже за пирожками? - спросил он. - Посмотри, кто в вагоне остался. Ведь ты бы на его месте остался?
Оля привычно пробивалась сквозь толпу пассажиров.
- Разрешите... Посторонитесь... Дяденька, уберите, пожалуйста, свой живот, а то мне не пройти! Спасибо вам и вашему животу!
А Лина никак не могла протиснуться мимо детины в куртке из чертовой кожи. Подняв глаза, она увидела его небритое лицо, желтый налет на зубах. Он был уже немолод, и спутанные волосы начинались у него гораздо выше, чем было предусмотрено природой.
- Куда? - спросил он. - Разве мадам так хочет кушать, что, извините, прется без очереди, без стыда и совести, без должного почтения к людям, которых она оставила позади себя... - Он все теснее прижимался к Лине, зная, что отступить ей некуда. Не выдержав, Лина размахнулась и влепила ему пощечину.
- Вон ты как! - протянул парень. - Ну тогда проходи. Мадам действительно хочет кушать. Или, извиняюсь, жрать?
Но едва Лина сделала шаг, дорогу ей преградил другой бич.
- Может, и мне румянец наведешь?
Лина и ему влепила пощечину, понимая, что делает совсем не то, что нужно.
- А теперь моя очередь, - перед ней стоял толстяк в свитере и в фуражке с крабом.
- Пропустите! - Лина зло посмотрела ему в глаза.
- А как же нам быть с пощечиной? Нет, за тобой должок. Пощечина - и проходи. Чем я хуже этих богодулов?
- Противно, - сказала она громко.
- Что противно? - не понял толстяк.
- Бить тебя противно. Стоять рядом с тобой противно.
- А целоваться? Не противно? - И парень обхватил. Лину за плечи. Женщина попыталась вырваться и вдруг почувствовала, что свободна. Между нею и толстяком протиснулась чья-то рука, уперлась в мясистый лоб, над которым красовалась кокарда, и через секунду раздался глухой стук затылка о стену вагона.
- Извини, друг, - сказал Левашов. - Жена. Будущая, правда.
- Спасибо, - бросила на ходу Лина и вслед за Олей проскользнула в буфет. Очередь зашумела, заволновалась, но через несколько минут дверь снова открылась, и показался мощный торс буфетчицы.
- Товарищи, не стойте, - внятно и зычно сказала она. - Буфет работать не будет. Тише! Тише, товарищи проголодавшиеся! Проводники составят списки пассажиров с детьми. Да не волнуйтесь вы, по бутерброду всем достанется. А может, и по пирожку! - рассмеялась буфетчица.
В тамбуре Левашова остановили бичи.
- Слушай, длинный, мы ведь не последний раз видимся? - спросил толстяк. - Когда и где состоится наша следующая встреча, я сообщу тебе дополнительно. По дипломатическим каналам, - он захохотал, оглянувшись на друзей. - А теперь катись.
Левашов шагнул к толстяку, но тот отшатнулся в глубину тамбура.
- Что же ты... Я ведь попрощаться хотел, - сказал Левашов и подумал: "Не они".
Машинист Денисов больше всего ценил в человеке безотказность, способность выполнить свою работу, несмотря ни на что. Ты можешь болеть или быть здоровым, можешь радоваться или убиваться - все это не имеет никакого значения, считал Денисов.
Случалось, он выходил в рейс нездоровым, случалось, оставлял больную жену, но никто не припомнит случая, чтобы он отказался от рейса. Выход на смену Денисов воспринимал как наступление вечера или рассвета - ничто не могло помешать ему. Когда приходило время идти на станцию, он ощущал нечто вроде голода, который утолял, становясь к рычагам паровоза.
Когда ночью состав остановился, Денисов в горячке, не задумываясь, схватил лопату и выпрыгнул наружу. Разбросать сугроб не составляло большого труда, да и пассажиры не отказались бы помочь, но в этом уже не было смысла. На расчистку уйдет полчаса, а за это время все пространство под вагонами будет забито снегом.
Сейчас, когда состав стоял уже сутки, Денисов делал последнее, что было в его силах, - время от времени поднимался на крышу вагона и пытался связаться с Южно-Сахалинском по проводам, которые шли вдоль дороги. А замерзнув и ничего не добившись, возвращался в вагон.
Левашов увидел его, когда машинист опять собрался на крышу.
- Так это вы нас ночью в сугробы затащили? - спросил Левашов.
- А ты, конечно, объехал бы сугробы-то?
- Да уж как-нибудь... А сейчас куда?
- А вот... - Денисов распахнул пальто и показал телефонную трубку с болтающимися проводами. Увидев изумление в глазах у Левашова, он хитро подмигнул ему: вот так, мол, учи вас, молодых.
- Как бы не унесло вас... Вы погодите, я оденусь, ладно?
В угольном отсеке они нашли небольшой ломик и, постучав им по схваченной морозом двери, открыли ее. На ровной стене снега четко отпечатались все выступы двери. Взяв широкую лопату, Левашов ткнул ею в верхний угол и сразу почувствовал, как ее зажало там, снаружи. Лопата пружинила, выворачивалась.
- Ничего ветерок, а?
- Авось, - сказал Денисов.
Выбравшись наверх, они увидели, что заносы уже сравнялись с крышей вагонов, а от паровоза осталась лишь труба, коротким черным пнем торчавшая из снега. До проводов можно было дотянуться рукой. Ветер, рассекаясь о них, гудел протяжно и зло.
- К столбу, к столбу идти надо! - прокричал Денисов. - Па́ры! Нужны па́ры проводов! А здесь они перепутаны! Не найдешь!
До столба они добрались минут за десять. Денисов уперся в него спиной, вынул телефонную трубку и кивнул Левашову - давай. Прижав трубку к уху, он накрыл ее высоким воротником и приготовился слушать. А Левашов стал прикладывать оголенные контакты к проводам.
Первая пара проводов молчала. Видно, они были где-то оборваны.
Молчала и вторая пара. Но потом им повезло - они наткнулись на чей-то разговор.
- Алло! Не кладите трубку! Не кладите трубку! - надрывался Денисов, но уже раздались частые гудки отбоя.
Оступившись, Левашов провалился в снег, а выбравшись, никак не мог найти нужные провода. Но вот Денисов опять услышал разговор.
- Оха! Внимание, Оха! Вас вызывает Южный! Ответьте! - с профессиональной четкостью сказала телефонистка.
- Алло! - снова закричал Денисов. - Алло! Девушка! Девушка!
- Чего вы кричите? Даю Южный...
- Послушайте! Говорит машинист поезда двести восемьдесят один! Денисов говорит. Вы слышите? Мы подключились на линии. Нас занесло! Весь состав занесло! Вы слышите? Девушка!
- Соединяю с управлением железной дороги... Даю управление... Занято. Одну минутку... Управляющий? Вас вызывает поезд двести восемьдесят один. Ответьте поезду.
И опять соскользнул проводок, но Левашову удалось быстро восстановить связь. Теперь оба контакта он зажал в кулаки.
- Я слушаю, - Денисов с трудом узнал голос управляющего.
- Владимир Николаевич! Говорит Денисов... Денисов докладывает!
- Куда вы пропали, Денисов? Где вы?
- Сто восемьдесят пятый километр...
- Понял. Записал.
- Нас занесло. Нужен снегоочиститель. Самим не выбраться!