На двадцать четвёртой линии Васильевского острова остановились, не доехав метров триста до набережной. Вышли из машин, пешёчком, не торопясь, прогулялись до центрального входа. Девушки семенили навстречу: в пальтишках смешных, у некоторых на головах шляпки вычурные, у некоторых - косынки, платки пуховые.
Настоящие девушки, симпатичные и смешливые.
К центральному входу подошли, Ник по сторонам заозирался: в его времена тут всё было разрисовано белой краской - признаниями в любви выпускников к своей "альма-матер", а тут - ни единого следочка.
- Чего это вы, Никита Андреевич, высматриваете? - подозрительно поинтересовался Вырвиглаз.
- Да нет, это я так просто. - Ник даже засмущался. Больно уж важно Владимир Ильич выглядел в своей чёрной классической тройке - не то что профессор, академик целый! Министр натуральный! - Потом как-нибудь расскажу.
Друг за другом, с минутным перерывом, прошли через вахту, встретились в условном месте, около студенческой столовки.
- Диспозиция следующая, - негромко объяснил Курчавый. - Товарищ профессор, Иванов и Бочкин направляются на отлов студента. Бочкину, после означенного отлова, упаковать оного студента и доставить на базу. Задача ясна?
- Так точно! - шёпотом доложил особист, еле сдерживаясь от отдания чести.
- Мы с Кузнецовым следуем за документами и ключами от склада, где находится буровой станок. Встречаемся через час, возле кабинета ректора. Всё, по коням!
Подошли к кафедре родимой, у Ника даже сердце ёкнуло: "изменения" налицо, конечно, но и знакомое проступает повсеместно. Безлюдно было на кафедре, только из одной аудитории раздавался шум и гам, у дверей два хлопчика дежурили - с красными повязками на рукавах и с комсомольскими значками на груди. На дверях объявление: "Срочное собрание четвёртого курса! Обсуждение личного дела комсомольца Матвея Кускова!"
Похоже, вовремя приехали, в самый раз.
Бочкин сразу в карман форменный полез, за корочками, чтобы проход освободить. Но Вырвиглаз его небрежным жестом остановил, к тем красноповязочным подошёл, глянул строго, брови насупил, хлопчики и исчезли тут же, словно в воздухе растворились. Профессор на противоположную стенку кивнул, а там его портрет собственный висит, солидный такой, значимый. Так вот оно: авторитет настоящий, он завсегда своё возьмет: и на зоне, и в заведении учебном!
Под портретом надпись была: "Вырвиглаз Владимир Ильич, профессор, доктор геолого-минералогических наук. 1875 -…". Смотрел Ник на портрет, смотрел, вдруг вспомнил, что видел его уже, тогда, в 1977, когда в Горный поступал. Он и тогда здесь висел. Только вот даты там другие стояли: "1875–1938".
И как теперь прикажете Вырвиглазу в глаза смотреть?
В аудиторию просочились тихонечко, пристроились на заднем ряду.
А в помещении спектакль настоящий разыгрывался, театральный. Зрители поближе к лекторской трибуне расселись, на трибуне оратор - вылитый Олег Кошевой из известного фильма. Рядом с трибуной, на стуле, парнишка сидел: простой совсем, только вот глаза - наглые, бесшабашные. В Русском Музее Ник такие глаза встречал, на портрете Дениса Давыдова.
"Кошевой" тем временем уже начал своё выступление, двумя листками бумаги размахивая:
- Вот, из милиции пришло уведомление: медицинский вытрезвитель № 7 сообщает, что пятого ноября сего года студент Ленинградского Горного Института - некто Кусков - был доставлен в означенный вытрезвитель в мертвецки пьяном состоянии. Через три часа проснулся и всю ночь громко орал матерные частушки. Что скажешь, Матвей?
- Не был. Не привлекался. Всё лгут проклятые сатрапы, - не очень уверенно заявил Кусков.
- Ладно, - продолжил комсомольский вожак. - Из того же учреждения ещё одна справка пришла. В ней говорится, что всё тот же Кусков шестого октября сего года был опять доставлен, опять же в мертвецки пьяном состоянии. Через три часа проснулся и всю ночь громко читал вслух поэму "Евгений Онегин", естественно, в её матерном и похабном варианте исполнения. Матвей?
- Отслужу, кровью смою, дайте шанс, - голос Кускова непритворно дрожал.
В зале поднялся лёгкий шум, сопровождаемый негромкими смешками.
Ведущий собрания успокаивающе помахал ладонью свободной руки, в аудитории установилась относительная тишина.
- И это он совершил в канун годовщины Великого Октября! Впрочем, я к Матвею всегда с недоверием относился. Взять хотя бы его прозвище. Нет, я ничего против студенческих прозвищ не имею, традиции - дело святое. Но, что это за прозвище такое - "Ротмистр"? Контрреволюция натуральная получается! Предлагаю - из комсомола Матвея исключить! И поставить вопрос перед вышестоящими инстанциями об его выдворении из нашего института, со всеми вытекающими последствиями!
Тишина ещё набрала силы, только было слышно, как Кусков декламирует вполголоса:
- Пошлите же за пивом - денщика! Молю вас, о прекрасные гусары! А почему - вы в синих галифе? И для чего вам эти злые лица?
Раздался откровенный смех, восхищённый свист со всех сторон прорезал тишину.
Бочкин поднялся с места и направился прямо к лекторской трибуне, на ходу извлекая из кармана свою волшебную корочку. Подошёл к "Кошевому", продемонстрировал удостоверение в открытом виде, прошептал комсомольскому лидеру что-то на ухо.
Над аудиторией повисла уже полнейшая тишина, на сей раз - кладбищенская.
Бочкин проследовал к Кускову, повторил свои манипуляции. Тот посмотрел на особиста удивлённо и растерянно, но без видимого страха.
- Эй, Матвей! - подал Вырвиглаз свою реплику, руками замахал.
Кусков посмотрел в нужную сторону, узнал профессора, сразу успокоился.
- Прошу продолжать, товарищи! - очень веско предложил Бочкин. - Надеюсь, что у комсомольцев найдутся и другие, не менее важные вопросы для обсуждения!
Взяв Матвея под ручку, уверенно двинулся к выходу.
Все вместе вышли в коридор, Бочкин тут же себя с Кусковым наручниками ловко соединил.
- Приветствую вас, уважаемый Владимир Ильич! - вежливо поздоровался новоявленный Ротмистр. - Не объясните ли, что всё это значит?
- После, Матвеюшка, после, - чуть смущённо ответил ему профессор, - Ты с товарищем поезжай, а я вечерком подъеду, всё тебе объясню. Архиважное дело предстоит, архиважное…
Надо Кускову отдать должное: не стал кочевряжиться и права качать, - головой спокойно кивнул да и пошёл к выходу, Бочкина за собой таща.
- Тот ещё типаж, - прокомментировал Вырвиглаз довольно. - Выпивает только иногда без меры. Но кто нынче без греха?
К кабинету ректора подошли в назначенное время, а там уже ждут: Курчавый, Кузнецов и мужичок с ними, по виду - типичный завхоз.
- Всё нормально? - поинтересовался Курчавый. - Тогда пошли смотреть на чудо аглицкое.
По многочисленным коридорам вышли во внутренний двор. В дальнем углу - дверь массивная, железная, двустворчатая. Около двери застыл часовой с винтовкой, в военной шинели, на голове - будёновка. Больше ни души вокруг не было, только около мусорных бачков копошилась старенькая уборщица.
- Это что ещё такое? - нахмурился капитан.
- Это - баба Дуся, - смущённо пояснил завхоз. - Она на голову больна немного. Сумасшедшая то есть, полностью. Но любят её студенты, не выгонять же.
- Ходют тут всякие, гадют! У-у, суки! Всех убью! - громко выдала баба Дуся, не отрываясь от своего занятия.
Курчавый только рукой неопределённо махнул.
Подошли. Капитан часовому показал своё удостоверение, тот тут же проникся, отошёл в сторонку, козырнув предварительно. Завхоз нашёл нужный ключ, повозился с замком пару минут, отомкнул. С помощью Ника распахнул створки ворот. Скрип металлический раздался - мама не горюй, голуби шумно от мусорных бачков шарахнулись, закружили испуганно над головами.
За дверьми обнаружился просторный гараж, около входа - здоровенный картонный "ящик": три на три и на три метра.
- Это только сверху картон, - пояснил завхоз. - А под ним доски, я гвоздиком ковырнул, на всякий случай. Ничего?
- Ничего, - милостиво кивнул Курчавый. - Вскрывать всё равно будем. В таком виде его на базу доставлять нельзя - внимание нездоровое можно привлечь. Возможно, разобрать придётся и перевозить по частям. Как, Никита Андреевич, справимся?
Не успел Ник ничего ответить…
Полыхнуло вдруг в гараже, жаром пахнуло так, что уши в трубочку свернулись!
Это бабушка-уборщица, божий одуванчик, подошла тихонько, пока все пялились на картонный контейнер, да и метнула в гараж нечто. Судя по всему, обычный "коктейль Молотова".
Ник от неожиданности присел на корточки, закрыл руками голову, отвернулся от жаркого пламени. Что дальше делать?
Секунд через пять опомнился, в сторону отбежал, осмотрелся.
Вон Кузнецов свой потрёпанный саквояж раскрыл, достал большую ракетницу, вверх направил.
Хлоп, хлоп, хлоп - три красные ракеты улетели в небо.
Кузнецов ракетницу в сторону отбросил, выхватил браунинг из наплечной кобуры и побежал куда-то, за ним - красноармеец с винтовкой наперевес.
"Ага, - смекнул Ник. - Это они за старушкой-диверсанткой припустили".
Тут ему на глаза попался водопроводный кран: торчит, родимый, в пяти метрах из кирпичной стены, рядом ведро валяется помятое.
Подбежал, только ведро в руки взял - пожар-то надо тушить! - выстрелы раздались хлёсткие, лупит кто-то шустрый - один выстрел за другим.
Ник, так ведра из рук не выпустив, кинулся к мусорным бачкам - укрытие всё же какое-никакое, затаился.
Прекратились выстрелы, вместо них сверху грохот раздался, как будто кто-то кувалдой бил по металлическому листу.