- Видите ли, - отвечал я, - у них есть один недостаток: на них нельзя положиться во время отступления. Я сам был тому свидетелем: во время отступления с ними не было никакого сладу.
- Да, все мы, англичане, такие, - гордо заявил он, бог ему судья.
"Я видел, как вы, англичане, удирали со всех ног, и имел честь гнать вас, как зайцев" - вот какие слова просились мне на язык, но у меня хватило ума сдержаться. Всякому приятна лесть, а уж молодым людям, и женщинам чем больше льстить, тем лучше, и оставшееся время я занимал его рассказами о доблести англичан, однако не поручусь, что все рассказы мои были правдивы.
- Я просто поражен, - сказал наконец Рональд. - Говорят, будто французы - народ неискренний, а я нахожу, что ваша искренность просто великолепна. Вы благородный человек. Я вами восхищаюсь. Я очень вам благодарен за то, что вы так ко мне добры, ведь я... я еще очень молод.
И он протянул мне руку.
- Надеюсь, мы скоро снова увидимся? - сказал я.
- Ну, как же! Конечно, очень скоро, - сказал он. - Я... я должен вам сказать. Я не позволил Флоре... то есть мисс Гилкрист... прийти сегодня. Я сперва хотел сам поближе с вами познакомиться, Надеюсь, вы не обидитесь, вы же понимаете: с незнакомыми людьми надо вести себя с осторожностью.
Я похвалил его предусмотрительность, и он удалился, а я остался, обуреваемый противоречивыми чувствами: мне и стыдно было, что я столь беззастенчиво провел этого легковерного юнца, и злился я на себя, оттого что пришлось так старательно тешить истинно британское тщеславие; однако в глубине души я ликовал: ведь я завязал дружбу с братом Флоры или по крайней мере сделал к этому первый шаг.
Как я отчасти и надеялся, они оба появились на другой же день. Когда я пошел им навстречу, на лице моем так тонко смешались гордость, приличествующая солдату, и вместе горькое смирение, подобающее пленнику, что я мог бы послужить отличной моделью живописцу. Признаюсь, я ловко это разыграл; но едва я увидел смуглое лицо и выразительные глаза Флоры, я залился краской - и это была уже не игра! Я поблагодарил их, отнюдь не высказывая бурной радости, - моя роль требовала, чтобы я был печален и относился к ним обоим совершенно одинаково.
- Я все думаю, - сказал я, - вы оба так добры ко мне, чужестранцу и пленнику, я просто ума не приложу, как выразить вам свою благодарность. И пусть это покажется странным, но я хочу доверить вам свою тайну; здесь никто, даже мои товарищи, не знает моего настоящего имени и титула. Для них я просто Шандивер, на это имя я имею право, но не его следовало бы мне носить, а другое, которое еще совсем недавно я должен был скрывать как преступление. Мисс Флора, позвольте вам представиться: виконт Энн де Керуаль де Сент-Ив, рядовой.
- Я так и знал! - воскликнул юный Рональд. - Я знал, что он дворянин!
И глаза мисс Флоры, как мне почудилось, сказали то же самое, но еще убедительнее. Во все время этой нашей встречи она их почти не подымала и лишь изредка на мгновение взглядывала на меня серьезно и ласково.
- Вы, должно быть, понимаете, друзья мои, что это довольно тягостное признание, - продолжал я. - Стоять здесь перед вами побежденным солдатом, узником и открывать свое имя - это нелегко тому, кто горд. И все же я хочу, чтобы вы знали, кто я такой. Пройдет время, и мы, быть может, еще услышим друг о друге - может случиться, мы с мистером Гилкристом услышим друг о друге на поле брани, а будем мы в разных странах, и печально было бы услышать о другом, как о незнакомце.
Брат и сестра были тронуты и тут же стали настойчиво предлагать мне всяческие услуги: хотели принести книги, табак, если я курю, и прочее в том же духе. Все это было бы весьма кстати, пока не был закончен подкоп. Теперь же это значило лишь, что можно перейти к главному, из-за чего я и затеял весь разговор.
- Дорогие друзья, - начал я, - надеюсь, вы позволите называть вас так тому, у кого на сотни миль вокруг нет больше ни единого друга. Быть может, вы сочтете меня чудаком и человеком излишне чувствительным, наверно, так оно и есть, но я прошу вас об одном-единственном одолжении. Все свои дни я вынужден проводить на вершине этой скалы посреди вашего города. Даже при той малой толике свободы, что мне дана, я могу видеть бессчетно крыш и, пожалуй, на тридцать миль окрест море и сушу. И все это мне враждебно! В домах под этими крышами живут мои враги; стоит мне завидеть дымок над трубой, и я поневоле представляю, что кто-то сидит у камина и радуется, читая о поражениях, которые терпят мои соотечественники. Простите меня, дорогие мои друзья, я знаю, что и вы не можете не испытывать те же чувства, но на вас я не в обиде. Вы - это совсем другое дело. Так вот, покажите мне ваш дом, хотя бы трубу, или, если его отсюда не видно, покажите, в какой части города он стоит. И тогда, глядя вниз, на город, я смогу сказать: "Вот единственный дом, где обо мне вспоминают не без доброго чувства".
- Как вы славно придумали, - чуть помедлив, сказала Флора, - и поскольку это касается Рональда и меня, вы совершенно правы. Пойдемте, мне кажется, я смогу показать вам даже дым над нашей трубой.
С этими словами она повела меня к противоположной стене, с южной стороны крепости, и остановилась у бастиона, обращенного как раз туда, куда выходил наш подкоп. Отсюда виднелись дома предместья у подножия скалы, казавшиеся с высоты еще приземистей, а дальше - зеленая, открытая, холмистая равнина, что постепенно поднималась к Пентлендским горам. Одна из вершин, примерно в двух лье от нас, была изборождена белыми шрамами. К этой-то вершине Флора и привлекла мое внимание.
- Видите вон те светлые полосы? - спросила она. - Мы называем их Семь Сестер. Посмотрите чуть пониже, и вы заметите как бы складку на склоне холма и над ней вершины деревьев, а меж ними вьется струйка дыма. Это и есть "Лебяжье гнездо", там живем мы с братом и наша тетушка. Если вам доставит удовольствие глядеть на наш дом, я буду рада. Нам из угла сада тоже видна крепость, и мы часто по утрам приходим туда - ведь правда, Рональд? - и думаем о вас, мсье де Сент-Ив, но, к сожалению, мысли эти не слишком веселые.
- Мадемуазель! - воскликнул я (боюсь, голос мой невольно задрожал). - Если бы вы только знали, как ваши великодушные слова и самая возможность видеть вас помогают мне сносить тягость заключения, я верю, я надеюсь, я знаю, вы бы этому порадовались. Всякий день я стану приходить сюда, стану глядеть на милый дымок, на эти зеленые холмы и всем сердцем благословлять вашу доброту и, несчастный грешник, буду молиться за вас. Ах, если бы знать, будут ли услышаны мои молитвы!
- Кому дано это знать, мсье де Сент-Ив? - мягко отвечала девушка. - Но, я думаю, нам уже надобно уходить.
- Давно пора, - отозвался Рональд, о котором, сказать по правде, я чуть вовсе не позабыл.
На обратном пути, когда я изо всех сил старался вновь завоевать утраченное доверие юноши и изгладить, если возможно, из его памяти мою последнюю и, пожалуй, слишком пылкую речь, нам повстречался - кто бы вы думали? - майор Шевеникс. Когда он проходил, мне пришлось отступить в сторону и отдать ему честь, но глаза его, казалось, видели одну только Флору.
- Кто этот человек? - спросила она.
- В некотором роде мой друг, - отвечал я. - Он берет у меня уроки французского и очень добр ко мне.
- Он смотрел на меня, - сказала Флора, - не то чтобы дерзко, но... почему он смотрел так пристально?
- Если вам не угодно, чтобы на вас смотрели, мадемуазель, позвольте дать вам совет: носите вуаль, - отвечал я.
Мне показалось, она взглянула на меня сердито.
- Говорю вам, он смотрел слишком пристально, - повторила она.
- Ну, я полагаю, у него в мыслях не было ничего дурного, - вступился Рональд. - Наверно, он просто удивился, что мы гуляем с плен... с мсье Сент-Ивом.
Но на другое утро, когда я пришел к Шевениксу и, послушный долгу, проверил его упражнения, он сказал:
- Хвалю ваш вкус.
- Прошу прощения?
- О, нет, это я прошу прощения, - сказал он. - Вы отлично меня понимаете, не хуже, чем я вас.
Я пробормотал что-то насчет загадок.
- Что ж, хотите я дам вам ключ к этой загадке? - сказал он, откидываясь на спинку стула. - Это та самая юная особа, которую оскорбил Гогла и за которую вы ему отомстили. Я вас не осуждаю. Она поистине небесное создание.
- Согласен, дважды, трижды согласен! Готов под этим подписаться обеими руками, и подо всем прочим тоже, лишь бы доставить вам удовольствие! В последнее время вы делаете такие успехи, что было бы просто грешно вам перечить!
- Как ее имя? - спросил он.
- Помилуйте! Неужели, по-вашему, она могла мне его сказать?
- Я даже уверен в этом.
Я не мог не рассмеяться.
- Но если так, неужели вы думаете, что я скажу его вам? - воскликнул я.
- Вовсе нет, - отвечал он. - Но давайте-ка займемся уроком!