- Извините, что я вас обеспокоил, - неуверенно начал гость. - Но, прослушав лекцию вашу…
- Неужели не понравилась? - пошутил Грибов.
- Что вы! Очень понравилась!.. Особенно когда вспомнили про гвардии капитан-лейтенанта.
- Шубина?
- Да. Он мой командир!
Курсант сказал это, чуть вскинув голову.
С новым, обостренным интересом Грибов всмотрелся в своего гостя. Перед ним сидел юноша, медлительный, чуть ли не флегматичный. Даже сейчас, в минуту волнения, лицо его с крупными, не совсем еще оформившимися чертами оставалось сосредоточенным и немного печальным. Светлые волосы были острижены под машинку.
Грибов перевел взгляд с лица на руки. Гость напряженно сжимал их, сам того не замечая. Были они шершавые, красные, словно бы обожженные.
- Я знаю, кто вы! - удивленно сказал Грибов. - Вы тот юнга, который зажал перебитый трубопровод, чтобы катер Шубина не сбавил ход!
Курсант смутился и обрадовался:
- А откуда вы знаете об этом?
- Была маленькая заметка в газете без упоминания фамилии.
- Но я только помог мотористу, - честно пояснил курсант. - Его гораздо сильнее обожгло. Еле выскочили тогда из шхер. Ну, думаем, все! Клюнет нас жареный петух в темечко. Однако выскочили… В первый раз встретились с Летучим Голландцем, - многозначительно добавил он.
- С кем, с кем?!
- С Голландцем Летучим. Есть такая байка матросская, вы, наверное, слыхали?
- Байка? То есть сказка, легенда, хотите сказать?
- Ну, легенда… Я-то, конечно, только в шхерах о ней услыхал. Когда подлодка всплыла, командир ее и скажи: "Мой "Летучий Голландец" стоит трех танковых армий". А второй офицер тут же сподхалимничал. "О да! - говорит. - Где появляется Гергардт фон Цвишен, там война получает новый толчок!" Вроде бы представились нам… Разве не рассказывал гвардии капитан-лейтенант?
Грибов покачал головой.
- После начала войны мы уже не виделись с ним. В Ленинград я вернулся только в этом году. А он еще в сорок пятом на Южной Балтике… В апреле, кажется?
- Двадцать пятого апреля, товарищ капитан первого ранга. За несколько дней до победы.
Грибов с сердцем передвинул зажигалку и блокнот на столе.
- Ни одного поражения не знал, - пробормотал Ластиков. - Все в жизни ему удавалось, все!..
- Да. Шутка в духе мадам Судьбы. По-бабьи неумно и зло.
Курсант вдруг закашлялся. Грибов знал этот трудный кашель, этот мучительный спазм, который вдруг перехватывает горло и похож на сдерживаемое мужское рыдание. Но юноша пересилил себя.
Минуту или две профессор и курсант сидели так - молча и неподвижно, глаза в глаза. Подобное короткое молчание - над чьей-то дорогой могилой - сближает лучше самых хороших и правильных слов.
- Ну, ну! - Профессор первый отвел взгляд. Когда опять поднял глаза, курсант был уже спокоен.
- Цвишен, Цвишен! - в раздумье повторил Грибов. - Позвольте! Припоминаю: был такой командир подводной лодки! Но его, к вашему сведению, потопил Донченко, тоже мой ученик. Еще в 1942 году.
- Значит, не потопил! - Курсант упрямо мотнул головой. - Гвардии капитан-лейтенант Этого Цвишена через всю Балтику гнал: от Ленинграда до Кенигсберга! У банки Подлой мы его, можно сказать, в полный рост на всплытии видели. Однако опять не дался. Не такой он примитивный, чтобы, даже со второго раза, дать себя потопить.
- Со второго раза, вот как? Был, значит, и второй раз?
- Это не считая того, - педантично уточнил курсант, - что гвардии капитан-лейтенант лично побывал на борту "Летучего Голландца".
Грибов в изумлении откинулся на спинку стула:
- Даже на борту?.. В официальных документах этого нет.
- Врачи поднапортили, товарищ капитан первого ранга. Когда гвардии капитан-лейтенант лежал в госпитале, признали у него сотрясение мозга. Что ни скажет, отвечают: "Брому ему дать, валерьянки!" Он о "Летучем Голландце" начинает докладывать, а врачи: "Успокойтесь, больной! Думайте о чем-нибудь другом!" Подошли к вопросу со своей узкоформальной медицинской точки зрения.
Грибов невольно усмехнулся. Все больше нравился ему этот юноша, который сидел перед ним выпрямившись, с силой сцепив пальцы. Как ни волновался, но докладывал о событиях неторопливо, рассудительно, только немного вразброс.
Некоторое время профессор молча смотрел на своего гостя. Потом снял трубку телефона и набрал номер:
- Товарищ Донченко? Здравствуйте. Грибов. Хотелось бы поговорить об одном эпизоде войны… Да, угадали! О вашей встрече с этим Цвишеном. Нет, истории пока не пишу. Просто заинтересовался по ряду причин. В будущее воскресенье удобно вам?.. Часов в девятнадцать? Очень хорошо. Жду.
Грибов повесил трубку на рычаг и повернулся к курсанту:
- Понятно, вы тоже приглашены. Он придвинул к себе блокнот, медленно отвинтил крышку автоматической ручки.
- Ну-с, а теперь попрошу со всеми подробностями и, главное, в хронологическом порядке. Стало быть, встретились с "Летучим Голландцем" впервые весной тысяча девятьсот сорок четвертого?
- Так точно.
- Что ж, Донченко будет очень огорчен, узнав об этом в будущее воскресенье…
Глава 2
Легенда о Летучем Голландце
1
Будущее воскресенье! Ластиков едва дождался этого воскресенья. Нетерпение его было так велико, что он явился к Грибову минут за сорок до назначенного срока.
Отогнув штору у окна, Грибов смотрел, как курсант торопливо переходит улицу. Под дождем, однако не горбясь и не поднимая воротник!
Грибов одобрительно кивнул. Шубинская выучка! Деталь, но характерная!..
- В прошлое ваше посещение, - сказал он, заботливо усаживая гостя в кресло, - я, наверное, замучил вас расспросами… Не возражайте! Я знаю себя, я очень дотошный. Зато сегодня вам придется только слушать. Кроме того, дам прочесть кое-что. До прихода Донченко успеете это сделать. Но позвольте еще вопрос: знаете ли вы, что такое легенда?
Курсант удивился. А что тут знать или не знать? Впрочем, из осторожности он промолчал, понимая, что в вопросе подвох.
Грибов снял с полки энциклопедический словарь и перелистал его.
- "Легенда" - латинское слово, - прочел он вслух. - В первоначальном своем смысле означало нечто достойное прочтения". - Через плечо он строго посмотрел на курсанта: - Достойное прочтения! А как считаете: достойна ли прочтения легенда о Летучем Голландце, или байка, как вы ее неуважительно назвали?
- Я не знаю, - пробормотал Ластиков тоном ученика, не выучившего урока.
- Разумеется, вы не знаете и не можете знать. - Профессор неожиданно смягчился. - Вы моряк новой, советской формации. Но многие поколения моряков - и мое в том числе - находились под мрачным обаянием этой легенды. Несколько писателей обработали ее - каждый по-своему. Гейне, например, представил Летучего Голландца в романтических и привлекательных тонах. Гейневский вариант лег затем в основу оперы Вагнера. Слышали ее?
- Нет, - признался курсант.
- Совсем по-другому излагал легенду старик Олафсон. В тысяча девятьсот тринадцатом году он проводил норвежскими шхерами посыльное судно "Муром", на котором я служил штурманом. Тогда не было еще Беломорско-Балтийского канала. Из Ленинграда в Архангельск добирались, огибая всю Скандинавию. Я бы сказал, что Олафсон излагал события со своей профессиональной, лоцманской точки зрения, хоть и очень эмоционально. Уж он-то, в отличие от Гейне, не давал спуску этому Голландцу, потому что тот испокон веку был заклятым врагом моряков. Вернувшись из плавания, я записал олафсоновский вариант. Признаюсь, подумывал о публикации - у нас почти не занимаются матросским фольклором, - но тут началась первая мировая война, потом революция. Не до фольклора было. Да и робел отчасти, как всякий начинающий литератор. Только перед этой войной решился послать свое маранье в один журнал. А ответили недавно: "Рукопись, мол, интереса не представляет, сюжет слишком архаичен". Так ли это? Многое, по-моему, покажется вам злободневным.
Профессор нагнулся над ящиком письменного стола. А Ластиков, пользуясь случаем, огляделся по сторонам.
В первое свое посещение он не смог рассмотреть кабинет как следует - слишком волновался. Сейчас испытывал чувства благоговения и восторга. Он - в кабинете Грибова! Не многие курсанты удостаивались такой чести! Все чрезвычайно нравилось ему здесь, даже запах кожи, исходивший от широких низких кресел, какие обычно стоят в кают-компании. Пахло, кроме того, книгами и крепким трубочным табаком.
Ластиков ожидал увидеть вокруг редкости, которые привозят с собой домой знаменитые путешественники. На стене полагалось бы висеть изогнутому малайскому или индонезийскому ножу, - кажется, его называют крис? А под часами должен был бы сидеть раскорякой толстый деревянный, загадочно улыбающийся идол откуда-то из Африки или Азии.
Так, по крайней мере, рассказывали о кабинете Грибова.
Но ничего подобного не было здесь. Прежде всего обращал на себя внимание стол. Он был очень большой, и на нем царил образцовый порядок. Все предметы были расставлены и разложены строго симметрично. Остро отточенные карандаши в полной готовности торчали из узкого стаканчика.
Тускло мерцал анероид, а на стене, против письменного стола, висела карта обоих полушарий.
Без карты и анероида Грибов, конечно, никак не смог бы обойтись!
От старшекурсников Ластиков знал, что, окончив корпус лет сорок назад, Грибов удивил преподавателей и однокашников, выйдя в Сибирский флотский экипаж. "У сибиряков, - пояснял он, - под боком Великий океан, неподалеку Индийский, а учиться плавать надо, говорят, на глубоких местах".