Слепой секундант - Дарья Плещеева

1788 год. Идет русско-турецкая война. При осаде Очакова ранен пехотный офицер Андрей Соломин. Получив сильный удар по голове, он лишается зрения. Верный дядька Еремей везет его в Санкт-Петербург к молодому врачу Граве. Андрей останавливается у своего друга Григория Беклешова. Тот готовится к свадьбе сестры. Машу выдают замуж за молодого графа Венецкого. Но накануне венчания в дом Венецких попадают письма Маши, из которых видно, что у нее есть незаконнорожденный ребенок. Свадьба расстраивается, а Машу самодур-отец выгоняет из дому.

Венецкий, который любит Машу, но не в силах противостоять родне, ищет ее и приходит к Григорию. Тот в ярости вызывает его на дуэль. Секундантом он называет случайно оказавшегося рядом Андрея. Беклешов гибнет, а Венецкий убегает. Теперь долг Андрея - отомстить за друга и Машу. Но кому? И что может сделать слепой офицер без больших денег и связей?..

Дарья Плещеева

Слепой секундант

Утомленные долгой дорогой кони уже не бежали рысцой но грязному утоптанному снегу, а едва плелись, опустив головы. Да и неудивительно - возок, обтянутый побуревшей и растрескавшейся кожей, прибитой проржавевшими от времени гвоздями, был нагружен двумя тяжеленными большими сундуками. На поворотах повозку так заносило, что боже упаси.

Столичные улицы пустовали - после веселых Святок с гуляньями петербуржцы тихо приходили в себя. В этот час добрые люди, отужинав, собирались на покой, надевая кто - ночную сорочку с теплой кофтой и чепчик, кто - халат поверх исподнего и ночной колпак. Когда к утру печи остынут, чепчик и колпак не дадут простудиться. Но как же будет приятно, когда снова разгорится печь, с поварни прилетит аромат только что сваренного кофея, а на стол взгромоздится тускло-медный самовар или сбитенник, окруженный призрачным облаком живого тепла!..

Ох, как хочется тепла после бесконечной дороги по зимнику!

Возок миновал Ново-Московский мост над недавно прорытым Обводным каналом и свернул влево - к слободе Измайловского полка. Там молодой кучер Тимошка дважды спросил у прохожих солдат дорогу. За манежем, проехав еще малость, Тимошка пригляделся к двухэтажному дому, в котором горело всего одно окно, и опознал его по примете - низкой резной калитке и толстому чурбачку, в хорошую погоду заменявшему сиденье, под снежной шапкой возле нее. Убедившись, кучер натянул вожжи.

- Тпрусеньки… Диво, что до ночи доехали, - сказал он, соскакивая наземь и топая ногами, чтобы разогнать кровь. - Милостив Бог! Дядя Еремей, а дядя Еремей! Как там барин?

Окошки потрепанного возка были плотно затянуты серым сукном - выглянуть невозможно. Кривая низкая дверца отворилась, высунулась небритая суровая физиономия.

- Нишкни… Подсоби-ка… Андрей Ильич, сударик мой, пожалуй ручку… ножку вот сюда… Тимошка, дверь держи, черт немазаный…

Вдвоем они вывели из экипажа мужчину в распахнутой шубе поверх армейского пехотного мундира, но без треуголки - ее заменяла круглая меховая шапка. На голове у приезжего, кроме того, были две повязки, белая и черная. Белая, видная из-под шапки, обхватывала лоб и затылок, черная закрывала глаза. И шуба, и даже шапка мужчины оказались в сене, которым Еремей ради тепла и мягкости заботливо устлал возок.

- Андрей Ильич, через три шага калитка. Раз, два, три… - поддерживая барина под локоть, говорил Тимошка. - Вот она, стойте. Отворяй, дядя Еремей.

- Что там? - спросил Андрей. - Утро?

- Вечер, мой батюшка, - отвечал Еремей. - Тимошка, ступай, постучись.

Одним прыжком взлетев на крыльцо, кучер забарабанил в дверь.

- Кого бес несет на ночь глядя? - отозвался старческий голос.

- Дядя Никита, мы это! Свои! Господин Соломин да мы с дядей Еремеем! Отворяй!

- Ахти мне! Приехали! Что ж без письма? Барин и не ждал… Отворяю, отворяю!

- Какое письмо?.. - проворчал Еремей. - Писать-то некому…

Дверь распахнулась, Андрея ввели в сени. Он помнил эти сени, помнил кисловатый запах и те четыре шага, что следовало сделать до другой двери. Вот только направление утратил - качнулся было вперед, но замер в неуверенности.

- Помогай, дядя Никита, - сказал Тимошка, - а я к коням, обиходить надо…

- Вели Ивашке, пусть выйдет, - перебил Еремей. - Поможет чемодан с сундуками внести.

Старый слуга поднял свечу повыше и с изумлением уставился на гостя.

- Андрей Ильич, да что же это? Святые угодники… как же?

- А вот так, - буркнул Еремей. - Теперь понял, отчего письма не было? Иди, доложи барину.

- Бегу, бегу… Ах ты ж, горе какое… - Дядя Никита, уже разувшийся на ночь, пошлепал по коридору, призывая: - Барин, барин, ваша милость! Господин Соломин! Выходите, встречайте!

Ему навстречу уже спешил хозяин в полосатом архалуке, кое-как подпоясанном, в турецких парчовых туфлях. Голова его была повязана красным фуляром. Невзирая на причудливый вид, всякий житель столицы сразу же опознал бы в этом полноватом молодом человеке гвардейца - по уверенной повадке и статности, по приятному округлому лицу да по дорогим перстням на пальцах.

- Соломин! Что это с тобой?

- Превратности фортуны, Беклешов, - отвечал Андрей. - Могу я у тебя переночевать?

Еремей меж тем отряхнул его шубу и шапку, потом, стянув их с питомца, очистил его мундир от шубной шерсти.

- Да что ж ты меня не обнимешь? Вот дурень! Живи, сколько пожелаешь! Дядя Никита, спроворь там, как полагается… Все с ледника тащи… Дурак я, горячего с дороги надо! Яишню, яишню жарь! И венгерского не забудь, выпить за встречу!

- Полковой наш доктор мне пить запретил, - хмуро сказал Андрей. - И к самому Баллоду меня возили, что генерал-майора Кутузова лечил. У Кутузова это уж вторая рана такого свойства, думали - не выживет, а Баллод его в августе с того света вытащил и зрение вернул. Тот подтвердил: ни водки, ни вина! Потому - черт его разберет, это головное устройство…

- Да как же - не выпить? Столько не видались!..

- Григорий Иваныч, барин не шутит, - добавил Еремей. - При мне говорено. Так прямо плешивый черт и брякнул: сопьешься с горя. А коли удержишься - есть надежда, что будешь различать эти, как их… очертания…

- Да помолчи ты, тараторка, - прервал его Андрей. - Гриша, я вовсе не желаю говорить об этом.

- И не надо, - вдруг осознав всю глубину беды, ответил Гриша. - Идем. Пока ужинаем, тебе комнату приготовят. Я полковые новости расскажу. Не надо было тебе из полка выходить…

- Что сделано - то сделано, назад не поворотишь.

- Ты еще скажи, что иного пути не было… Давай руку…

Андрей и Гриша вошли в комнату, служившую столовой и гостиной. Ивашка уже успел зажечь свечи. Еремей помог барину снять мундир, попытался было и камзол ему расстегнуть, но был шлепнут по руке.

- Садись, сударик мой, - сказал он, правильно подставляя стул. - Вот говядина разварная, отрезать ломоть? Вот курица жареная, стегнушко изволишь? Холодное, правда, все…

- Яишня сейчас поспеет! А завтра велю принести из трактира горячее, - пообещал Гриша. - Хочешь ли видеть кого из наших?

- Нет. У меня письмо от доктора Баллода к какому-то Граве, что в Гончарной проживает. Завтра с утра Тимошка отнесет. Полагаю, и сам туда к нему поеду. А более… более - ни к кому.

Гриша посмотрел на Еремея - тот показывал рукой, что нужно оставить питомца в покое. Гриша кивнул.

- Позволь… - он насадил на вилку ломтик холодной говядины, туда же приспособил кружок соленого огурца и вложил Андрею в ладонь. - И сделай милость, скажи прямо, не кобенясь, - что я могу для тебя сделать?

- Ты все уже сделал - отвел мне комнату. О прочем Еремей с Тимошкой позаботятся. Да, вели Ивашке с дядей Никитой подсобить им сундуки внести. Каждый сундук пуда четыре, я чай, потянет.

- А что… рану перевязать не надо?.. Ивашка с утра за фельдшером сбегает.

- Пожалуй, надо, - не сразу ответил Андрей.

Гриша понял, что лучше бы помолчать о ране.

- Последнее твое письмо пришло в Рождественский пост, в самом начале, - сказал он. - Ты писал, что светлейший князь как будто понял: штурма не миновать. Ибо зимовать под стенами Очакова - понапрасну губить людей.

- Да ему уже давно толковали, что пора кончать с осадой и объявлять генеральный приступ, - сказал Андрей. - Останься с нами граф Суворов - не стали бы ждать морозов, чтобы покончить с этой затяжной осадой.

- А верно ли, что Очаков - совершенно европейская крепость? И что французские инженеры сделали ее жемчужиной новейшей фортификации?

- Я бы не сказал так, - подумав, отвечал Андрей. - Бастионы низки, ров сухой, со стороны моря - просто каменная стена. Французы построили десять передовых люнетов . Вот тебе и вся Европа.

- Отчего ж с июля держали в осаде?