на дальний запад,
ревели ветры
и рвали парус,
взрывая волны,
скрипели весла.
Мы ищем битвы,
мы ищем крови,
и смерть в сражении
для нас награда.
Кричали чайки
над бездной моря,
ревели волны
подобно турам.
В обитель мертвых
спешат герои,
и гибель в битве
для них награда.
Я слышал эту песню прежде – так поют датские воины, когда их морские кони весело спешат к месту боя.
Враги бежали
от острой стали
мечей и копий,
секир тяжелых.
Что есть на свете -
возьмем мы силой!
Не станем в поле
пшеницу сеять!
Добудем счастье
мечем в походе,
и нашу доблесть
прославят скальды.
Корабль шел навстречу восходящему солнцу, и оттого казалось, что наши весла опускаются не в воду, а в расплавленный драгоценный металл.
Лес местами вплотную подступал к берегу, и внизу, у корней деревьев все еще синели редкие клочья тумана. Солнце медленно взбиралось на небо, разбрасывая золото по вершинам сосен. Чайки тонули в небесной синеве, и только их пронзительные крики неслись с высоты и разбивались о безбрежную гладь озера, сливаясь с плеском волн и походной песней торговцев.
Мы ищем крови,
мы ищем битвы,
придем с мечем
на чужие земли,
сожжем в огне
города и замки,
себе возьмем мы
рабов и злато.
Наградой будут
за доблесть нашу
прекрасных пленниц
любовь и ласки.
Для нас сраженье -
веселый праздник,
нам блеск железа
всего дороже,
нам кровь убитых -
хмельной напиток!
Зовут нас в битву
рога и трубы,
а вдалеке
уж синеет берег…
В песне было еще много слов о несущих смерть стрелах, о пролитой крови, о летящих к чужим берегам кораблях-драконах и о сиянии глаз светлоликих и златокудрых северных красавиц, которые ждут возвращения викингов из далеких морских походов…
Там, на севере, среди молчаливых скал Уппланда меня не ждет никто. А если и ждет, то не дождется. Никто больше не вскрикнет громко и радостно: " Викинги! Вернулись викинги!", и волны прибоя не подхватят и не понесут этот крик. И никогда больше девушка в снежно-белом платье, в спешке позабыв заплести свои тяжелые золотые косы, не выбежит на берег, чтобы, стыдливо опустив глаза, поднести мне полную чашу хмельного напитка…
И я, погрузившись в тяжелые думы о прошлом, сильнее налег на весло, уже не слушая слов песни.
Где мы прошли,
только дым пожарищ
и реки крови,
в бою пролитой.
Рыдают вдовы
в чужих селеньях
и груды мертвых
в полях чернеют…
И в этот самый миг песня оборвалась, потому что на зеркальной глади озера внезапно возник кроваво-красный дракон. И почудилось мне в тот миг, что выплыл он прямо из глубины студеных вод, оттого что против солнца никто не разглядел, откуда он появился!
Это был настоящий дракон – узкий, длинный и зловещий. И змеиная голова страшно скалилась на форштевне. Только парус был не полосатый, а белый, словно первый снег в горах.
Тригвальд отпустил весло и высоко поднял руку. И наши корабли остановились, хотя до того не видывал я случая, чтобы два снека уступали дорогу одному! Не знаю, правильно ли сделал наш предводитель, да только я промолчал. Говорят, мудрость приходит с годами, а Тригвальд был почти вдвое старше меня.
Красный дракон тоже замедлил свой стремительный бег и с его палубы громко и сердито прокричала боевая труба. Торговцы настороженно ждали, что будет дальше, и многие держали руки на топорах.
Между тем неведомый корабль приблизился к нам на расстояние голоса, так, что можно было сосчитать сверкающие острия копий над неподвижной стеной щитов. И я сказал вису:
Достиг дракон Улей ясеня
поля игры валькирий.
Пусть всемогущий Гримнир
победу дарует храбрым!
Рыбы бурана лезвий
в вихре Гёндуль прославят
и приведут в Вальхаллу
стражей костра морского!
А потом я присмотрелся повнимательней и прямо задохнулся, едва не выпустив из рук весло. Ведь не простой дракон стоял нынче перед нами, потому что вместо полукруглых шлемов северян над стеною щитов разглядел я островерхие шлемы славянских ратников!
Сердце ухнуло у меня в груди и застучало кузнечным молотом. Что-то – будто застоявшаяся мутная вода – всколыхнулось во мне и затопило меня изнутри, словно волна прибоя.
Видно, я сильно переменился в лице, потому что Орвар долго и пристально посмотрел и сказал тихо, вполголоса:
– Уж не испугался ли ты битвы, Эрлинг-скальд?!
Я усмехнулся, но ничего не ответил, потому что громкий голос с красного корабля прокричал на языке свеев:
– Кто вы, викинги, и куда идут ваши ладьи?!
Это говорил воин в сверкающем шлеме и пурпурном плаще – видно предводитель, а его воины неподвижно стояли вдоль бортов , высоко подняв щиты, и железо в их руках отражало яркий свет солнца.
Наш вождь не стал медлить с ответом.
– Имя моё Тригвальд, а это моя дружина. Мы торговцы из Фризланда, и наши ладьи идут с миром!
– Мне неведомы твои истинные намерения и я не знаю, что делаешь ты среди вод нашего озера. Кто подтвердит, что ты не друг моих врагов?
– Мне все равно, чья это вода,– сказал Тригвальд, хмуря брови, – хоть и не слышал я до сих пор, что текучие волны можно поделить так же, как землю или звериные шкуры. И не стану я с тобой говорить прежде, чем ты назовешь свое имя.
Молодой воин гордо выпрямился и опустил руку на рукоятку меча. Теперь-то я разглядел, что был он много моложе меня, хоть и водил за собой дружину и целый корабль.
– Имя мое Вадим, – проговорил он высокомерно, – и берега Нева -моря содрогаются, заслышав его!
Нево-море – так звали это озеро местные племена. Оно ведь и впрямь было велико, словно море!
Да только Тригвальду до того дела не было.
– Не слыхал я твоего имени до сей поры, – молвил наш вождь, – и не знаю, так ли уж велика его слава.
– Напрасно ты затеваешь со мной ссору, викинг, – проговорил молодой славянин -потому что сила не на твоей стороне!
– А разве на твоей? – Усмехнулся Тригвальд, и многие тогда подумали, что без битвы нам не разойтись.
– Не спорь со мною, гость! – в голосе Вадима зазвучала угроза, – И лучше бы тебе и твоим людям сложить оружие и следовать за мной в славный город Ладогу. Потому что со мной на корабле полсотни отважных воинов и столько же ждут меня в лагере вон за тем леском!
Все поглядели туда, куда указывал рукою молодой славянин и увидали над соснами вьющийся к небу тонкий дымок от костра.
Долго ли еще говорили между собой наш вождь и предводитель славян, я рассказывать не стану. Под конец же Тригвальд сказал:
– Мы пойдем за тобой лишь потому, что не к чему нам лить попусту кровь. Я дорожу своими людьми и своим товаром, а с тобой мы договоримся.
После того Тригвальд, Колгрим и еще некоторые фризы без оружия перешли на Вадимов дракон. Я был в их числе, и одним из первых стал свидетелем хитрого обмана.
За приставленными к бортам щитами никого не было. На всем корабле Вадима набралось едва ли полтора десятка воинов, а сам корабль был немало потрепан то ли в битве то ли в большой буре, ещё четверо славян дожидались нас на берегу у костра, в том месте, где над соснами курился дымок.
Вот так случилось, что ничтожный отряд хитростью взял в плен и привел в свою землю два корабля с немалым числом людей.
***
Славен ты, город Ладога! Сто тысяч дорог ведут к тебе со всех концов мира и по тем дорогам идут-спешат к тебе заморские гости из разных земель, торопятся на твой великий торг! Слышал я про то много раньше. И про то еще слышал, что нет торга богаче во всех землях, что вокруг лежат.
Кого только не увидал я в славной Ладоге! И карелы, и литвины, и финны разные, и гости из дальних стран, и славян от многих племен – не перечесть. Говорили даже, что торгуют здесь купцы из самого Миклагарда – Царя городов, что стоит в самом центре мира.
Торговали кто чем. Славяне – те больше мехом, медом да зерном, гости с востока – тонкими тканями да добрым железом, меняли свой товар на славянских рабов. Северные же гости – вроде нас – что пришли из страны льда и камня, где нет ничего, покупали здесь всякое добро, чтоб везти к себе за студеное море.
Вот каков он был, город Ладога, которым зовут на севере Альдейгюборгом. Нет ему равных – ни здесь, ни во всем Поморье!
Пока мы плыли, пока подводили к пристани тяжелые снеки, я успел хорошо разглядеть и город, и крепость, и все вокруг.
Ладога широко растянулась по берегу, сбегая к воде толпами многоликих домов, которые полукругом охватывали торг и большую бревенчатую пристань. Разные были эти дома – богатые купеческие, победнее – иных горожан. А кроме них еще – усадьбы, окруженные частоколом, похожие на маленькие городки.
А выше всех, на высоком обрыве, там, где в озеро вливалась река, стояла крепость, подобна большому черному утесу.
Над пристанью и над торгом стоял неумолчный людской гам. Скрип телег мешался с мычаньем коров и ржанием лошадей, и со всех сторон раздавались крики купцов, выхваливающих свой товар или бранящихся друг с другом. Все говорили разом, все на разных языках, и все понимали друг друга. Такого не видел я даже на большом торгу в Скирингссале, где мы с Тормундом прежде продавали взятых в бою рабов.